26 мая 2010 ● Дмитрий Володихин
Пока Петербург был столицей, миф о «городе-призраке», холодном, наполненным злой мистикой, существующим на грани исчезновения — когда все каменные громады сгинут, и восторжествует архей чухонского болота — очень ему подходил. Словно пиджак, сшитый на заказ блистательным мастером. В роли столицы Невский страж был чужой всем. И не только заемной душой своей отпугивал Россию, но и обликом, и чиновной сухостью, и даже ледяным блеском императорского двора. Болотная призрачность, вылепленная истинными умельцами русского слова, оттягивала на себя злость и раздражение, которые могли бы выплеснуться из реальности слов в реальность самой жизни. Вглядываясь в этот миф, образованный русский человек удовлетворенно говорил самому себе: «Ну-с, умные люди думают одинаково...» Паутина слов улавливала протуберанцы отторжения, которыми Русь то и дело выстреливала в сторону полночной столицы. А уловив, растворяла в стихии литературы.