Настя (Евгения Родина)
Внушающая иррациональный страх и при этом правдивая страшная сказка, почти притча. Вроде гроба на колесиках, который настигнет тебя обязательно, ты посмеешься или недоверчиво хмыкнешь, но чувство, что что-то черное уже движется за тобой, останется. Много романтики, почти сентиментальной, и жестокости, жесткости.
Молодой режиссер сокращает возраст героев, уходит от любой социальной проблематики и этим добивается обобщения, говорит про юность вообще, про нежного маленького человека, заточенного в клетку быта, душевного холода, грубой нелюбви…
Режиссер ничего не утверждает, ничего не поясняет, не дает ответов. Девушка Настя (Евгения Родина) чем-то иная, слишком живая, юная, южная, нежная в холоде и неуюте северного городка, среди скелетов батарей и труб (Сценография Валентины Серебренниковой). И ее сознание расцвечивает огоньками этот грубый мир охранников и рабочих. Она бежит от довольного ограниченного мужа Аркаши (Сергей Карпов) – бежит в ванну с мягкими игрушками, в которую увлекает случайно подвернувшегося любовника. Она отчаянно преобразовывает этот корявый, страшноватый, промозглый и пустой мир. До такой степени отчаянно, что ее видения захлестывают реальные события. Раскачиваясь на качелях, она как маленький демиург, превращает жестокое избиение ребенка в комичный бит-бокс.
Сцена из спектакля
Трогательный бунт Насти против севера – нелюбимого города, нелюбимого мужа, чужого взрослого мира – этот бунт, начавшись как веселый сюрреалистический трип с элементами нуара, заканчивается настоящей драмой. Похожий на ладно сбитого зомби муж Насти расстреливает случайных посетителей магазина, и девушка сходит с ума окончательно, клинически. К спектаклю мало имеет отношения аллюзия на печально известного майора Евсюкова, устроившего бессмысленную бойню в магазине. Здесь проявляется скорее злой, неправильный ход жизни, который воплощается в этом деревянном мерзковатом человеке в форменной куртке охранника.
Аркадий (Сергей Карпов)
Теперь даже на юге, с любимым мужчиной Костей (Кирилл Искратов) – мягким, любящим, заботливым, Настя не может быть счастлива. Север и юг – два полюса, тепло и холод в душе, любовь и нелюбовь, оказываются связаны гораздо крепче и сложнее, чем на первый взгляд. В первой части спектакля героиню согревал, бросал в объятия незнакомца, гнал по сцене ее Юг, память о нем, надежда на него давала ей силы и энергию. Во второй, попав домой, она не узнает родного и желанного дома, любимого брата, уверенная в том, что родина ее – на севере. Отравлена, прострелена холодом. Актриса меняет пластику, она резко взрослеет, движется нервно, болезненно реагирует на все вокруг, с обостренным вниманием вглядывается в неузнаваемый мир.
Костя (Кирилл Искратов) и Настя (Евгения Родина)
После абсурдной, лишенной логики, азартной первой части актеры переходят к другой манере, даже к другому способу существования во второй, разыгрывая психологическую драму. Безнадежную историю любви двух людей, одна из которых теряет рассудок– «уходит», по выражению то психиатра и по совместительству художника из видений Насти (Владимир Майзингер).
Нелепая, яркая, как калейдоскоп, и не поддающаяся никакому анализу жизнь первой половины спектакля рассыпается, скукоживается, становится объяснимой, но от этого совсем безысходной во второй, южной половине.
Невозможность счастья ни на севере, ни на юге, тщетность фантазий и их спасительная сила, их красота, по сравнению с беспросветной жизнью. Никто не виноват. «Я живучий, но невезучий» - присваивает себе Настя строчки Дмитрия Озерского, известные по песне «Аукцыона». Все остаются живы: Костины раны от драки с обманутым мужем затягиваются, случайные жертвы бессмысленной агрессии мужа Насти делятся своими воспоминаниями, сам Аркаша восставшим из могилы призраком является в финале за женой, Настя, возможно, даже на какое-то время возвращается «в себя», читает стихи, прежде чем окончательно расстаться с реальностью… Но это возвращение ненадолго. Все будут жить, но не так. Разломаны, надломлены, покороблены «невезучие» люди.
Режиссер, по-моему, берет на себя большую смелость, не поддавшись соблазну «прояснить», привести к единому логическому знаменателю пьесу Вячеслава Дурненкова. Оставляя между событиями, сценами, воздух не только для северных и южных ветров, но и для возможности зрителю осознать, сделать усилие для осознания, что никто не виноват, но кому-то приходится принимать на себя вину, как шальную пулю, как безумие. Зрителю предлагают не столько понять, сколько ощутить жутковатую и гипнотизирующую историю.
Фото - Татьяна Кучарина