Впрочем, кризис или закат Европы, если пользоваться определением Шпенглера, - вечная тема ироничного швейцарца. И спектакль свой он начал ставить еще до того, как этот самый кризис - не метафорический, а реальный, выраженный в пугающих цифрах и неприятном слове "дефолт", - разразился в мире. Но мир в целом Марталера интересует как-то меньше. Его интересует именно европейская цивилизация. Ее болезни, ее страхи, ее - все чаще тщетные - надежды.
Коллективным героем едва ли не всех своих постановок он делает основу общества, его несущую конструкцию - средний класс. Очень средний. Очень серый. "А где же обычные люди?!" - невольно восклицаем мы, глядя на засилье наркоманов, геев, малокультурных гастарбайтеров и еще менее культурных представителей социальной глубинки, заполонивших пространство современной драматургии. Где обычные люди? Они как раз у Марталера! И обычность - их главный грех. В сущности, это самые бессмысленные герои сцены, каких вообще можно себе вообразить. Если уж и разглядывать их, так только скопом. Если отслеживать повадки, так только в стае.
"Riesenbutzbach" - выдуманное слово. Буцбах - небольшой немецкий город, благополучный, как почти все немецкие города. Ризенбуцбах - это глобальный Буцбах. Что-то вроде общеевропейской выставки благ цивилизации, предназначенной не только для туристического осмотра, но и для жизни. Соратница и постоянный сценограф Марталера Анна Фиброк, обычно с документальной точностью переносящая на подмостки некий реальный объект недвижимости - будь то терминал аэропорта или интерьер старого особняка, - на сей раз создала сценографическую фантазию, в которой угадываются сразу несколько таких объектов. Пространство, в котором обитают жители Ризенбуцбаха, - это одновременно и многоквартирный дом, и офис, и огромный магазин со складом, и всеобщий гараж. Пространство населяют граждане, достигшие определенного материального достатка. Ясно, что они обречены тут жить. И не менее ясно, что всякая иная жизнь им категорически не годится. Тут все привычно, все спокойно. Тут ничего не происходит...
Вот и в спектакле Марталера, с точки зрения классических законов драмы, тоже ничего не происходит. Действие есть, а событий как не бывало. Выходят на сцену несколько явно молодящихся женщин. Рассаживаются - кто в кресло, кто на кровать, кто прямо на стол. Скучают, вздыхают, чешут репу. Забыв о возрасте, озорно задирают ноги. В типовой обстановке в типовых одеждах ведут типовые разговоры. Так начинается спектакль... В одном из гаражей тем временем пытаются завести машину. Из другого доносятся грохот и лязг. Действие расцентрованно. Чем-то оно напоминает многофигурные полотна Брейгеля - в разных уголках сцены происходит множество мелких, незначительных и странных событий, складывающихся, в конце концов, в некую фантасмагорическую картину. И чем дальше, тем больше эта вроде бы райская обитель напоминает сумасшедший дом. А за рутинным течением жизни проступает инфернальный подтекст.
Бытовой абсурд (некие ремонтники, путаясь в проводах и рискуя жизнью, то и дело починяют тут некий непонятный объект; юноше, быстро говорящему что-то по-французски, его мать жалуется по-немецки, что всю жизнь его не понимала) вдруг оборачивается абсурдом почти бытийственного характера. Открываются сами собой двери одного из шкафчиков, и оттуда некто невидимый стреляет в героев и сражает некоторых наповал. А в плотную музыкальную ткань спектакля - респектабельные фрики у Марталера все время поют Монтеверди и Шуберта - то и дело вторгаются скрипы, стоны, шорохи, скрежеты, утробные звуки и даже карканье вороны. Просто физически ощущаешь, что налаженная, полная удобств жизнь Ризенбуцбаха может в одночасье рухнуть. Отчего она рухнет, что именно случится - неясно. Но саспенс буквально разлит в воздухе. И герои, бормочущие под нос, словно заклинание: "Рост экономики, рост экономики...", то и дело обнимающие предметы мебели, как любимых людей, вызывают тут разом жалость и легкую брезгливость.
В этом и состоит театральный ход Марталера. Он делает объектом своего исследования саму обыденную жизнь, проницательным взглядом художника именно за ней (а не за ужасами войн, терактов или катастроф) угадывая черные провалы бытия. Экстремальные ситуации могут пробудить в человеке нечто надчеловеческое. Обыденность усыпляет самую возможность каких-то духовных прорывов. Для обитателей цивилизационного рая смысл жизни равен благополучию. Утрата благополучия равносильна смерти. В самом финале спектакля жители Ризенбуцбаха, облаченные в поистрепавшиеся свитерки и вышедшие из моды платья, комично ходят от задника к авансцене по коврику, как по подиуму, и старательно, но безуспешно имитируют повадки топ-моделей. Это их последняя конвульсивная попытка уцепиться за ускользающее "высокое качество жизни". Потом они расползаются по гаражам и под звуки музыки не умирают даже, а словно бы угасают. Стоит ли влачить земное существование, если вожделенного роста экономики нет? Если платье вышло из моды, автомобиль из строя, сама жизнь из привычной колеи, если новый божок современного мира с забавным именем "индекс Доу Джонса" куда-то там упал... Ведь никаким иным богам в глобальном Буцбахе давно уже не поклоняются.
Известия