Выставка «Натюрморт. Метаморфозы. Диалог классики и современности».

Реанимация мертвой натуры Выставка «Натюрморт. Метаморфозы. Диалог классики и современности» в здании Третьяковской галереи на Крымском Валу мало похожа на традиционное музейное представление жанра. Вместо признанных шедевров и линейной хронологии кураторы предложили концептуальное зрелище, соединившее академизм, наив и современное искусство. Если попытаться припомнить из истории отечественного искусства хрестоматийные, популярные среди зрителей натюрморты, то почти наверняка в голову будут приходить произведения первой половины ХХ века – скажем, «Селедка» Петрова-Водкина или «Сирень» Кончаловского.
Удивляться этому не приходится: то время было периодом расцвета жанра – начиная с мирискусников и заканчивая соцреалистами. Потом, правда, возник еще оттепельный подъем интереса к натюрморту, охвативший как официальных, так и андерграундных художников, но до широких масс тогдашнее творчество как-то не достучалось. Что касается более отдаленной поры, то в искусстве XVIII – XIX столетий натюрмортные хиты почти не встречаются. Так уж сложилось, что следование европейским традициям к полноценному развитию в России именно этого жанра долгое время не приводило.

Словом, первая половина прошлого века – это кульминация для русского натюрморта. И как раз она на нынешней выставке в ГТГ категорически не представлена. Считать это оплошностью устроителей нельзя:

проект выглядит весьма просчитанным, намеренность ощутима буквально в каждой детали.

Значит, лучшие и любимые образцы жанра не включены в экспозицию по причинам, поддающимся объяснению. Оно напрашивается само собой: в данном случае зрителю предписывается не столько получать привычное удовольствие, сколько погрузиться в исследование. Причем исследование это заведомо не будет объективным.

Ну какой объективности можно ждать от сличения старых академистов с недавними нонконформистами?

Однако выставка все же наталкивает на мысль, что дело тут не в чьей-то прихоти и не в произволе. Рождаемые ею ассоциации выглядят слишком внятными и очевидными, чтобы списать все на случайные совпадения. Проступает закономерность следующего свойства: в прежних натюрмортах содержалось много такого, что блистательным продолжателям в свое время не пригодилось. К примеру, модные когда-то натюрморты-обманки даже в пору их максимальной востребованности ценились невысоко. Как говорил Дидро:

«Жанр этот нетруден, и в нем преуспевают даже посредственные живописцы».

Да и иллюстративные штудии к научным книгам воспринимались больше как ремесленные поделки, нежели искусство. Хотя вот государь Петр Алексеевич был чрезвычайным поклонником этого ремесла и даже приобрел рисунки голландской художницы Марии Сибиллы Мериан, сделанные ею для книги «Метаморфозы суринамских насекомых» – эти изощренные акварели показаны на выставке. Другими словами, многие свойства, присущие некогда натюрмортам, оказались впоследствии ненужными, неинтересными, маргинальными.

Андерграундных же художников к маргиналиям тянет по определению. Отвергнутое прежним «хорошим вкусом» они с радостью подбирают и приспосабливают к собственным задачам. Именно поэтому переклички конца ХХ века с предыдущими столетиями выглядят столь явными.

Скажем, коллажи из советских открыток, созданные Ильей Кабаковым в 1970-е годы («Москва моя», «Мастера искусств»), совершенно недвусмысленно корреспондируют с манерой двухсотлетней давности, когда бытовые предметы любили изображать помещенными на фронтальной плоскости – как экспонаты в кунсткамере.

А включение Игорем Макаревичем с Еленой Елагиной в их статичный постмодернистский спектакль «черепа Буратино» не менее прямо отсылает к натюрмортам с аллегориями в духе Vanitas vanitatum, «суеты сует» (правда, в России таковые были редки, но все же встречались – преимущественно в очень наивном исполнении). Брызжущие полнотой банальных чувств «Розы» Владимира Дубосарского, в 1991 году работавшего без соавтора Виноградова, передают привет своим сородичам на холстах бидермайерного стиля. А раскрашенные фанерные «блондинки» и «инвалиды» Татьяны Назаренко (она, впрочем, никогда не была подпольным художником, но часто склонялась к экспериментам) типологически близки обрезным обманкам, украшавшим интерьеры и приусадебные парки в эпоху Екатерины Великой. Редчайшие образцы такого искусства привезены из Эрмитажа и на выставке соседствуют с назаренковскими опусами.

Вся эта затея, вроде бы легкомысленная и ненаучная, позиционируется Третьяковской галереей как крупнейшая выставка сезона. К участию в проекте привлечены семнадцать музеев из России, Украины и Беларуси; издан объемистый каталог, выпущены интерактивные продукты (в их числе мультимедийный диск с виртуальным конструктором «Создай свой натюрморт»). Короче говоря,

Третьяковка берет пример с западных институций, где привычные ретроспективы давно уже чередуют с выставками концептуальными, неоднозначными, даже завиральными, сопровождая их коммерческими приложениями для зрителей.

Справедливости ради следует сказать, что опыты в этом направлении в ГТГ предпринимались и раньше, но сознательный отказ от хитов и прочих зрительских «завлекалок» ради чистоты установки – такое, пожалуй, происходит впервые. И вовсе не факт, что публика оценит сей интеллектуальный порыв. Наши культпоходы на музейные выставки нередко сопряжены с надеждой, что все тут будет разложено по правильным полочкам и поспособствует расслабленному отдыху. Между тем, «Натюрморт. Метаморфозы» – это отнюдь не провокация, но и не заповедник визуального комфорта. Приходя сюда, нужно вникать в контексты и включать воображение, иначе просто нет смысла тратить время на посещение. Впрочем, семь пядей во лбу не обязательны: многое постигается интуитивно. И уж точно не возникнет сожалений из-за напрасно мобилизованного интеллекта.

Сигутин А.В. Цветная капуста и брюссельская. Из серии «Сравнительные натюрморты». 1991
Мордвинов А.Н. Натюрморт, подрамник, папка и гипсовый барельеф. 1857
Пивоваров В. Выпивка и закуска. 2001
Хруцкий И.Ф. Цветы и плоды. 1839
http://www.gazeta.ru/culture/2012/11/02/a_4839025.shtml

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе