В лучшем случае долго мучить, чтобы смерть казалась ему легким исходом.
Скорее всего, как мы понимаем, не будет и этого. Дадут пожизненное (как дали Никите Тихонову - показательное сравнение - не так ли?), а то еще диаспора и толерантная общественность отмажут.
Но самые долгие, жестокие и чудовищные страдания, которуе можно причинить этому нетопырю - это страданния виновного, страдания злодея.
И они не равны страданию невинного замученого ребенка.
Этими страданиями мрази страдания ангела никак не искупишь и не компенсируешь.
Непрожитую жизнь и страшную смерть не уровняешь отняв гнусно прожитую жизнь.
В этом смысле смертная казнь (которую я безусловно поддерживаю в таком государстве и обществе где она не будет использоваться для политического уничтожения русских патриотов) - это ампутация гангренозного органа, защита общественного организма, но никак не моральная компенсация.
Такой компенсации для тех, кто не верит в Воздаяние - боюсь вообще нет.
А вот для тех, для кого она есть, все немного по другому.
Я верю в то, что для маленькой мученицы всё страшное уже закончилось - и теперь она у Христа на Ёлке, как писал Достоевский.
А для той мразоты, что её убила, всё еще только начинается. И на этом свете и, главное, на том.
Нам, христианам, не надо об этом забывать, с тем, чтобы мелким велеречивым фарисейством не размывать ни у себя ни у других понимание того, что наказание зла будет абсолютным.
Я об этом однажды писал и считаю сейчас необходимым напомнить:
Зло и грех, или об опасности эсхатологической амнистии и трудностях теодицеи.
Ничто не укрепляет силы зла, как тот факт, что оно, в общем и целом, И В САМОМ ДЕЛЕ как правило остается полностью безнаказанным.
Большинство историй о наказанном зле представляет собой благочестивые выдумки, которые должны залакировать тот реальный факт, что на каждое наказанное зло приходится раза в два-три больше наказанного добра и раз в сто бессмысленных мучений жертв зла.
В посюстороннем мире это противоречие неснимаемо и снято быть не может, поскольку именно безнаказанность зла составляет одну из сущностных характеристик падшего мира, одну из фундаментальных болезней мироздания и человека.
Снято оно может быть только на Страшном Суде, который именно потому и будет страшным, что все злодеи на нем действительно _очень сильно_ пожалеют о том, что вообще родились на свет.
Только невообразимый и превосходящий пределы человеческого разумения ужас ада может быть реальной компенсацией за реальное и сознательное зло-действо в этом мире.
Но...
Эту ужасающую определенность ада размывает, как ни странно, популярное в мировых религиях, отнюдь не только в Христианстве, понятие греха, то есть некоей провинности, проступка перед Богом и людьми, которая, конечно, отнюдь не невинна, отнюдь не безвредна ни для души самого согрешившего, или для окружающих его людей, может привести и к большим грехам и злу, но сами по себе и даже роем такие грехи не могут уравняться с такими манифестациями зла, как, к примеру, избиение младенцев, Беслан, русоцид и многое другое.
Страшный Суд и ад подверглись страшной инфляции, превратились в мелкую разменную монету для тех, кто нестрог в соблюдении поста, склонен к женоблудию, винопитию, мелкому вранью и разгильдяйству.
Еще раз, я ни на секунду не ставлю под сомнение концепцию греха и идею того, что грех так затемняет и так топит душу, что рой этой мелкой липкой пакости может утянуть ее на дно геенны. Собственно, обычно это так и делается - вычерчиваются длинные причинно-следственные цепочки от греха малого к греху большому и все заканчивается как в знаменитом анекдоте: "Евреи, войти в синагогу без кипы - это все равно что совершить прелюбодеяние!" (Пробовал и то и другое, разница огромная).
Необходимо понимать, что миллиарды мельтешащих под ногами в планируемый день Страшного Суда грешников создают у злодеев ощущение здорового расслабона.
Дело в том, что для решения как-то проблемы с этими грешниками богословскому разуму приходится углубляться в дебри апокатастасиса, то есть придумывать схемы "аннулирования" нераскаянной посмертной вины уже на Страшном Суде и после. Причем большими массами, скопом.
Возникает проект этакой метафизической амнистии.
Если не в механистическом ключе Оригена, то хотя бы в виде формул, что для одних благодать будет радостью, а для других огнем, но "специально никого мучить не будут".
И разумеется злодеи первым делом расслабляются от разговоров об этой амнистиии.
Злодеи рассчитывают затеряться среди грешников и в их толпе все-таки выползти за ворота ада.
На самом деле, это - одна из самых страшных дилемм морального и религиозного сознания.
Либо "всё - грех" и тогда массовые убийства, надругательства над людьми, их телом и нравственным достоинством, осознанное и гордое Творение Неправды, являются лишь частным элементом, частной формой этого греха, так что нет никакой принципиальной, сущностной, метафизической разницы между Иродом и Фальстафом, между Клавдием и Полонием.
Либо всё-таки существует зло, злодеяние, сознательная неправда, дела которой вопиют к небу и оскверняют землю, и тогда именно для этой неправды Страшный Суд по настоящему и неустранимо страшен, так страшен, что соучастие во зле - это фундаментальный онтологический выбор, который, конечно, может быть исправлен покаянием, но не может быть изменен "переводом стрелок" и укрытием за спинами миллиардов мелких грешников.
Как решить тот парадокс я, честно говоря, не знаю. Богословская и нравственная мысль - опять же подчеркну - не только Христианская - слишком занята "принуждением к благочестию" и, соответственно, раздуванием проблематики греха, до его полной неразличимости от зла.
В следствие, зло стало настолько неотличимо от греха, что уже не составляет ни для творящего его, ни для окружающих, самостоятельной нравственной и эсхатологической проблемы. Более того, существует максима, что за большие грехи легче каяться, чем за малые, а потому гуляй рванина.
На этом свете злодеи убежден в своей безнаказанности, поскольку их наказание находится в пределах статистической погрешности. На Страшном Суде произошла такая инфляция наказания, что никакой принципиальной разницы между адом за нарушение поста и адом за истребление миллиона человек рядовым религиозным сознанием не ощущается, а значит гулять так гулять.
Единственное, что я здесь могу себе представить в качестве решения, это повторение на Страшном Суде истории с женой взятой в прелюбодеянии. В одном из апокрифов говорится что когда Христос спросил: Кто из вас первый бросит в нее камень? Он чертил на песке знаки, представлявшие первые буквы слов, означавших страшные грехи тех, кто стоял перед ним. И ни один из устыженных не посмел поднять руку на блудницу, и тогда и Господь просил ее, сказав идти и больше не грешить.
Вот, возможно, на Страшном Суде, о каждом из нас Господь будет спрашивать всех других. И прежде чем осудить того или иного человека мы будем со всей ясностью видеть свои грехи по сравнению с его и понимать, что наша рука никогда не смогла бы поднять на него камень, если мы не хотим сотни камней себе в голову.
И вот тут-то злодеи окажутся в уникальном положении, поскольку так же, как ни у кого не поднимется язык осудить своего собрата грешника, так же ни у кого не поднимется язык оправдать того, для кого зло стало его сущностью, его образом жизни, его развлечением, его второй натурой. Мы не сможем о таких сказать: Господи, прости ему, как и прости мне.
Понятно, что сейчас у злодеев и упырей находится немало защитников. Даже у Чикатило есть свой фан-клуб. Но все-таки эта апологетика связана с завесой социальности, с покровом социального мифа представляющего зло благом, оправдывающего зло. Там, где эта завеса будет отдернута, там вряд ли у кого, даже у злодея, поднимется язык оправдать злодея.
Честно скажу, что где-то в другом ключе, другой плоскости, решения для себя этой проблемы пока не вижу.
А проблема несомненно есть, ибо ненаказуемое зло есть зло торжествующее и соблазняющее, а ненаказующий Бог или Бог в одном регистре рассматривающий судьбу грешников и злодеев, - это источник соблазна и смущения.
Автор: Егор Холмогоров
Русский обозреватель