Оперой уполномоченный

Дмитрий Бертман: «Я не работаю в театре, не служу. Театр — это пожизненный католический брак»

Двадцать лет назад столичных театралов, не привыкших к большим потрясениям, взбудоражил новичок «Геликон-опера». Там в классике узнавали героев сегодняшнего времени. Театр быстро повзрослел и превратился в респектабельное ведомство Мельпомены. Все это время во главе «Геликона» стоит его создатель и художественный руководитель Дмитрий Бертман, народный артист России, лауреат множества престижных премий, кавалер Ордена Дружбы, которым он недавно был награжден президентом Дмитрием Медведевым. И вот на днях, после успешной премьеры в Шведской Королевской опере, появилась информация, что режиссеру предложили возглавить один из ведущих шведских театров. Ответ режиссера зависит от решения правительства Москвы, связанного с заморозкой реконструкции здания «Геликона» на Большой Никитской. Судьба театра должна решиться со дня на день. Дмитрий Бертман рассказал «Итогам» о том, почему он не ирландец, какие у него гонорары и какую роль в судьбе «Геликон-оперы» сыграл Жак Ширак.

— Дмитрий, неужели угроза уйти из театра реальна? И даже из страны уехать? А ведь вы еще в 90-х отказались от ирландского гражданства.

— Было дело. Я там четыре спектакля сделал, и ирландцы предлагали предоставить мне гражданство за вклад в культуру страны. Но мне было всего 30 лет, и я пребывал в патриотической эйфории. Долгожданная свобода, новые возможности. Казалось, настоящая жизнь только в России и только начинается.

— Сегодня эйфория прошла?

— Проходит с опытом. На сегодняшний день у меня по-прежнему постоянные контракты со многими театрами мира. В 2000 году мне поступило предложение остаться вместе с труппой «Геликона» в Монпелье. Мэр этого города сделал предложение в присутствии всех артистов театра. Мы все отказались. Три года назад в Канаде умер художественный руководитель Канадской оперы, знаменитый дирижер Ричард Брэдшоу. После этого мне было сделано предложение возглавить театр, где к тому времени я сделал семь постановок. У меня до сих пор лежит дома дирижерская палочка, которую его вдова принесла на заседание попечительского совета: чтобы я не смог отказаться взять штурвал. Но я не согласился. Руководство театром — это office from 10 o'clock. Совместить такую работу с «Геликоном» не получилось бы.

— Опыт бывшего руководителя Мариинского балета Махара Вазиева, принятого с распростертыми объятиями в «Ла Скала», подсказывает, что наши пророки без работы в чужом отечестве не останутся.

— Конечно. Но даже если я сегодня приму какое-либо предложение, совмещать работу с «Геликоном» будет нереально. Тем более для меня «Геликон» дело всей жизни. До 2014 года все мои заграничные телодвижения давно расписаны. Я даже установил себе лимит: за рубежом два спектакля в сезон. Потому что мой театр в Москве.

— Извините, но тут хочется сравнить ваши гонорары в «Геликоне» и за границей.

— А я могу рассказать. В Москве я получаю меньше 100 тысяч рублей за постановку, и только потому, что у меня высокая ставка. За рубежом я могу рассчитывать на суммы раз в двадцать выше.

— Надо быть полным романтиком, чтобы продолжать безнадежное предприятие...

— Нет, здесь у меня свое потрясающее дело — театр. А в нем люди, уникальная коллекция артистов, чьи творческие возможности безграничны. Я не работаю в театре, не служу. Театр у меня ассоциируется с семьей, с женой. Только с женой можно развестись, а здесь это нереально. Это пожизненный католический брак.

— Я бы подумала, что вы хвастаетесь, но всем известно, что из «Геликона» артисты не бегут.

— У нас вообще нет текучки. Наш театр можно назвать ансамблевым. Он служит примером настоящего русского театра, а самым главным преимуществом является постоянная труппа молодых, талантливых, красивых российских певцов и современный менеджмент.

— Вам едва за сорок, а театру недавно исполнилось 20 лет. Это веха, имя уже сделано. Не хочется сказать однажды: «Надоело все!»

— Нет, театр меня держит. Сказать не хочется, а обида есть. Например, мне непонятно и обидно, что сейчас я в третий раз ставил спектакль в Королевской опере Швеции, притом первые два раза делал русские оперы — «Евгения Онегина» и «Пиковую даму». И меня не то что не пригласили в наше посольство — ни посол, ни культурный атташе сами не пришли на спектакли. А вот шведский посол в России приезжал на премьеру и поздравлял. Обидно понимать, что в России ты находишься на остаточном принципе.

— О том же принципе напоминает и нынешняя история с реконструкцией. На что вы рассчитываете?

— Я рассчитываю на соблюдение закона и на то, что новый мэр разберется в ситуации. И не просто примет решение в пользу театра, московского театра, но и станет его постоянным зрителем.

— На ситуацию действительно повлиял «Архнадзор»?

— «Архнадзор» — это общественная организация. Таких организаций масса, среди них много наших друзей и союзников, а пиарят именно «Архнадзор». Им дают полосы в газетах, часовые эфиры на ТВ, их высказывания используют в качестве аргументов. Дошло до того, что эта общественная организация на своем сайте начинает нам подыскивать землю в Москве. У меня возникают вопросы: на какие деньги они живут? Почему столько камер приезжает, когда они выступают? Здание нашего театра находится в историческом центре, на самой дорогой земле в Москве. И можно говорить что угодно, но за шумом есть интерес к переделу собственности. Хотя строится не мой частный особняк, а государственный театр. Московский театр. Строится на бюджетные деньги, деньги налогоплательщиков, и туда уже вложены миллионы.

— И какова общая цена вопроса?

— Она все время меняется, но полмиллиарда уже вложено. Мы не верили в возможность реконструкции, помог случай. Началось с того, что в Москву с официальным визитом приехал Жак Ширак и захотел посетить «Геликон-оперу». Он всегда с супругой приходит на наши спектакли в Париже. Но, к сожалению, в Москве посетить театр ему не удалось. К нам приехала ФСО и отказала ему в посещении в связи с аварийным состоянием здания. Получился скандал. В результате мы сыграли гала-концерт во французском посольстве, после которого тогдашний вице-премьер правительства Валентина Матвиенко обратилась к Лужкову, чтобы для нас что-то сделали. И началось. Восемь лет согласований, множество экспертиз и общественных советов. Самое интересное, что проект трижды подписал главный враг всех московских перестроек, абсолютный авторитет московской интеллигенции Алексей Комеч, который был в оппозиции к мэру и не шел ни на какие компромиссы. Он сказал, что это тот редкий случай, когда памятник приобретает новую жизнь и используется по главному назначению. Пошутил, что архитектору наверняка дадут Госпремию.

— Тогда откуда же взялись обвинения?

— Я прекрасно понимаю, что за остановкой работ лежит не охрана культурного наследия. Знаменитое красное крыльцо особняка, о судьбе которого так заботятся охранители, мы сами защищали от вентиляционных труб соседних ресторанов еще в 90-х, писали в инстанции и просили помощи. Тогда до памятника архитектуры не было дела ни Москомнаследию, ни «Архнадзору». Мы были одни против бандитов. Так что только благодаря театру это здание вообще было сохранено.

— Обвинители говорят, что вы что-то все время перестраиваете.

— Обвинителям стоило бы получше узнать об истории этого здания. В архивах существуют документы о том, что оно было уничтожено в пожарах 1812 года, как и многие здания на Большой Никитской. Разве это не исключает факт принадлежности строений к периоду XVIII века? Здание в начале ХХ века много раз перестраивала его хозяйка княгиня Шаховская-Глебова-Стрешнева и даже судилась с градоначальником за то, что вышла за линию улицы. В 1941 году здание было разрушено бомбой. И только в 1952 году было частично восстановлено. Сейчас, проводя реставрацию, архитекторы сомневались, не убрать ли две колонны, чтобы на сцене не мешали. И я сам сказал: «Давайте сохраним, я полсотни спектаклей в этих колоннах поставил, пусть будут, это их место». Также по нашей инициативе был сохранен деревянный купол в зрительном зале. Мы сохраняли дух здания, стены которого слышали голоса Шаляпина и Собинова, певших здесь в опере Зимина.

— Ведь общественное мнение целиком на вашей стороне?

— Полтора года назад, когда появились первые претензии, открытое письмо в нашу защиту написал Борис Александрович Покровский. Оно было опубликовано, но никто, по-моему, не понял этого исторического факта: легенда русской оперы вообще никогда не писал письма в газету, это первое и последнее письмо великого классика. В конце концов, речь идет не о торговом центре, а о музыкальном театре, который уже 20 лет работает в Москве и прославляет русскую культуру за рубежом. Там, на Западе, люди не могут себе представить, что после сцен Театра на Елисейских Полях, Элизабет-холла и Альберт-холла театр возвращается в свое временное пристанище, офисное здание, где в кассу не пройти без пропуска, всего две гримерные комнаты и, извините за подробности, два унитаза на 500 человек.

— Может, вы просто слишком интеллигентно себя ведете? Не кричите о ситуации на каждом углу, не пиаритесь?

— Мы терпим во имя будущей новой сцены в своем здании, без которого театру больше нет смысла работать. Мы уже выработали весь возможный ресурс. А вообще я могу только радоваться, что в тяжелой ситуации «Геликон» может напомнить, что в его истории есть великие имена — как Покровский и Ростропович, с которым мы делали «Летучую мышь», Рикардо Мути и Роберто Аланья, Анджела Георгиу и Мария Гулегина, Рената Скотто и Чечилия Бартоли, Геннадий Рождественский и Монтсеррат Кабалье. Театр освящен очень важными именами мировой культуры, и многие из них, здравствующие и работающие, ждут, когда смогут приехать на открытие театра и поздравить Москву с уникальным проектом. А уж мы к тому времени приготовим авторскую редакцию оперы Бородина «Князь Игорь», где Игорь все-таки освободится из плена половцев. (Смеется.)

Лейла Гучмазова

Итоги.RU
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе