Выставка работ автора олимпийского мишки, детского художника Виктора Чижикова открылась в Нижнем Новгороде, в центре культуры и кино «Зарница».
Трудно сосчитать, сколько поколений детей выросли на рисунках Виктора Чижикова ― журналы «Веселые картинки» и «Мурзилка» издавали такими тиражами, о которых современный издатель не может и мечтать. А ведь еще были книжки ― страшно сказать, более двухсот. Чижиков иллюстрировал Самуила Маршака и Агнию Барто, Дональда Биссета и Льюиса Кэрролла, Корнея Чуковского и Сергея Михалкова. Те, кому в детстве попали в руки эти книжки, видит их героев глазами художника Чижикова. А в 1980-м году, во время Московской Олимпиады, весь мир познакомился с талисманом первых Олимпийских игр в Советском Союзе, олимпийским мишкой. Чижиков создал представителя нашей страны – доброго, веселого спортивного медведя. О том, как это произошло, чуть ниже. А сейчас ― о выставке «Рисуй сердцем», которая кочует по городам нашей страны и уже побывала в Ульяновске, Ижевске, Сарапуле и Алапаевске. Российский фонд культуры подготовил ее к 85-летию художника, но в 2020 году он ушел из жизни, и выставка получилась прощальной.
Зинаида Сергеевна Чижикова, жена художника, в интервью «Культуре» вспомнила те времена, когда создавались иллюстрации к книгам, которые собраны на выставке, а также любимый всеми олимпийский мишка.
― Зинаида Сергеевна, мне кажется, что меня, как и многих моих ровесников, иллюстрации Виктора Александровича Чижикова сопровождали десятилетиями. Сначала ― в книжках со стихами Маршака и Агнии Барто, которые мне читали родители, потом ― в «Волшебнике Изумрудного города» Александра Волкова, потом в журнале «Пионер», где печаталась «Алиса в стране чудес» с его иллюстрациями. Лет десять назад я покупала «Алису» с его рисунками в подарок друзьям и подумала, что Чижиков всегда узнаваем. Ему не пришлось менять почерк в конце 80-х или в 90-е, когда все вокруг стало меняться?
― Лихие 90-е для нас оказались очень даже неплохими, в том плане, что в советские времена первые три года художник за переиздание книги денег не получал. А в 90-х был книжный голод, тем более на детскую литературу. Наша соседка, которая вместе с нами училась в Полиграфе, водила машину и очень любила нарушать, как все женщины. В багажнике у нее всегда лежали детские книжки, и с их помощью она быстренько договаривалась с милицией.
А так как к тому времени Виктор Александрович был уже одним из маститых детских художников, предложений к нему было много. Когда начали разваливаться старые советские издательства, мы сначала растерялись: как мы будем жить, на что? А потом появились предприниматели, которые договаривались с нами о переиздании книг. Было несколько случаев, когда переиздали и не заплатили ничего, но в основном платили, и платили хорошо. У нас появились деньги, мы смогли, наконец, спокойно выплачивать за кооператив.
Виктор Александрович не менял почерк, он всегда был верен себе. Его мастерство росло постепенно: чем больше он работал, тем больше интуитивно понимал. Он вообще человек, который идет не от разума, а от чувств. Эмоциональный во всем.
Как вы знаете, он был дальтоник. Все ему говорили: «Попробуй нарисовать так, как ты видишь». Он уже примерно знал, какая краска что несет с собой, и как-то приспособился к своему дальтонизму, но некоторые цвета не различал. Помню, была прекрасная осень, мы шли какой-то аллейкой, и слева и справа был просто пир для глаз. У Бунина есть стихи замечательные: «Лес, точно терем расписной, лиловый, золотой, багряный…» Я иду, обалдеваю от этой красоты, говорю ему. А он: «Да-да». ― «Что да-да, разве ты не видишь?» - «А что видеть?» Тут только я узнала, что он не различает цвета. Хотя проучилась с ним пять лет, ходили вместе на этюды, он рисовал, как мы все.
― Вы не помогали ему в работе, как многие жены великих мужей?
― Помогать ему нельзя было, он не любил вторжения в его творчество. Все свои книжки он придумывал, у него был дар юмориста, выдумщика. Зверей он очеловечивал, и обязательно чтобы юмор присутствовал. Вот это была его сильная сторона.
Я могла ему только композицию подкорректировать. Как-то, помню, сказала: «Витя, зачем ты каждый сантиметр заполняешь интересными деталями?» У него очень плотные рисунки, одной иллюстрации хватило бы на целую книжку, если ее увеличить. Но он так рисовал, так видел мир.
― Я где-то читала, что из всех зверей Чижиков предпочитал котов. А у вас были коты дома?
― Два кота у нас было. На даче четыре года жил рыжий кот, он пропал, когда мы куда-то уезжали. Второй кот, тоже рыжий, прожил с нами четырнадцать лет.
― Вот, значит, кто был главной моделью для рисунков, вошедших в книгу «333 кота». А кто написал к ним тексты?
― Андрей Усачев, очень предприимчивый человек. Он знал, что у Вити есть рисунки кошек. Попросил показать ему эти рисунки и сказал: «Виктор Александрович, позвольте мне договориться с издательством, чтобы выпустить ваших котов отдельной книгой». Нашел издательство, договорился, предложил этих котов и написал к ним стихи. Книжка получила номинацию лучшей книжки года.
― Котов у Виктора Александровича было много, а мишка один, но зато какой! Весь мир его знает.
― Нам этот мишка принес только огорчения. Во-первых, никто не верил, что нам за него ничего не заплатили.
― Вообще никак не отблагодарил автора мишки Олимпийский комитет?
― Заплатили как за обычный акварельный рисунок.
― Как это могло получиться? Это же символ московской Олимпиады.
― Никакого договора не было, а кроме того, наши власти не предполагали платить художнику. Платить ― за что? Признать его автором нельзя, потому что автором считался народ. Это он выбрал медведя талисманом, а художнику оставалось только его нарисовать.
Кроме того, если признать художника автором, пришлось бы платить авторские отчисления, это большие деньги. Как можно допустить, чтобы художник стал миллионером? Проще сделать вид, что ничего не было. «Вы никто». «Вы сделали свое дело, и больше нам не нужны». «За свою акварель вы получили очень неплохие деньги». Вот такие звучали фразы. Виктор говорит: «Я просто обалдел, когда это услышал». Ну что тут делать? Мудрый Михаил Куприянов, член объединения «Кукрыниксы», который курировал Витю, все время следил за его ростом, посоветовал: «Не связывайся с ними. Беги оттуда, беги». А я, когда начались эти довольно грубые переговоры, сказала ему: «Витя, бери своего мишку и уходи». А он: «Ну да, я и до дома не дойду, как мне на голову свалится кирпич».
До сих пор печатают этого медведя на майках и кружках, кому идут деньги, неизвестно. Было много предложений изобразить этого медведя на каких-то предметах ― на подстаканниках, еще где-то ― и всегда были нужны авторские права. Витя объяснял: «У меня нет авторских прав». ― «А у кого они?» ― «Вот вы и ищите». Деньги очень были нужны, потому что мы только въехали в кооперативную квартиру, но потом они появились. Да и вообще мы люди другого времени, нас приучили, что нужно сначала думать о родине, а потом о себе. Виктор ликовал, что выбрали его мишку: «Не зря работал».
― А сколько времени Виктор Александрович делал этого медведя?
― В начале 1977-го года к нему обратились. Сначала наши власти хотели, чтобы народ нарисовал медведя. Народ выбрал этого зверя ― вот пусть и придумывает образ. Посыпались ужасные медведи, ни один из них не подходил, и тогда обратились в МОСХ, чтобы привлечь к созданию талисмана детских художников.
Наш приятель, Володя Перцов, играл в теннис с одним из председателей правления МОСХа ― Олегом Савостюком, и тот после игры сказал ему: «Почему бы вам, художникам детской книги, не собраться и не нарисовать этого медведя? Нам уже пора запускать его в производство, а медведя нету». Перцов пришел к нам, Витя отмахнулся: «Да что ты, у меня горит книжка Агнии Барто». Перцов говорит: «Это заказ, можно сказать, правительственный, отложи все». И вот собрались четыре художника детской книги, Веня Лосин, Женя Монин и Володя Перцов, все они были друзья. Засели у Вити в мастерской и рисовали недели две, наверное. Скопилась целая гора этих медведей. Поскольку художников четверо, каждый смотрит на эскизы и говорит: «Нет, это не то».
В Олимпийском комитете предложили: «Соберите все, что у вас есть, и приносите». Перцов так и сделал. «А вот это чей эскиз?» ― «Чижикова». ― «Зовите».
Вите сказали, когда он пришел со своими набросками: «Разрабатывайте, и побыстрее». Через три месяца он принес на листе, который мы тогда называли «четвертушка», акварельный рисунок.
Медведя рисовали не только Витя и его друзья, был объявлен закрытый конкурс, в котором участвовали многие художники. Приехал лорд Килланин, президент МОК, ему показали всех медведей и его выбор пал на Витиного. Витя хотел, чтобы советский талисман был не косолапым медведем, а ловким, спортивным, олицетворением мощи нашей страны. Это был медведь-оптимист, он всем нравился. После лорда Килланина медведя утверждал еще секретарь ЦК ВЛКСМ Тяжельников, такая жизнь была у нас тогда.
Платить, как я вам уже говорила, Вите не стали, могли бы, я считаю, хоть что-то приятное сделать. Отправить в круиз, что ли. Но ничего этого не было. Боялись, наверное, что мы не вернемся.
Уже после Олимпиады нас пригласили в Большой театр, и кто-то сказал, что в зале сидит художник, который нарисовал таксу ― талисман предыдущей Олимпиады, немецкой. Нас рассадили подальше, чтобы не дай бог мы с ним не заговорили.
Грустно было, что даже среди своих такая нехорошая зависть появилась, и до сих пор некоторые не верят, что мы ничего не получили. Хотя уже и жизнь прожита. Так что ничего веселого в этом мишке для нас не было.