Сцена МХТ в "Вассе Железновой" похожа на косогор, полого поднимающийся от авансцены к заднику-небу. Дом владелицы волжского пароходства Вассы Борисовны просторен и пустоват, стен нет вовсе, свет простреливает пространство насквозь, а гладкие черные колонны подпирают не потолок, а пустоту. Не сразу понимаешь, что на самом деле художник Валерий Полуновский построил не дом, а корабль: в назначенный момент колонны оказываются трубами, выпускают дым и гудят, а помост все больше напоминает палубу. В конце же спектакля, после смерти заглавной героини, часть символической флотилии просто тонет, часть — уплывает неведомо куда, в вечность: одни трубы медленно уезжают под сцену, а другие — за кулисы.
Сценография напоминает о бизнесе Вассы, о ее имуществе, что вполне отвечает духу пьесы Максима Горького. В конце концов, его сочинение именно о драматическом столкновении семейных страстей и деловых интересов. Но Льва Эренбурга в отличие от его художника, кажется, мало интересует тема "Развитие капитализма в России". А вот сама Россия очень даже интересует, вернее, русская семья, здешние характеры и особый способ жизни — разгульный, грешный, неразумный. В этом смысле "Васса Железнова" буквально просилась в руки режиссера: семья Железновых—Храповых в пьесе Горького вырождается и вымирает, содрогаясь в последних конвульсиях.
Впрочем, руки у петербургского режиссера беспощадные, а взгляд его немилосерден. Со всеми русскими пьесами, которые он ставил, случается примерно одно и то же: герои попадают ко Льву Эренбургу словно к врачу. Входят в кабинет более или менее здоровыми людьми, а выходят больными — тайные (а иногда и мнимые) их пороки и душевные недуги господин Эренбург делает явными. Выходит иногда страшно, иногда весело и забавно, иногда очень болезненно-физиологично, подчас даже противно, но всегда интересно, во всяком случае неожиданно.
Воздух первого акта, если судить по предыдущим работам господина Эренбурга, оказался слишком разреженным. Вроде бы все "на месте": и нечистоты из ночного горшка, случайно выплеснутые на исподнее Мельникова (Сергей Медведев), и похожий на эпилепсию припадок Прохора Храпова (Эдуард Чекмазов), и неловкие попытки Сергея Железнова (Сергей Колесников) повеситься на люстре, и настоящий амбарный замок, висящий на дамских прелестях служанки (Юлия Чебакова), и футляр от контрабаса, в котором нелегально приезжает в Россию сноха Железновых, революционерка Рашель (Ксения Лаврова-Глинка), да и вся атмосфера неустроенности, какой-то гротескной взвинченности, общей обиды на жизнь. И все-таки кажется, что режиссер не бросился в бой, а заключил с пьесой взаимовыгодное перемирие — двигаться вперед по тексту и сюжету, расставляя время от времени свои знакомые акценты, но не злоупотребляя ими. Все-таки не в питерском Небольшом драматическом театре ставит, а в большом Художественном.
Во втором действии соглашение теряет силу, и в воздухе спектакля отчетливо начинает пахнуть "Грозой" — не природной, а театральной, то есть спектаклем по пьесе Островского, который Лев Эренбург поставил несколько лет назад в Магнитогорском драматическом театре и который принес и театру, и режиссеру не только всероссийскую, но и международную известность, "Золотую маску", приглашения на фестивали. Так, банно-прачечная сцена, втиснутая в действие "Вассы" между строк, почти буквально воспроизводит один из лучших эпизодов "Грозы". Все бы ничего, в конце концов себя же повторяет режиссер, а не у других тащит, но действие спектакля во второй части дробится, оно так и не становится чередой талантливых фантазий, навеянных пьесой, но теряет структурную крепость, присущую пьесе. Разнообразные попытки героев совокупиться, их неловкие ласки, их агрессия и взаимная ненависть, равно как и их полеты на люстре и хмельной угар,— мрачную картину вырождения семейства второе действие сгущает и довершает, но стройности и последовательности спектакль так и не обретает.
Если для кого и стала "Васса Железнова" совершением, то не для режиссера, а для актрисы Марины Голуб. Вокруг этого назначения в театральных кругах много шептались, и далеко не восторженно: во-первых, первоначально роль предназначалась другой актрисе, во-вторых, госпожу Голуб принято считать актрисой характерной, комедийной, веселой. Роль, однако, получилась очень серьезной, содержательной, насыщенной. Дело не в том, что Лев Эренбург решительно сломал некий стереотип: играть Вассу не громогласной матроной и не властной старухой уже давно не означает совершить революцию на театре. Дело в том, что Железнова получилась у госпожи Голуб действительно объемной — здесь она хлопотливая, словоохотливая тетка, тут смертельно уставшая от непосильного груза женщина, а там железная домоправительница. Ей приходится быть разной (и актриса очень хорошо оправдывает эти переходы, не превращая героиню ни в переменчивую истеричку, ни в коварного оборотня), но не получается быть счастливой. Бесформенно и грузно лежит в финале она, мертвая, в своем кресле, а рука в смертельной судороге сжимает волосы дочери. Что будет с имуществом, волнует в этот момент только революционерку Рашель, а дочь покойной запоздало плачет: "Я хочу побыть с тобой, мамочка..."
Коммерсантъ