Что, с одной стороны, может говорить о необходимости более тщательной проработки вопроса. Посягательство на столь священную корову, которой в результате воспитательной работы объявлен Страсбург, в любом случае есть дело нешуточное и требующее солидной подготовки. С другой стороны, откладывание рассмотрения может быть и дипломатическим ходом, имеющим тот смысл, что, безусловно, лучше не доводить дело до совсем уж решительных шагов, — но тогда и страсбургская сторона должна пойти на известный компромисс, отказываясь если не де-юре, то де-факто от роли внутрироссийского законодателя, каковая роль не в полной мере соответствует основополагающим документам ЕСПЧ.
Можно отметить известную разницу между внутрироссийской и евросоюзной критикой торшинского начинания. Для внутрироссийских критиков ЕСПЧ есть истина в последней инстанции, а всего лишь желание обозначить проблему трактуется как готовность к полной самоизоляции, имеющей целью более не стесняться ни в каком произволе. Евросоюзные критики много осторожнее, что может объясняться отсутствием безусловной уверенности в возможности полностью защитить ЕСПЧ.
Ведь при том, что ряд решений Страсбурга мог быть неприятен властям РФ — никакие власти особо не любят внешнего контроля, — они смиренно исполняли решения, основанные на констатации очевидных злоупотреблений, допущенных инстанциями РФ, а равно и очевидных нарушений фундаментальных гражданских прав, защита которых и прописана в уставе ЕСПЧ в качестве задачи учреждения. Серьезные трения начались, когда ЕСПЧ начал толковать свои задачи и полномочия во все более расширительном духе.
Казус капитана Маркина, желавшего взять длительный отпуск по уходу за ребенком, но получившего от командования отказ, был истолкован ЕСПЧ как проявление дискриминации. При том что длительный отпуск такого рода отнюдь не входит в число прав и свобод, предусмотренных ЕСПЧ, а специфический, т. е. допускающий ряд ограничений в правах, статус военнослужащих в Римской конвенции, на которой базируется деятельность ЕСПЧ, напротив, прямо прописан. Точно так же при вынесении решений по гей-парадам ЕСПЧ полностью игнорировал оговорки о допустимости ограничений в интересах общественного порядка и нравственности, очевидно, исходя из того, что мероприятия вроде недавнего берлинского парада ни в коей мере не противоречат общественной нравственности и должны быть внедряемы повсюду.
Уже и это могло быть поводом для разногласий, но ЕСПЧ пошел далее, настаивая на неразличении прав гражданских и политических. А различие тут есть, и довольно существенное. Гражданские права суть обязательство государства не вмешиваться в те или иные стороны жизни граждан. Это свобода тела, т. е. свобода от произвольных наказаний и конфискаций, и свобода духа, т. е. свобода слова и вероисповедания. Не сказать чтобы в России все было блестяще с этими свободами, но не сказать и чтобы власти России, уличенные ЕСПЧ в прегрешениях против свободы тела и свободы духа, отстаивали свое суверенное право прегрешать. Как раз с этим контролем они как-то смирялись. Политические же права означают не отказ от вмешательства, но обязательство государства поощрять и гарантировать те или иные властные претензии граждан. Вне зависимости от обоснованности таких требований, подлежащих поддержке, они вовсе не прописаны в основополагающем Римском договоре, и потому сомнительна сама компетенция ЕСПЧ в данном вопросе. Между тем выигрыш В. А. Рыжковым дела об отказе перерегистрировать Республиканскую партию РФ базировался как раз на убежденности ЕСПЧ в том, что вопросы законодательства о партиях, а равно и избирательного законодательства, т. е. вопрос о правах политических, в компетенцию суда входят.
В результате из п. 11 Римского договора — «Каждый имеет право на свободу мирных собраний и на свободу объединения с другими» — делался тот далеко не очевидный вывод, что В. А. Рыжков вправе был зарегистрировать РПР с какой угодно численностью членов, хотя бы РПР (что ближе всего к действительности) состояла из одного В. А. Рыжкова, поскольку иное не соответствовало бы желанию истца баллотироваться с РПР в парламент и тем самым означало бы ущемление его прав.
Сразу заметим, что и закон о партиях, и избирательный закон РФ, по мнению многих, в том числе автора этих строк, весьма плохи, но, во-первых, переделка этой сферы законодательства ни прямо, ни косвенно не делегирована ЕСПЧ. Во-вторых же, все избирательные системы в том или ином отношении плохи — идеальных вообще не бывает, поскольку все они в той или иной мере искажают волю избирателей и тем самым ущемляют их политические права. Желание ЕСПЧ править национальные избирательные системы, вероятно, основано на представлении о некоторой универсальной норме, которой, однако, не существует даже в теории. Разве что считать в качестве универсальной нормы, что никакие подлоги и никакие несоответствия требованиям закона не могут быть причиной для отказа в регистрации, поскольку «сохранение статуса политической партии было принципиально важно для партии-заявителя». Т. е. воля В. А. Рыжкова — suprema lex*, а незнание правил и неумение водить автомобиль никак не могут быть основанием для отказа в выдаче водительских прав, поскольку невыдача таковых «не отвечает устремлениям» соискателя.
Взятие на себя столь расширительных функций, похоже, стало последней каплей. И стало бы такой безотносительно к качеству политической системы страны, ставшей адресатом столь простодушных предписаний.
Максим Соколов
Эксперт