"Этот сериал — солдатская правда"

В сентябре канал РЕН начнет снимать многосерийный фильм Игоря Прокопенко о войне в Чечне — реконструкцию реальных событий 

Все совпадения имен, мест и событий считать неслучайными: телеканал РЕН готовится к съемкам сериала о чеченской войне, где у героев будут реальные прототипы. Более того, прототипы сами появятся в кадре. В название сериала о войне в Чечне вынесена строчка из стихотворения Константина Симонова о другой войне, Великой Отечественной,— "Всем смертям назло". Ничего сопоставимого в поэзии о чеченских событиях не создано, да и вообще слова "контртеррористическая операция" плохо умещаются в стихотворную строку. 


О новом проекте "Огонек" поговорил с автором сценария и продюсером сериала, заместителем генерального директора по документальному вещанию канала РЕН, автором и ведущим программы "Военная тайна" Игорем Прокопенко. 

— Почему вы решили сделать сериал о той войне? Показывали бы, как сейчас принято, мирную, строящуюся, стабильную Чечню... 

— Выбор темы для меня не случаен. Начиная с новогоднего штурма Грозного, я занимался историей чеченской войны. У нас на канале сделано порядка 15 серий документальных фильмов о чеченской войне: "Чеченский капкан", "Пленные и забытые", "Умереть по приказу", "По волчьему следу"... Я был в Чечне как военный журналист и в первую чеченскую, и во вторую. Это моя война. Я прилетел в Чечню 27 декабря 1994 года и всерьез надеялся, что Новый год встречу дома. У меня даже в мыслях не было, что будет война и что она будет такого характера (ввод войск — это все-таки еще не война). Я находился там от "Воен-ТВ" — структуры, которая занималась освещением чеченских событий на всех каналах. Наши репортажи шли и в программе "Время", и в новостях НТВ. 

— Но это могла быть только односторонняя позиция. 

— Да, односторонняя, она же единственная до сих пор для меня. 

— То есть за эти годы, когда вы сделали много фильмов о чеченской войне, узнали то, чего не знали тогда, ваша позиция не изменилась? 

— Я узнал очень много об этой войне за 15 лет, но сказать, что поменял свою позицию, нельзя. Приведу пример. Первые три серии нового сериала у меня посвящены новогоднему штурму. Все герои (реальные люди), как один, говорят: "Мы чеченцев не видели в центре Грозного. Мы видели афганцев, знаменитую группу "Черного Аиста", мы видели украинцев, русских. Даже если чеченцы там были, то единицы". Я не считаю, что в Грозном российская армия воевала с чеченским народом. Я тогда так не считал и сейчас так не считаю. Это была мощная террористическая угроза, в каком-то смысле спровоцированная слабостью Российского государства. При этом я считаю, что сама война, новогодний штурм Грозного и последующие события — это величайшее преступление. Но в данном проекте я абстрагируюсь от политики, политических интриг и государственной целесообразности. Мне интересно, что происходило с обычным человеком. Например, с рядовым Косиновым, которого 19-летним мальчишкой кинули туда, а вокруг афганцы. Солдат бросили без разведки, без оружия, без боеприпасов, без еды. Как я могу считать солдата преступником? Этот сериал — солдатская правда. 

— Вы будете совмещать документальные кадры хроники с художественной реконструкцией событий? 

— Мы делаем игровой проект, в котором будут сниматься актеры. В каком-то смысле его можно назвать новомодным словом "докудрама": мы реконструируем реальные события, но по форме это кино. И в нем будут куски выпусков новостей того времени — мы должны дать атмосферу и напомнить, как мы тогда к этим событиям относились. Кроме того, у нас будут документальные кадры. У меня нет задачи сделать "Спасти рядового Райана" или нового русского Рэмбо. Хотя велик соблазн сделать Рэмбо, потому что много историй, в которых простые пацаны попадали в тяжелейшие ситуации. Причем люди, находясь на своей территории, все время оказывались в меньшинстве, в холоде, в голоде и в почти безвыходной ситуации, а вокруг — превосходящие силы противника. На этой войне, где российская армия как бы наводила конституционный порядок, все наши солдаты были, по сути, защитниками Брестской крепости: до последнего патрона, до последнего солдата, в невыносимых условиях. Истории, которые мы покажем, настолько невероятны, что я решил включить в фильмы рассказы реальных персонажей, подтверждающих происходящее. Мы находили участника чеченской войны, сажали его перед камерой и по пять часов с ним разговаривали. В отличие от документального фильма, здесь важно было узнать не только, кто куда побежал, кто какой получил приказ, но и то, что человек чувствовал в это время, кто был рядом с ним, как они общались, что у него было в кармане... Я искал истории, в которых в фильм входил бы один человек, а выходил из него совершенно другой, изменившийся нравственно. 

— Актеры будут похожи на реальных героев? 

— Портретное сходство неважно. Важно, чтобы по посылу был тот человек. И еще у нас не будет медийных актеров. Если комбата будет играть Балуев, это будет история Балуева. Актеров мы найдем хороших, но не медийных. 

— В фильме будут только истории русских солдат? 

— Нет, чеченских тоже. Война — одинаковая трагедия и для армии, и для чеченского народа. Но здесь я провожу очень четкий раздел: кого я считаю чеченским народом, который понес основную тяжесть страданий, а кого бандитами и террористами. 

— Тогда какие чеченцы станут героями фильма? 

— Приведу конкретный пример. Чеченский парень, у которого от бомбежки гибнет семья. Что он делает? Он принимает решение мстить и уходит к Басаеву. Но у Басаева он понимает, что все здесь несколько иначе, чем он думал. Тогда он уходит и оттуда. Осознанно. Его никто за руку не ведет и амнистией перед носом не машет. Как он уходит, через что он проходит... 

— И куда он в итоге приходит? 

— А вот это вопрос. У меня нет хэппи-энда. Причем ни в одной истории, даже если люди остаются живы. Это не героические истории солдат. 

— После вашего 5-серийного документального проекта "Чеченский капкан" вас упрекали в том, что в фильме недостаточно показано чеченское население, которое сильно страдало... 

— Что касается трагедии местного населения, у нас есть замечательный документальный фильм "Завет Шамиля" — о том, как люди уходили в боевики, какова была их мотивация, что с ними происходило. Я не считаю, что односторонне 15 лет исследовал эту тему. 

— Будут ли в фильме играть чеченские актеры? 

— Я сейчас не стану называть фамилии, но у меня есть много друзей среди чеченцев, вместе с которыми мы ищем подходящие истории, и я хочу, чтобы кто-то из них играл. Я могу рассказать одну историю, которую хочу экранизировать. Речь идет о человеке, чей дед был верховным имамом Чечни и держал Коран над Дудаевым, когда тот стал президентом. Но потом имам осознал, куда идет Чечня, и тайно начал вести миротворческую деятельность. В результате его облили бензином и сожгли. Я считаю, он настоящий герой. 

— Докудрама как жанр применяется часто тогда, когда не хватает хроники, реальных кадров или когда они уже все многократно показаны... 

— Не хватает кадров. Кадров боевых действий предостаточно. Что касается взаимоотношений людей, психологии, механизма принятия решений в безвыходных ситуациях — ничего этого, конечно, не снимали. И мне показалось интересным и важным это реконструировать. 

— Известный художественный сериал о чеченской войне "Честь имею" несколько лет назад снимали под Новороссийском, где местность похожа на чеченскую. Тогда было еще рискованно снимать в самой Чечне, а сейчас, наверное, можно? 

— Это уже другая Чечня. Это Чечня, которая хочет забыть историю военного конфликта как можно быстрее. Снимать мы будем в Буденновске, в Подмосковье, в Крыму. 

— По вашим ощущениям и по тем рейтинговым результатам фильмов, которые уже проходили на канале РЕН раньше, насколько чеченская тема волнует наше политически апатичное, занятое своей частной жизнью население? 

— Мне кажется, волнует. Не надо недооценивать эту историю, она коснулась почти каждого в стране, я уже не говорю о Кавказском регионе. У каждого кто-то из знакомых там служил, погиб. Чечня — это болевая точка. Чеченская война — это на 90 процентов предательство, беззаконие, коррупция, недальновидность, головотяпство. 

— У вас будут события и второй чеченской? Для нынешнего телевидения ведь не безразлично, предательство, коррупция, беззаконие при Ельцине или уже во вторую чеченскую, при Путине... 

— Все то же самое. Если продали информацию, значит, продали. Если продали оружие, значит, продали. Кстати, удивительная вещь, с которой трудно смириться: случаев продажи информации достаточно много, но нет ни одного человека, которого бы посадили за предательство. За коррупцию — да, за воровство — да, за превышение служебных полномочий — да. А за предательство — нет. А предательства было много: по глупости, по жадности, по беспринципности... 

— Сколько историй вы снимете и когда их покажут? 

— Мы определили для себя 20 историй, которые выйдут в эфир, наверное, в декабре. Не исключено, что от чеченской войны я пойду дальше — в Нагорный Карабах, в Приднестровье и еще дальше — в афганскую войну. Что же касается чеченской, у меня нет задачи охватить все значимые события той войны. Был соблазн сделать серию о погибшей 6-й роте псковских десантников. Но уже много снято на эту тему. У меня не будет ни Буденновска, ни Первомайска... Это вообще не обязательно будут ключевые события. К сожалению, на той войне времени и места для подвига хватало не только в ходе масштабных событий. 

Беседовала Юлия Ларина 

Не военная тайна
// Досье

Игорь Прокопенко родился в 1965 году. В 1982-м окончил Калининское суворовское военное училище, в 1986-м — Донецкое высшее военно-политическое училище инженерных войск и войск связи. Служил в истребительной авиации противовоздушной обороны, в Генеральном штабе Минобороны РФ. Уволился из Вооруженных сил в звании майора. Работал военным обозревателем в газетах и на телевидении. С 1998 года — автор и ведущий еженедельной программы "Военная тайна". Неоднократный лауреат телевизионной премии ТЭФИ, в том числе за фильмы о чеченской войне.

Огонек

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе