Ничевочки

Режиссер Марк Розовский — об агрессии бескультурья.

Спасибо коллегам Юрию Грымову и Владимиру Панкову за отклик на мою колонку в «Известиях», за их размышления о традиции и эксперименте в искусстве. Но я вел разговор не столько об эксперименте, сколько о псевдоэксперименте. Считаю, любая мода преходяща. Часто за нее бывает стыдно, но потом, не сразу. Искусству, делающему свои открытия, мода противопоказана. А вот шоу-бизнес на ней держится.

Речь о другом. Театр — любой — есть игра. А игра имеет правила. Экспериментатор занимается тем, что нарушает правила. А псевдоэкспериментатор работает вообще без правил. Да, игра при этом должна удивлять. И форма может быть совершенно неожиданной, но лично меня сегодня не устраивает бесформица. Не будем путать экспериментаторов с изобретателями. Любимов умел удивлять и изобретать (вместе с художником Боровским), но он не был модернистом. Любимов мыслил придумками. Он делал не экспериментальный театр, а, так сказать, «театр Любимова», где мы видели его бурлящую функциональную фантазию и политическую позицию.

Модернизм же – это особое дерзкое миросознание, а постмодернизм — вялое подражание этому миросознанию. Последние десятилетия российского театра оказались атакованы подражательным эпигонским постмодерном, и это грустно. Наша сегодняшняя «новая драма» далека от Пруста, Кафки, Ионеско, Мрожека, Виткевича, Беккета… Метафорические пьесы Виктора Славкина не ставятся нигде. Где, на какой сцене новые пьесы Петрушевской? Куда делась блистательная Нина Садур? Радикальный Алексей Шипенко нам неинтересен? Или неизвестен? Опыт наших обэриутов используется по случаю и не имеет новейшего сценического воплощения. Мы перескочили через классику русского и мирового авангарда и стали сороконожкой, которая прыгает на одной ноге.

Герои новых пьес сплошь чёкают, вякают, хрюкают — хамство и «чернуха» внешней стороны жизни постоянно выкатываются на сцену под видом правды. И это в стране, где фонтанирует язык Набокова и Платонова! Больше всего достается Чехову. Глухонемые «Три сестры» считаются находкой, а роль Аркадиной, видимо, по примеру Верки Сердючки, в другом, очень смелом спектакле, играет знаменитый актер — мужчина. В женском платье, макияже и на каблуках. Представляете шепотливый рокот зала в знаменитой сцене-дуэте Аркадиной и Тригорина? Из 50-х годов прошлого столетия (читайте Брука!) вытащили стриптизный прием полного обнажения — вот так новость! — и этому смешному безобразию следуют некоторые весьма именитые режиссеры. Позор безвкусицы перестает быть позором и представляется как что-то ультранеординарное и андерграундное. Современный театр испытывает на себе агрессию бескультурья, которое с умным видом занимается вытеснением культуры из театрального пространства.

Да, театральная банальность отвратительна. Но вся штука в том, чтобы уметь на сцене создать мир невиданный и достоверный одновременно, придумать новое совершенство формы, отчудить что-то в целях гармонии. Старый принцип «ради чего?» присущ всему и вся в искусстве. В том числе концептуальному, авангардному. Театр подражает природе, которая обновляется эволюционно, как и сам человек. Хлеб может быть разных сортов, но экспериментировать с хлебом, делая из него резину, как-то бессмысленно. Точно так и в театре — лучше без авантюризма!

Само слово «эксперимент» не раз было испачкано. И Лысенко называли экспериментатором, и врачи-фашисты «экспериментировали» над черепом человека, препарируя его мозг. В той же далекой истории Шостакович, оказывается, сочинял «сумбур вместо музыки». И Эйзенштейна делали чужим за поиски действительно нового. Об этом следует помнить. Однако…

Наши попытки догнать мировой театральный тренд оказались неудачными именно потому, что шли без опоры на наш Серебряный век, на мощь высококультурного метода Мейерхольда и системы Станиславского, на профессионализм и грамотность. Мы многое пропустили. Например, до сих пор избегаем пьес Блока, не знаем риска постановок Хлебникова, Ремизова, Замятина, Третьякова… Даже Маяковский не прочитан сегодняшним глазом. Главные пьесы Платонова практически забыты.

Театральным достижением частенько считается примитивное эпатажное зрелище в анархической форме, игра без мотивировок и, как следствие, с потерянным содержанием. Но настоящий авангардизм предполагает как раз высшее дотошное проникновение в психологию, изыск тончайшего анализа чувственных изъявлений персонажа, погруженного, как правило, в свою неповторимую таинственную драму. Любая однозначность и плакатность здесь совершенно неприемлемы, ибо мгновенно превращают символ в символятину. Условные образы становятся плоскими, фанерными, однолинейными.

Все эти «навороты» не имеют ничего общего с настоящим авангардом, в основе которого авторский массив с проработанными до дна страданиями и метаниями героя — индивидуального лица, чья болезненность и трагическая несовместимость с остальным миром сначала неочевидны и лишь потом открываются в смене жизненных обстоятельств.

Глубину человека нельзя постичь, только театру это под силу, только свободному мастеру-художнику, который умеет смеяться и плакать, испытывая миллион терзаний. Если этого нет, эксперимент оказывается пшиком. Мандельштам метко называл такие опыты «ничевочками». С наступающим Годом театра вас, господа!


Автор — художественный руководитель «Театра у Никитских ворот», народный артист России

Автор
Марк Розовский
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе