Донатас Банионис: 'На нашем поколении закончится связь литовского искусства с русской культурой'

Мягкий, немного усталый голос Баниониса вернул меня в 'советские времена'. Туда, где убеждал в своей правоте Вайтус из фильма 'Никто не хотел умирать', туда, где стоял перед мучительным выбором Крис Кельвин из 'Соляриса', туда, где мучительно творил Гойя и где так блестяще действовал назло врагам неприметный разведчик Ладейников...

Банионис по-прежнему скромен, интеллигентен и... немного наивен. С такой непосредственностью он объясняет, почему пришлось уволиться из труппы Паневежиса, почему раньше в Литве невыгодно было быть работающим пенсионером... В этой непосредственности - дар Баниониса. Он - искренний. Лишенный всякой 'звездности', титулованный Донатас Банионис сумел сохранить в себе главное - чистоту души.

- В чем причина вашего успеха, Донатас? 

- Знаете, Наташа, мой учитель Мильтинис всегда считал, что главное в актере - это его личность. Чем глубже и одухотвореннее личность - тем более достоверен создаваемый им образ. Мильтинис учил нас постоянно анализировать. Анализировать все - прочитанные книги, увиденные спектакли, подсмотренные жизненные ситуации. И еще он был абсолютный противник всякого проявления 'звездности'. Народные, заслуженные, массовка - все были равны.

- Как начинался ваш путь в знаменитый Паневежис? 

- К искусству меня тянуло с детства. Мой отец был бедным ремесленником, портным, но, несмотря на мой интерес к театру и кинематографу, артистом меня не видел. По настоянию родителя я стал учиться гончарному ремеслу. Но любовь к театру меньше не стала. Со своим другом Вацловом Бледисом мы постоянно организовывали номера художественной самодеятельности в училище. А когда в Каунасе создавался любительский театр - пошли пробовать свои силы. Вацлава приняли, а меня, 14-летнего подростка, - нет. Даже прослушивать не стали, не произвел впечатления, видно. И тут, я считаю, вмешалось само провидение. В 1938 году из Парижа в Литву вернулся Юоазас Мильтинис, ученик самого Шарля Дюллена

- Когда в Литве установилась советская власть, стало ясно, что новому, молодому государству нужен свой театр. Он и был организован на базе того любительского коллектива, в который меня не приняли. Но тут Вацлав привел меня практически за руку к новому режиссеру, и Мильтинис, прослушав, пригласил на должность актера-кандидата. Это было 1 июня 1941 года. А 22-го - началась война...b>- Как приход немцев отразился на деятельности театра? 

- С приходом немецких оккупационных войск все изменилось. Нужно было ставить и играть другие вещи. Режиссер решил сделать акцент на литовские пьесы. Большой успех мне принесла роль простого парня из бедной семьи в пьесе 'Поросль'. Я просто жил на сцене, практически ничего не играя. Тогда я понял, что только так и надо воспринимать актерские образы.

- Недаром о вас так хорошо сказал Жалакявичюс: 'Он лепит образ вовнутрь... Его перевоплощения не требуют от него каких-либо психологических переустройств. Его внешность - внутри. Его лицо - внутри. Оно соткано из эмоций'. 

- Витаутас - прекрасный режиссер. Я рад, что снимался у него. Вообще, я искренне считал, что свой актерский успех всегда должен разделить с режиссером. В театре мой гуру это - Мильтинис. Он научил меня всему. В кино же это Жалакявичус и Тарковский, Козинцев и Савва Кулиш, Михаил Швейцер и Конрад Вольф. Я благодарю Бога, судьбу, что мне посчастливилось с ними встретиться.

- Как вам работалось с Жалакявичусом? 

- Непросто. Но большой успех нам принес фильм о борьбе с лесными братьями в картине 'Никто не хотел умирать'.

- А как литовцы восприняли вас в этой роли? Вы же, образно говоря, агитируете 'за советскую власть', убеждая своих противников, что она незыблема и пришла на века. Сами-то в это верили? 

- Вся история от древних греков и до наших дней убеждает в том, что все в мире изменчиво, и нет ничего постоянного. Умирает один политический строй, на смену ему приходит другой. Я знал, что советская власть в конце концов рухнет.

- Именно при советской власти вы стали и таким заслуженно народным. За что же вы ее так не любите? 

- Любить можно женщину, но никак не власть. А что касается званий, то я профессионал. В них - оценка моего труда. По крайней мере, хочется так думать.

- Как долго вы работали с Мильтинисом? 

- С первого дня моего прихода в труппу. А в начале 60-х Мильтиниса уволили из театра - за беспартийность, за игнорирование требований соцреализма в искусстве. Ему запретили приходить в театр, но он все равно ставил пьесы. Правда, под чужой фамилией. Он поставил 'Гедду Габлер' Ибсена - спектакль, который стал сенсацией.

- Ну, с театром мы разобрались. А какие фильмы вы сами для себя выделяете, Донатас? 

- Наверное, те, которые принесли неожиданный успех и признание зрителей. Здесь лидирует мой третий фильм у Витаутаса Жалакявичуса 'Никто не хотел умирать'. Совершенным откровением для меня стал образ Гойи в фильме Конрада Вольфа. Я понял, насколько сильной должна быть личность художника, чтобы стать независимым от церкви, от властей, от светских условностей. И еще, безусловно, 'Солярис'. Он оказался хрестоматийной лентой.

- А знаменитый 'Мертвый сезон'? 

- Поначалу меня даже не хотели утверждать на роль Ладейникова, мотивируя это тем, что советский разведчик должен быть красив не только внутренне, но и внешне. Это роль по типажу больше подошла бы Павлу Кадочникову.

- Кто же вас отстоял? 

- Меня отстояли Михаил Ромм и разведчик Конон Молодый, который был прототипом моего Ладейникова и консультантом на съемках фильма 'Мертвый сезон.

- Вы так хорошо сыграли роль Ладейникова, что после фильма стало ясно, что настоящий разведчик должен быть только таким - неприметным, немногословным, с огромным внутренним обаянием. Может быть, поэтому ваша актерская работа повлияла на судьбу премьера Путина? Именно после 'Мертвого сезона' он решил стать разведчиком. Кстати, его признание вам льстит? 

- Не льстит, но приятно. Значит, хорошо сыграл. Я, вообще-то, был уверен, что меня не утвердят. Некрасивый, невысокий...

- Донатас, пожалуйста, не скромничайте! А то одни сплошные 'не. . .' 

- Да я в совершенно адекватно оцениваю свою внешность, Наташа!

- Вы так говорите, но тем не менее эти ваши 'не' НЕ помешали влюбиться в вашего Ладейникова миллионам советских женщин. 

- Это приятная сторона профессии.

- Правда, что Кулиш в вашей 'киножизни' - то же самое, что Мильтинис - в театральной? 

- Савва - это совершенно особый случай. Между прочим, его оценил и Мильтинис, которого я позже - с разрешения Саввы - пригласил на съемки в Ленинград: мой учитель должен был знать, что и как я делаю. Мильтинис приехал - и они нашли общий язык! Это мне очень понравилось. В Савве оказалось что-то такое, чему я учился у Мильтиниса с сорок первого года, когда пришел к нему перед самой войной. Это было удивительно и редко. И я тогда понял, что мы с Саввой - единомышленники. Мы много говорили - об искусстве, о кино, о театре. И я увидел: его слова совпадают с тем, чему меня учил Мильтинис. Притом он резко отличается от Жалакявичуса - очень умного, но очень жесткого человека. Савва же был другой. Сказать 'интеллигентный' - ничего не сказать; он оказался неожиданно интересным, умным человеком - действительно неожиданно для меня, потому что в те времена единомышленников было не так уж и много.

- Кого еще можно отметить? 

- Жалакявичус был моим крестным отцом в кино, моим 'главным режиссером' - таким или почти таким, каким в театре был Юозас Мильтинис. Савва - совершенно уникальный для артиста случай. Я ценю Савву за такой умный подход к актеру А Савва был такой, кому важнее правда. Он служил только ей. И за это я так его уважал. И до сих пор уважаю. Других настоящих режиссеров у меня так и не было.

- Донатас, у вас прекрасный русский язык. Сейчас не модно говорить на 'великом и могучем'. Сохраняете культурные связи с Россией? 

- Знаете, Наташа, больно признаться, но мне кажется, что на нашем поколении и закончится связь литовского искусства с русской культурой, русским театром. Юозас Будрайтис, Регимантас Адомайтис и я стараемся поддерживать и сохранять эти культурные связи. Не так часто, правда, но я бываю на театральных и киношных фестивалях в России.

- Вы любите читать. У вас прекрасная библиотека. Что сейчас на вашем столе? 

- Классика, конечно. Правда, еще вот Евангелие перечитывал.

("Русская Германия", Германия)
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе