– Как я понимаю, «Лебединое озеро» – ваш вызов общественному мнению. И в Москве вы бы нескоро это станцевали.
– Судя по всему, да. Мне в Большом театре обещали, даже назначили дату. Но потом художественный руководитель балета Сергей Филин сказал, что это категорически не моя партия и я танцевать не буду: они с Юрием Николаевичем Григоровичем так решили.
– В партии Лебедя вам ближе демоническая или светлая сторона?
– Сейчас, когда я станцевала много балетов, мне не сложней почувствовать себя Одеттой, чем Одиллией. Очень помогает «Сильфида»: там героиня тоже невероятно нежное и трогательное создание. Белого Лебедя интересней делать. А Черного... Ну да, такая яркость характера, мне, наверно, ближе по природе. Все так думают. Я плакала на репетиции, потому что мало времени на подготовку, а мне еще, помимо техники, эмоций и партнера, надо думать, как ходить, потому что у меня проблемные по форме ноги. С Марсело Гомесом (премьер Американского театра балета, с которым Осипова танцевала «Лебединое озеро» – «Газета.Ru») у нас было три дня, чтобы пройти спектакль. Конечно, это авантюра, но из авантюр сплошь и рядом состоит жизнь балетного артиста. Иногда даже лучше получается, если цейтнот. Я знала, что на «Лебединое» едет куча моих поклонников из Москвы, из других городов. И подумала: а вдруг всё получится и мы будем счастливы?
Пируэт на свободу
Солисты балета Большого театра Наталья Осипова и Иван Васильев переходят в петербургский Михайловский театр: это позволит им добиться большей «творческой свободы» и, возможно, свободы в составлении...
–- На юбилейном вечере знаменитой советской балерины Натальи Дудинской про нее сказали: «Тигрица, вырвавшаяся из клетки». Если б так сказали про вас, это был бы комплимент?
– Смотря в какой партии. Но в принципе, конечно, комплимент. Похвала творческой энергетике. Мне говорят: что ты рвешься, станцуй спокойно, просто на профессионализме. Я иногда думаю: а может, и правда так выступить? А потом выхожу на сцену – и понимаю, что не могу. Я все-таки сторонник эмоционального театра. Хотя совершенство формы в балете никто не отменял.
– Эта партия в России традиционно считается экзаменом на прима-балерину: без «Лебединого озера» жизнь в профессии как бы не доведена до апогея. Вы поэтому так рвались? Или очень хочется быть лирической балериной?
– Не в этом дело. Такие партии, как Жизель и Сильфида, Одетта и Джульетта, не столь просты, как кажется. Они гораздо шире, чем мы привыкли представлять. Думаю, их должна танцевать балерина с выраженным драматическим началом. Если честно, я не считаю, что это не мои партии. Вообще укротить темперамент тяжело. Надо его не скрывать, а сделать роль так, что он сам как бы уйдет на второй план. Найти другую себя.
– Майя Плисецкая, которая обладала не меньшим темпераментом, чем вы, прекрасно танцевала «Лебединое».
– Плисецкая – одна такая. Повторить ее невозможно. Я безмерно уважаю Майю Михайловну за то, что она не боялась танцевать так, как хотела, как чувствовала. Ее манера была абсолютно индивидуальной, она противоречила всем привычкам и законам. Недавно пересмотрела ее запись и удивилась: в Белом адажио «Лебединого озера» у Плисецкой столько модерна!
После дебюта в «Лебедином озере» балерина уехала на гастроли в Нью-Йорк, где пробудет полтора месяца: Осипова не первый год числится «постоянно приглашенной звездой» в Американском театре балета (АБТ).
– Что вы танцуете в Америке?
– В Нью-Йорке у меня 18 спектаклей за полтора месяца, среди которых «Баядерка», «Светлый ручей», «Жар-птица», балеты «Онегин» и «Ромео и Джульетта». Много интересной работы, есть сложные дебюты, и, наверное, я безумно устану.
– Как внести свежие краски в старые, до вас затанцованные партии?
– Мне мой педагог в АБТ Ирина Александровна Колпакова говорит: «Не надо быть фантазеркой». Это когда я увлекаюсь, начинаю искать что-то, чего никогда в этой партии не было. Но мне подсказывает тело. Звучит музыка, ты закрываешь глаза и абсолютно четко чувствуешь, как надо двигаться. Хотя мы с Алексеем Ратманским недавно спорили насчет первого акта «Жизели». Он был против моей трактовки сцены сумасшествия.
Математика иллюзий
Большой театр при поддержке фестиваля «Черешневый лес» показал премьеру балета «Утраченные иллюзии». Хореограф Алексей Ратманский вдохновился романом Бальзака и музыкой Леонида Десятникова....
– Говорил, что слишком натуралистично?
– Что-то вроде этого. Но второй акт он у меня считает гениальным. Было приятно это слышать.
– Наверное, работая с постановщиками, вы часто «ломаете» хореографию под себя?
– Да, видимо, это мой минус. Что бы хореограф ни показал, у меня начинает получаться по-своему. Реакция бывает разная. Но ничего не поделаешь: у всякого тела своя окраска. В игровых моментах балетов я часто импровизирую. Иной раз не контролирую себя, потом не могу даже проанализировать, почему так станцевала, как именно меня «повело» на сцене. Многое зависит от партнера. Когда он понимает тебя с полуслова, как Дэвид Холберг или Ваня Васильев, все получается.
– Как вы работали с Ратманским над новым балетом «Жар-птица»?
– Работа еще в процессе – думаю, Алексей будет дорабатывать спектакль. Это сказка, но с некоторым сарказмом и черным юмором. Очень красивые декорации, но, когда вы их увидите, поймете, что это не русская, а скорее американская история. Все ярко, но не Диснейленд, а стильно. Сложный балет в плане техники – просто уползаешь со сцены. Мне было немножечко тяжело, потому что я пока не поняла, кто я – женщина или птица?
– Балерина Диана Вишнева целенаправленно ищет себе разных балетмейстеров по всему миру. А у вас нет личной программы освоения современной хореографии?
– Я еще несколько лет могу спокойно танцевать классику, в которой далеко не все сделано. Это Диана перетанцевала все, и великолепно, а мне спешить не надо. Но при этом буду параллельно осваивать то, что посылает жизнь. Мы с Ваней Васильевым хотим сделать свой проект, специально на наш дуэт, – тут будет много нового. У меня возникла идея поработать с Охадом Нахарином, замечательным израильским хореографом, и Ваня это поддержал.
– Когда вам хлопают за технику, за трюки, не ощущаете, что тут есть уход от искусства в спорт или в акробатику?
– Абсолютно нет. После «Пламени Парижа» или «Дон-Кихота» самое последнее, что скажут, – что это спорт. Энергия, драйв – да. Может быть, на гала-концертах спорта больше. Там сложнее говорить об искусстве: мы выходим и показываем что-то эффектное. А почему нет? У меня есть прыжок и вращение. Куда я их спрячу, если они есть? И нужно ли прятать?
– На что похоже, когда делаешь тридцать два фуэте или взлетаешь в воздух в прыжке?
– Или когда Китри в «Дон-Кихоте» вылетает на сцену, проходя диагональ в бешеном темпе. И зрители всегда орут «а-а-а!». Ты, еле дыша от усталости, стоишь за кулисами – и пребываешь в восторге. Это эйфория чистой воды. Если хорошо получилось, конечно.
– Вам не приходило в голову, что классический балет – это в наше время способ ухода от действительности?
– Это так и есть, и должно быть. Человек прикасается к прекрасному – и хоть ненадолго забывает о тяжелых проблемах. Современный танец, наоборот, тащит действительность на сцену. Для этого и существует театр, чтобы каждый зритель мог найти для себя то, зачем он туда приходит. Кому-то нужна сказка, кому-то – удар по самому больному.
– А вы бы согласились участвовать в спектакле, где был бы «удар по больному»?
– Да. Я люблю реализм. У нас с Ваней есть номер «Серената», о котором некоторые говорят: ну что такое, мальчик долго таскает девочку, и все. Но там же целая история, сумасшедшая страсть, как в русской пословице «вместе тесно, врозь скучно». Вы не представляете, как все это для меня по-настоящему.
– Важна ли для вас иерархия театров? Например, у оперных солистов, если их пригласят в «Ла Скала» или в Метрополитен-оперу, это знак состоявшейся карьеры.
– Несомненно, есть великие балетные театры: Большой, Мариинский, Парижская опера, «Ковент-Гарден»… Я в них выступала. Невероятное ощущение – стоять на исторических подмостках. Но это все же не главное. Не самоцель. Важен репертуар. И то, что публика пришла и хочет тебя видеть.
– Когда мы увидим вас в Москве?
– К сожалению, так сложилось, что я в этом сезоне в Москве не выступаю, про следующий сезон тоже неизвестно. Честно скажу, я очень счастливая сейчас, хотя безумно жалко, что мы не встречаемся с московским зрителем, с нашими поклонниками. Но если я приняла решение уйти из Большого, то это мое решение. Раз я так делаю, то считаю, что это для меня правильно. И извиняться за свой поступок не могу.
ТЕКСТ: Кирилл Матвеев
Газета.Ru