У самого синего Адриатического моря, в городке Герцег-Нови, живет художник Войо, он же Воислав Станич, которого местные жители почитают как мастера европейского масштаба. Поскольку других великих живописцев в окрестностях не наблюдается, этот статус прижился без особых усилий со стороны автора. Неподалеку расположен домик еще одной европейской знаменитости – кинорежиссера Эмира Кустурицы. Время от времени два соседа встречаются, чтобы выпить бутылочку-другую красного вина, поговорить о судьбах искусства и, возможно, затянуть дуэтом народную песню. Существенная разница в возрасте дружбе не помеха. В результате Кустурица стал обладателем большой коллекции произведений Станича и даже регулярно помещает репродукции его картин на обложки дисков своего No Smoking Orchestra. 


Но вообще-то создатель балканских кинопритч еще под стол пешком ходил, когда Войо Станич начинал покорять континент не менее балканскими сюрреалистическими байками.


Тут необходимо пояснить, что будущий художник родился в 1924 году, ровно в тот момент, когда во Франции появился первый манифест сюрреализма, сочиненный Андре Бретоном. Соответственно, к моменту творческой зрелости Станича данное эстетическое направление выглядело уже довольно архаическим. Однако такие мелочи не могли смутить прогрессивных художников из соцлагеря – для них все было в новинку, все подлежало собственноручному освоению. Так появился «бархатный сюрреализм», где тон задавали авторы из Восточной Европы. Войо Станич принадлежит именно к этой славной плеяде.


Чем характерны его опусы?


Тем, что в них многое заимствовано из наследия старших европейских товарищей (упомянем хотя бы Джорджо де Кирико, Поля Дельво, Сальвадора Дали, Рене Магритта), однако заимствования эти не сопровождаются былым пророческим блеском в глазах. К чему оголтелый фрейдизм, вдохновенный морфинизм и нахрапистый радикализм, если жизнь хороша и жить хорошо? Сюрреалистические видения Станича напоминают полудрему в тот момент средиземноморской сиесты, когда обед уже давно прошел, а полдник еще и не думал начинаться. В такие минуты особенно хорошо думается о связи прошлых культур с современностью, о многозначности изобразительных символов и о людях в окрестных селениях, тоже склонных немного расслабиться в ожидании вечерней прохлады.

Потому не ищите в этих холстах (которых прибыло в Москву около четырех десятков) следов разочарования в человечестве, программных установок на преобразование мира или хотя бы жесткого абсурда.


Как и было сказано, абсурд легкий, а логика его нежная.


Наличествует карнавал, где все персонажи изображают что-нибудь значительное, но стараются не сильно, как подвыпившие Деды Морозы на четвертой елке за вечер – и за бестолковую возню среди декораций все им прощаешь. Это весьма гуманистическое и даже интерактивное искусство – 


в том смысле, что зрители сами должны вызывать Снегурочку, побеждать Бабу-Ягу и раздавать детишкам подарки.


Художник, разумеется, делает все возможное, чтобы поддержать атмосферу общего веселья, но сконцентрироваться на процессе не очень получается. У него есть несколько профессиональных рецептов, с помощью которых он задает интонацию – например, оливковые и охристые колориты, а также разного рода трюки со шляпами, зонтами, аэропланами и отражениями в водах Адриатики. А чтобы никто не сомневался в серьезности намерений, Войо Станич время от времени подпускает в композиции некие геометрические НЛО – с сюжетами картин никак не связанные, но явно что-то означающие в контексте искусства ХХ века. То ли тихий Малевич пролетел, то ли Мондриан помахал рукою с небес, то ли основатель оп-арта Виктор Вазарели подмигнул искушенному зрителю. Короче, неспроста эти фиговины маячат на горизонте. Придают основательности.


Раздольное сочинительство Войо Станича следовало бы отнести к жанру «дольче фарниенте», сладкого безделья, и оставить его без пристального внимания.


Но вспомним про его соседа Эмира Кустурицу – и тогда вся эта художественная деятельность обретает иной смысл. Вроде бы тут не просто ленивые перепевы первоначальных сюрреалистов, а целые «Песни западных славян». Мол, такая образовалась цивилизация, выразить которую нельзя иначе. По сути, это китч, возведенный в ранг национальной идеи. Не зря Станичу дали в Черногории звание академика и закупили его работы во все местные музеи. И статус европейской знаменитости подогревается неспроста. Нужно, чтобы на фоне узнаваемых стилей процвела локальная манера – и тогда всякий скажет: «Да-да, припоминаю, это какой-то тамошний художник, очень забавный». Страна может гордиться.