В статьях и комментариях на эту тему есть множество цифр, сценариев развития, исторических справок. Но из эмоций доминируют только две - страх и ирония, порой переходящая в злорадство. Страх объясним: с тех пор, как в середине двухтысячных стало ясно, что северокорейский режим обзавелся пусть плохонькими и немногочисленными, но все же ядерными бомбами, сторонники силового решения корейской проблемы резко уменьшились в числе.
Правящая в Пхеньяне династия вполне заслужила иронию. Памятником культу двух Кимов когда-нибудь станет пхеньянский стадион - самый большой в мире живой калейдоскоп с людьми-пикселями: 150 тысяч маленьких квадратиков, легко меняющих цвета для создания выбранных невидимым режиссером пропагандистских картинок. Это одна из самых жутких метафор, какие мне приходилось встречать. Правда, метафора эта приложима ко многим современным обществам, не только к северокорейскому.
От иронии до злорадства
А вот злорадство… Никогда не забуду странное чувство, которое испытал при просмотре на французском "Канал плюс" серии репортажей из Северной Кореи, сделанной журналистом Диего Бунюэлем, внуком знаменитого режиссера.
Бунюэль в качестве "рассказчика в кадре" откровенно издевался над своими гидами - двумя франкоговорящими корейцами, приставленными к нему для показа "достижений народного хозяйства". Бунюэль и его оператор хотели рассмешить зрителя, а мне было не смешно. Вот, увидев двух самцов-страусов на образцовой ферме, Бунюэль с напускной серьезностью спрашивает своего гида, не занимаются ли эти птицы однополой любовью, а потом прямо в камеру смеется пуританскому недоумению своего собеседника. Вот камера его оператора выхватывает среднего гражданина с авоськой, отправляющегося в магазин отоваривать карточки; вот очередь на улице - наверное, "выбросили" рис, считающийся здесь более благородной едой, чем надоевшие кукуруза и просо. Бунюэль все спрашивает гида, счастливы ли все эти люди, и, получив утвердительный ответ, смеется. Повод для гомерического хохота - коллективные танцы на площади и народная забава со стрельбой в тире по мишеням, представляющим американских и японских оккупантов.
Он смеялся, а я думал о судьбе гида после того, как "Канал плюс" показал конечный продукт. Мне совсем не смешно было смотреть на мальчиков с авоськами - я сам когда-то ходил в наш продуктовый с такой же сумкой. И дети, с корейской усидчивостью в учении заучивающие цитаты из "вождей", тоже не кажутся мне индоктринированными болванами. У нас было почти то же самое - только пресловутый спецхран при Кимах в Северной Корее обновлялся все новыми запрещенными книгами еще чаще, чем у нас при Брежневе.
Запрещалась не только дореволюционная литература - запрещались и писания, скажем, местных друзей Советского Союза, подвергшихся репрессиям в шестидесятые, когда Ким Ир Сен окончательно вышел из тени северного соседа и отношения с СССР обострились (они оставались напряженными до 1984 года). Что же касается книг, изданных до революционных сороковых, то тут и вовсе разговор был короткий - их уничтожали.
В Северной Корее, в отличие от СССР, нет букинистических магазинов - дореволюционное прошлое здесь выпалывается еще жестче, еще тотальнее, чем даже в сталинском Советском Союзе.
Основателю династии, Ким Ир Сену, удалось сделать то, что не удалось даже Сталину и Мао Цзэдуну (возможно, из-за слишком большого размера доставшихся им стран) - полностью искоренить даже самую мелкую частную инициативу. В Корейской Народно-Демократической Республике (КНДР) еще в шестидесятые годы была запрещена частная торговля большей частью продуктов питания, приусадебные участки ограничили одной (!) соткой, а на поездку в соседний город потребовали получать разрешение в милиции. Распределение после вуза - гарантированное, но обязательное и пожизненное.
В общем, все как у нас, только жестче.
Некоторая (очень незначительная) либерализация произошла только после смерти Ким Ир Сена в 1994 году. Лишившись привычного в восьмидесятые советского импорта, Ким Чен Ир оказался вынужден чуть приоткрыться Южной Корее. С 2002 года чуть к северу от демилитаризованной зоны на границе с Южной Кореей работает промышленный район Кэсон - постепенно количество работающих в нем северокорейских кадров планируется довести до 700 тысяч. Для 23-миллионной Северной Кореи - совсем неплохо.
В ответе за тех, кого научил
Такова реальность. А вот какие из нее выводы делать - каждый решает сам, и на Востоке, и на Западе. Можно, подобно Диего Бунюэлю, издеваться. Можно, подобно японцам и многим жителям Южной Кореи, бояться. Но самое лучшее, по-моему,- понять и помочь. И Россия здесь находится в уникально удобной для помощи позиции. Есть географическая близость и потихоньку идущий проект по соединению сибирских железных дорог с железнодорожной веткой до северокорейского города Раджин. Есть схожая история и, что самое главное, есть основанное на этой общей истории понимание психологии юго-восточного соседа.
Ведь несмотря на то, что с пятидесятых годов Ким Ир Сен начал действовать почти без оглядки на Советский Союз, уникальным ленинско-сталинским технологиям удержания власти и подавления оппозиции впервые он научился все-таки от СССР.
Видя очевидные параллели, не следует, однако, забывать и о различиях, а также избегать частой ошибки российской внешней политики последних лет - инструментализма. Если кто-то в России захочет использовать КНДР как инструмент - для добычи односторонних экономических выгод или для раздувания собственной важности как миротворца - этого "инструментальщика" ждет горькое разочарование.
Северные корейцы не дают себя использовать. Они сами с давних пор использовали СССР, играя на советско-китайских противоречиях; таким же образом они использовали и Южную Корею, конвертируя "политику солнечного тепла" бывшего южнокорейского президента в конкретные экономические выгоды. Так что помогать корейцам стоит, но в помощи этой надо запастись терпением и хоть на какое-то время - бескорыстием. Быстрых выгод здесь ждать не приходится.
Дмитрий Бабич
PИА Новости