Константин Богомолов между Тарантино и Норвегией

В латвийском спектакле модного режиссера много трэша, но мало драйва
Фестиваль «Новая пьеса», проходящий в рамках «Золотой маски», открылся эпатажным спектаклем Константина Богомолова «Ставангер», поставленным в Латвии, в Лиепайском театре драмы. Режиссер, во всех своих спектаклях яростно сводивший счеты с прошлым и настоящим нашей родины, впервые оказался в ином европейском контексте. Но выяснилось, что его мизантропия не знает государственных границ.


В Лиепайском театре Богомолов поставил пьесу Марины Крапивиной «Ставангер». Вернее, поставил спектакль «по мотивам». От вполне реалистической пьесы в нем остался лишь сюжетный каркас: молодая женщина Кристина, познакомившись в чате с разведенным викингом, бросает мужа с парализованным отцом и дочерью-инвалидом и уезжает устраивать свою жизнь в сытую Норвегию. Но на поверку страна сказочных гор и голубых фьордов оказывается далека от картинок рекламного рая. И живущие в ней люди так же несчастны и неприкаянны, как замордованные обитатели постсоветского пространства.


Эту нехитрую пьесу об их и наших нравах Богомолов щедро нашпиговал глумливым трэшем в духе Тарантино — не случайно спектакль носит подзаголовок Pulp People, а внимательный зритель обнаружит тут немало цитат из артхаусных фильмов. По сцене бродит девочка-франкенштейн с пришитой старческой головой (это бабушка пожертвовала свою, когда внучка свалилась под поезд, пытаясь столкнуть туда ненавистную мачеху). В уголке раскачивается на лошадке 16-летний даун, которого мама кормит героиновой кашкой (однажды перепутала с манкой, и ребенок подсел). Кристинин муж встречается с Черной стюардессой, которая на вопрос, как дела, отвечает: «Нормально, все разбились, я одна, как всегда, выжила».


Персонажи пьесы помещены в совершенно абсурдную, гротескную среду. Причем Богомолов не проводит никаких демаркационных линий ни в политическом, ни в медицинском значении этого слова. Глобальному некротическому воспалению у него подвержен весь мир.


На одной и той же кровати Кристина будет спать сначала с мужем, потом — с норвежским женихом. Но физиологические реакции у этих людей выхолощены так же, как чувства, и секс превращается в механический акт: мужчины сверлят дрелью деревяшку, которую Кристина называет своей вагиной и таскает в сумке. За весь спектакль на ее лице, да и на других тоже, не появится ни одной эмоции. Даже смерть близких тут никого не может выбить из колеи.


«Папа расстроен, папа очень сильно расстроен», — сообщает красная бегущая строка, когда мальчик-даун погибает от удушья газом (мама включила плиту и ушла в магазин). Но свой текст герои произносят отстраненно, безучастно и даже лениво, словно им дела нет до собственной судьбы. Глядя на себя на плазменных экранах, они комментируют: «Какой идиотский сериал».


Жизнь, лишенная внутреннего содержания, превращается в ад бытовой повседневности. Люди-манекены по инерции совершают какие-то телодвижения, с кем-то сходятся, расходятся, работают и умирают. Хотя, по существу, они все давно мертвы.  


Богомолов ловко работает с текстом и пространством, придумывает выразительные мизансцены и фраппирует зрителей натуралистическими аттракционами. Но два часа этих баек из склепа тянутся невероятно долго и томительно. В конце режиссер обрывает историю, признаваясь, что в таком духе можно продолжать бесконечно. Но по большому счету про этих героев все было понятно уже через 15 минут.


Если в «Идеальном муже» режиссер издевался над одноклеточными представителями нашей элиты и зрители с удовольствием хохотали, ощущая радость дистанции: мы не они, они не мы, то в «Ставангере» он предлагает взглянуть в лицо обычным людям, то есть нам с вами. Но по сравнению с этими pulp people даже герои «Идеального мужа» выглядят более живыми и человечными — у них все же есть какие-то слабости, страсти и привязанности.


А мир «Ставангера» герметичен, как застекольная кунсткамера, и не предполагает контакта со зрителем. Да и степень абсурда делает саму постановку вопроса об отождествлении и сочувствии некорректной. У зомби не может быть трагедий. А для настоящей черной комедии этому вымороженному спектаклю не хватает драйва и задора. Так и зависает он на полпути между Латвией и Норвегией, между комедией и драмой, между Тарантино и Мариной Крапивиной.

Известия

 

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе