В присутствии третьего

Валентин Гафт и Саид Багов поставили спектакль об исцелении души.

Премьера на Другой сцене театра «Современник» – тихий медитативный спектакль, который начинается словно бы до прихода зрителей и продолжается после их ухода. Нет, сюжетно у него есть начало и конец – от вечернего возвращения отчима и пасынка в свое приморское поместье, через ночные разговоры, наполненные сведениями старых счетов, к рассветному прощению и прощанию с прошлым. 
 
Но дело в том, что сюжет здесь не столь важен – он лишь повод для встречи, для разговора. Разговора, за которым следит некто третий, чей пустующий стул высвечивается на протяжение всего спектакля. Опять же сюжетно (и согласно программке) этот третий – мать. Мать пасынка и жена отчима, давно погибшая по его вине (пусть и косвенной) в автомобильной аварии – на ней сходятся все общие и глубоко личные воспоминания обоих героев, к ней обращены полусновидческие монологи, она может или отпустить, или продолжить пытку прошлым. Она да не она.

Да и Валентин Гафт с Саидом Баговым не сказать, чтобы играют Отчима и Пасынка – палитра их созданий много шире и одновременно ?же придуманных ими же героев. Персонаж Багова подвижен в своих сущностях: трижды сбегавший из дома неблагополучный сын, весьма успешный профессор, разочаровавшийся в профессии преподаватель, почти карамазовский черт, неудачник в личной жизни и, наконец, едва ли не кафкианский герой, запутавшийся в переплетении двух миров – окружающей нас суетной и бесконечно лживой действительности и зыбких лабиринтов внутреннего пространства. Причем нельзя сказать, что все эти сущности взаимодействуют между собой, давая персонажу развитие. Нет, при всех кратковременных всплесках эмоций он внутренне статичен, словно время его остановилось, а осталось одно лишь пространство.

Если герой Саида Багова дробится, раскалывается на собственные многочисленные отражения, то герой Валентина Гафта, полностью вбирается личностью актера. «Отчим» здесь лишь определенная сценическая условность, за которой даже не старается скрыться сам Гафт, выходящий к публике под десятилетиями заслуженные аплодисменты. Нет, он не играет себя – актера, артиста. Он, кажется, вообще, не играет и даже не ставит перед собой такую цель. Он выходит к зрителю, встречается со зрителем, говорит со зрителем. Ведь именно зритель (а вовсе не внесценическая мать) приглашен третьим на эти ночные бдения.

Зрителя приглашают на встречу с собственной старостью в самом чистом и высоком ее смысле. Не со старостью каждого из сидящих в зале, а со всеобщей старостью, всеобщей мудростью, пережившей не года, не десятилетия – века. Может быть поэтому Валентин Гафт в этом странном, повторюсь, медитативном действе вызывает в памяти Воланда на сеансе черной магии. Не воландовской демоничностью, не возвращением к сыгранному прежде персонажу, а мудрой, надземной отстранённостью. И тому (Воланду), и другому (Гафту) нет особого дела до происходящего вокруг них на подмостках: и сеанс с разоблачением и «якобы» спектакль не самоцель. Целью же для обоих остаются люди, сидящие перед ними. Вот только с одним существенным отличием: разочарованному во всем Воланду достаточно уже просто посмотреть и оценить этих представителей человечества, вот Валентин Гафт почти столь же мудрый, но не окончательно разуверившийся, еще надеется достучаться, пробиться сквозь все заслоны к самой сути человеческих существ.

Оттого-то ключевым моментом полуторачасового действа становится неожиданно длинный монолог Отчима в ответ на казалось бы мелкое, незначительное событие: у пасынка звонит телефон, и он дважды в трубку говорит «да». «Кому ты сказал «да»? – интересуется отчим. – Тому, кому уже давно следовало бы сказать «нет». И на этот короткий обмен репликами дальше накручивается невероятно длинный монолог отчима, который в бытовой ситуации свелся бы к одной-двум фразам: «Нехорошо говорить «да», когда думаешь «нет» – говоря так, теряешь себя. Надо научиться говорить «нет». Но Валентин Гафт превращает эту простую мысль в бесконечный монолог-заклинание: не говорить «да» вместо «нет» – оставаться человеком – уметь говорить «нет» - не предавать человеческое в себе – не поддаваться – человеческое достоинство – говорить «нет» - оставаться человеком – не убивать человеческое…

Не крик, не громкий призыв, почти бормотание… Камлание – вот, наверное, наиболее точное слово для этой сцены, да и для всего сценического действия. Действие в присутствие зрителя, но не развлечение – некий мистический театр. Камлание по точно выстроенной схеме: от призыва духа-помощника (герой Саида Багова), через совместное с ним угощение и беседу к сакральному путешествию и возвращению. Сакральный акт путешествия с целью исцеления души. Не своей, а потерянной –  души того самого Третьего. Души зрителя. 

Автор
АНАСТАСИЯ ИВАНОВА | ФОТО: СЕРГЕЙ ПЕТРОВ
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе