Искусство сочлененки

В центре современного искусства "Винзавод" 15 марта открылась выставка "Наука как предчувствие". Столь крупный международный проект, посвященный science art ("научному искусству"), показывают в России впервые. Почему искусство занимается наукой и высокими технологиями, выясняла Анна Толстова. 

Для кого-то это просто забавная игрушка, для кого-то — повод вспомнить Рея Брэдбери и "эффект бабочки", для кого-то — богохульное покушение на роль Творца. Криста Зоммерер и Лоран Миньоно приглашают всех желающих непосредственно вмешаться в процесс эволюции виртуальных насекомых. Интерактивная компьютерная инсталляция "Фототропия", сотворенная знаменитым австрийским дуэтом, который с начала 1990-х специализируется на создании художественных эволюционных моделей, позволяет любому посетителю, вооруженному специальным фонариком, подарить жизнь, потомство и принести смерть искусственным созданиям. 


Канадец Николас Ривз, вдохновленный идеей русского архитектора-футуриста Георгия Крутикова, конструирует не виртуальные организмы, а вполне реальных роботов. Его "Геометрические бабочки" свободно парят в пространстве этакими гигантскими супрематическими белыми кубами. Француз Поль Граньон в "Роботариуме" роботов не только конструирует, но и скрещивает, причем третий лишний робот-умник Smartbot, наблюдающий половой акт между двумя напичканными электроникой любовниками на колесиках, жалуется и плачет, примерно как Мишель Уэльбек в своих романах. Роботы американца Кена Ринальдо могут вступить в контакт (пока только тактильный, а не сексуальный) с человеком, роботы австралийской группы SymbiotikA занимаются художественным творчеством, а пятиметровая виртуальная "Протетическая голова" австралийца Стеларка способна поддержать беседу. Француженка Орлан, выдержавшая за последние 20 лет десятки пластических операций, сама превратилась в нечто вроде киборга. Голландец Флорис Кайк в псевдодокументальном фильме "Металлорак" показывает, как медицинские имплантаты пожирают ткани человеческого тела, превращая живой организм в груду металлолома. 

Собранные вместе экспонаты выставки "Наука как предчувствие", проходящей на "Винзаводе" в рамках большого фестиваля ScienceArtFest, похожи то ли на футурологическую кунсткамеру, то ли на научно-фантастический триллер-антиутопию. Впрочем, от ироничных братьев Чепмен с их генетическими ужастиками художников science art отличают вера — иногда восторженная, иногда опасливая — в новые технологии и умение их использовать. 

Новую эру в истории искусства принято отсчитывать с 20 февраля 1909 года, когда молодой итальянский поэт Филиппо Томмазо Маринетти опубликовал в газете Le Figaro "Манифест футуризма". Проклиная антикваров и археологов, предлагая затопить музеи и поджечь библиотеки, Маринетти провозгласил эпоху авангарда — искусства, переставшего оплакивать прекрасное позавчера золотой античности и устремившегося в неизведанное послезавтра технического и социального прогресса. В некотором смысле мастера science art с их футурологическими проектами — прямые наследники футуристов, не просто увидевших, что ревущий автомобиль прекраснее Ники Самофракийской, а осознавших, что скорость аэроплана и рев мотора коренным образом изменят зрение и слух, а значит, саму реальность современного человека. Впрочем, художники, работающие в технике генной инженерии и прочих высоких технологий, почитают в качестве отца-основателя не столько Маринетти, сколько великого американского фотографа Эдварда Штайхена. 

Летом 1936 года в недавно открытом Музее современного искусства в Нью-Йорке состоялась совершенно необычная выставка Эдварда Штайхена. Вместо портретов голливудских знаменитостей и эстетской модной съемки, благодаря которым он стал к тому моменту известен, вниманию удивленной публики были предложены гигантские дельфиниумы, разведением которых фотограф занимался на досуге в собственном загородном доме в Коннектикуте. Конечно, после того, как Марсель Дюшан послал на выставку нью-йоркского Общества независимых художников писсуар, художественное сообщество трудно было чем-то поразить. И все же в исторической ретроспективе оказывается, что Штайхен, поместивший в музей выведенные им новые сорта цветов с именами в честь любимых поэтов, сделал жест не менее радикальный, чем сам Дюшан. Видимо, только фотограф, привыкший пользоваться в своем искусстве последними достижениями химии и физики, мог всерьез считать, что выведение цветочных гибридов сродни созданию новых форм в других областях изящного. Цветоводство с элементами евгеники виделось Штайхену новым типом художественного формотворчества, столь же демократичным и технологически новаторским, что и фотография. Абсолютно адекватным своему времени и вполне пригодным для внедрения в широкие массы. 

После Второй мировой выяснилось, что репутация футуризма и евгеники оказалась изрядно подмочена фашизмом, а идеи научно-технического взрыва скомпрометированы вполне реальными взрывами в Хиросиме и Нагасаки. Нужно было пережить ряд научных революций и интеллигентскую революцию 1968-го, увидеть Гагарина в космосе и Армстронга на Луне, уверовать в догмат Маршалла Маклюэна, что средство коммуникации — это и есть сообщение, чтобы в конце 1970-х самые отчаянные авангардисты отправились в научные институты и лаборатории. С целью научиться говорить о мире, опутанном оптоволоконными проводами, прошитом спутниковыми каналами и населенном людьми, которые по большей части пребывают в виртуальной реальности, подобающим образом. Одержимость поисками языка, способного описать новую посттехнологическую и постбиологическую реальность, движет большинством художников science art. Парадигматической фигурой в этом плане является звезда выставки "Наука как предчувствие" австралийский художник Стеларк. 

С начала 1970-х творчество Стеларка демонстрирует, что человеческого тела в традиционном понимании не существует. Что тот совершенный человек — венец творения, в котором ренессансные художники с Леонардо во главе искали божественные пропорции, это фикция. Что тело несамодостаточно и нуждается в протезах, каковыми в принципе являются и обыкновенное стило, и iPhone. И что под влиянием технологий изменяется не только тело, но и сама концепция гуманизма. 

Стеларк начинал с наиболее актуальных в искусстве 1970-х медиа — с радикального телесного перформанса и видео. Подвешивал себя на крюках в галереях, на природе и даже над Королевским театром в Копенгагене, показывая, что тело само по себе лишь пустая и никчемная оболочка. Глотал видеокамеру и просвечивал себя рентгеновскими лучами, снимая фильмы о своем внутреннем мире — в смысле о собственных внутренних органах. А затем перешел к новейшим научным технологиям — кибернетике и тканевой инженерии. С помощью больших научных коллективов конструировал себе третью руку — как реальную робототехническую, так и виртуальную, выстраивал электронные "экзоскелет" и внешнюю нервную систему. Наконец, обзавелся третьим ухом, выращенным из собственных стволовых клеток и вживленным в предплечье. Слышать "экстраухо" не может, но служит встроенным передатчиком, превращая художника в ходячую интернет-антенну. И все для того, чтобы заставить нас осознать: между человеком, у которого есть e-mail, и человеком, отправлявшим письма обыкновенной почтой, дистанция куда большая, чем между Землей и Марсом. 

Анна Толстова

Коммерсантъ
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе