Бесконтрольное, чрезмерное дуракаваляние и медитативная праздность под солнцем могут дурно сказаться на психическом здоровье и нравственности.
Именно об этом, кажется, писал Тургенев, и режиссер Роман Габриа с ним полностью согласен.
«Месяц в деревне» в тургеневском наследии что бельмо на глазу. Несчастливая история комедии давно стала общим местом. Цензуре она не угодила, будучи вследствие того отправленной в печатное забвение на пять лет, а сцена обратилась к сюжету и вовсе спустя два десятилетия. Когда же «Месяц» все же поставили в Малом театре, то на достоинства самой пьесы критики обратили мало внимания, сосредоточившись на таланте звезды Императорских театров Екатерины Васильевой, для которой появление в роли Натальи Петровны Ислаевой было бенефисным. После сочинение высоко оценили, а спустя десятилетия и даже века назвали (как по мне — без всяких оснований) вполне чеховским по стилистике произведением, пусть и написанным за двадцать два года до рождения самого Антона Павловича. Сам же Тургенев после создания «Месяца в деревне» вернулся к драматургическому жанру единожды — в 1851-м написал «Провинциалку» и все: дальше на его ниве произрастали романы да повести. Сослагательного наклонения не знает не только история, но и искусство. Будь у «Месяца» судьба полегче, может, русская литература гордилась бы в качестве драматурга мирового значения не одним Чеховым.
Постановку Романа Габриа в Театре имени Комиссаржевской тоже можно назвать бенефисом: премьера стала подарком к юбилею одной из самых необычных петербургских актрис Евгении Игумновой. Дело даже не в экзотическом происхождении и внешности звезды. Артистка существует в специфической и парадоксальной эстетике, сочетая в своих героинях мало совместимое. Такова, например, ее Баронесса из «Барона Мюнхгаузена» с ненатужным, самим собой разумеющимся коварством в ясном уверенном взоре и увещевающих интонациях. И в нынешней Наталье Петровне Игумнова мастерски взбалтывает пряным коктейлем взбалмошную циничность, млеющую расчетливость и вполне аморальную пристойность. Но про героиню позже — сейчас же взглянем на подмостки, пока действие еще не совсем началось.
И мы видим уже виденное: режиссер использует тот же прием, что и в своей предыдущей работе в Театре имени Комиссаржевской. «Барон Мюнхгаузен», еще когда публика рассаживается в зале, начинается с длительной мизансцены, в которой главный герой восседает на половине коня и выполняет некие пассы саблей или шпагой — уже не помню точно. В «Месяце в деревне» почти то же самое — актер Семен Авралев в образе студента Беляева сидит в йогической позе и долго осознанно дышит, видимо, прочищая чакры или трансформируя жизненную энергию. К чему бы? Дальше становится понятным: весь этот ЗОЖ вставили неспроста.
Здесь стоит напомнить, что Роман Габриа из тех творцов, что щедро вносят особое видение и коррективы в любую литературную основу своих спектаклей. И чем хрестоматийнее текст, тем больших сюрпризов следует ожидать. Накануне премьеры Евгения Игумнова выступила по телевидению и среди прочего отметила бытующее мнение о пьесе как о затянутой и скучной, рассказала, что режиссер постарался сделать ее актуальной для сегодняшнего дня и что сочинение Тургенева «безусловно, дает пищу для фантазий».
Думаю, все эти предуведомления излишни. Глупо предъявлять претензии создателям за то, что они трансформируют классические каноны, адаптируя к современному восприятию по сути литературные памятники. Например, Вера Глаголева сняла свой прекрасный фильм «Две женщины», к слову, с еще одной прекрасной актрисой Театра имени Комиссаржевской Анной Вартаньян в роли Натальи Петровны — было бы замечательно проследить и сравнить работу актрис, выходи Вартаньян в очередь с Евгенией Игумновой. Так вот, в той киноленте акцент сделали на картинке, на умопомрачительных пейзажах, в которых бытовали персонажи, на выдающейся операторской работе и впечатляющей музыке. Добавим сюда участие кинозвезд — и от пресловутой скучности тургеневского слога не осталось и следа. Театр, конечно, не кино, но и здесь классиков можно как следует улучшить и переформатировать. Фантазии Романа Габриа пришлись зрителям по вкусу — судя по единичным пустующим креслам в зале и тому, что в антракте, насколько я смог заметить, никто не сбежал.
Итак, на сцене протекает невнятное, неопределенное время — не то чтобы полная современность, и тем более не Россия эпохи заката крепостного права. Перед нами образцовое dolche far niente, безделье не то, что сладкое — вялотекущее, сродни шизофрении, которой в постановке тоже в избытке. Деятелен, как и полагается по сюжету, исключительно супруг Натальи Петровны, Аркадий Сергеич Ислаев — актер Александр Большаков изобразил портрет брутального мужчины, чей тестостерон тратится впустую и не по назначению. И процесс зашел так далеко, что дело не ограничивается работой на плотине и манящими прогулками к новой веялке — будет и убийство, впрочем, может и не в реальности. Ибо, повторюсь, действие порой проистекает с серьезным уклоном в психиатрию с сопутствующими видениями.
Все же остальные персонажи — либо на незаслуженном отдыхе (слуг в спектакле нет, режиссер их сократил), либо делают вид, что чем-то заняты. Проныра-доктор Шпигельский (Георгий Корольчук) как-то что-то лечит. Мать Ислаева Анна Семеновна (Елена Симонова) вроде бы исполняет обязанности матери семейства и домоправительницы. Мыкается «дитя»-переросток Верочка — сочувствую актрисе Екатерине Кармановой, ее героиня и у Тургенева-то прописана не пришей корове хвост, а в спектакле она нужна разве что для раздражающего оппонирования Наталье Петровне, чтобы та эффектно подавала экстатически-возбужденные реплики. Студент Алексей Николаевич Беляев учит Колю наукам, а заодно Верочку и после Наталью Петровну («можно Наташа!» — замечает героиня) тому самому ЗОЖу с его осознанным дыханием, тем более чувственным, чем глубже персонажи погружаются в тантрические глюки. Коленька (совсем юный артист Клим Скоробогатов, большой молодец и умница) вызывает у зрителя искреннюю жалостливую эмоцию. Мальчик никому, абсолютно никому не нужен. Разве что учитель по долгу службы как-то развлечет ученика. То лук сделает (условно). То на спину корове вскочит. Еще с белочкой что-то оказалось связано. Само яркое из процесса обучения — запуск змея. Впрочем, их будет, кажется, два — и то скорее не для детского отвлечения, а для обозначения метафорического искушения Натальи Петровны. Так что из настоящей жизни у Николеньки — радиоуправляемый ежик да дружба с мифическим существом, Фавном, увлекающим под конец мальчика в лесную чащу. Маменьке остается, проспавшись в удобном шезлонге, только аукать.
Фавн, по сути, работает за Алексея Николаевича, пока тот отвлекается на мать. В поддержку этой теории зарыта пасхалка: именно Фавна и студента-учителя в очередь играют Семен Авралев и Василий Гетманов. Оба статные, вирильные, с голым торсом, если выражаться по-армейски. И тот и другой вызывают живой интерес Натальи Петровны (в случае с Фавном, к чести последнего, — лишь в видении). Всей душой опираясь на чистоту замысла и Тургенева, и Романа Габриа, горячо одобряю решение Ислаевой удалить студента от греха подальше — она ведь не такая. И оправдываю ее поведение. Ничегонеделанье, постылый муж, новый молодой мужчина, норовящий при первом удобном случае с абсолютной непринужденностью продемонстрировать свои рельефы – что ж вы хотите? Будь Наташа проще, не из аристократов, возможно и устояла бы в мыслях и случилось спасение – отвлеклась бы хоть на вязание, на летнюю консервацию, закатывала бы в банки огурцы. Но нет, благородным дамам, возлежащим в солнцезащитных очках и с бокалом в руке, положены иные сублимации. Да и солнце явно ударило — как на пляже. Лежишь себе, желаешь привычных курортных специалитетов в виде шашлычков из мидий и пахлавы медовой, а потом, когда окончательно припечет, – с головой в холодный омут, чтобы стряхнуть с себя одуряющее марево. Опомнишься — а где же ребенок, куда запропал в песочке? Вот приблизительно тем же весь спектакль занималась на сцене героиня Евгении Игумновой. Только вместо мидий и пахлавы ей хотелось устриц с шампанским. Но и арбузов тоже! Нет, точно, как на пляже.
Назвать бы отклик на спектакль более маняще, что-то типа «Шезлонг на троих», но не получается. Был же промеж Наташи, ее супруга и студента еще четвертый, друг семьи Ракитин. Играющего его Владимира Крылова режиссер оснастил нервно выдающейся прядью волос и виолончелью, из которой персонаж извлекает маловыносимые звуки, а потом еще дает «концерт». От всей этой музыки Ракитин и нехорошо кончает, не как у Тургенева. Неудивительно — достать своей любовью и одновременно занудством Наталью Петровну, своими откровениями ее супруга. Опять же — пиликанье на виолончели. У кого хочешь сдадут нервы.
Смотреть на всех этих бездельников и празднолюбцев очень смешно, подзаголовок «Месяца в деревне» про комедию обретает буквальность. Но самым веселым стало явление соседского помещика Большинцова, воздыхателя Верочки. В роли занят Анатолий Журавин, ставший наравне с Евгенией Игумновой точкой наибольшего притяжения внимания. Актерские приемы вроде бы нехитрые — рассекай себе по сцене на коляске с моторчиком, с комичными трудностями (не) закидывай нога за ногу, в туалет просись не вовремя, путай «баб» с «дамами» и пр. Но получился живой, понятный характер и, как ни ужасно, самый вменяемый в итоге и симпатичный персонаж в постановке.
Финальная деталь. Роман Габриа и в этом спектакле не обошелся без пытки крайне сомнительной музыкой. Я сейчас не про виолончель — если в «Бароне Мюнхгаузене» лейтмотивом стала попевка Ротару про «луну-луну», то в «Месяце» Наталья Петровна фрустрирует под не менее навязчивую и примитивную композицию из тех же восьмидесятых, «лайф из лайф». Не заглядывая в интернет, я даже вспомнил исполнителей кошмара — австрийскую группу «Опус». А ведь надеялся, что позабыл навсегда. И на поклоны артисты вышли под нее. Что-то мне подсказывает, что и в следующую работу мастер ввернет очередной музыкальный макабр — на фоне, конечно же, классического сюжета.