Искушение жизнью

Быть может, впервые Марк Захаров не просто решил объясниться с публикой перед спектаклем, но сделал это без всяких свойственных ему художественных аттракционов и иронических фигур речи.

В программке его последнего спектакля - "Пер Гюнта" по Генрику Ибсену - он открыто пишет о глубоко личных причинах обращения к этой великой пьесе, которую Николай Бердяев и другие великие современники норвежского первооткрывателя "новой драмы" совсем не случайно сравнивали с "Фаустом" Гете. "Мне интересен Пер Гюнт, может быть, потому, что я прошел "точку невозврата" и реально ощутил, что жизнь не бесконечна, как мне казалось в детстве и даже по окончании Театрального института. Теперь можно посмотреть на собственную жизнь как на шахматную доску и понять - по каким квадратам проходил мой путь, что я обходил и во что встревал, иногда сожалея потом о случившемся. Главное - правильно начать, а самое главное - еще понять, где оно, твое Начало. Как угадать свой единственный возможный путь по лабиринтам жизненных обстоятельств и собственных убеждений, если они у тебя есть... А если - нет? Найти! Сформировать! Выявить из недр подсознания, поймать в космической безразмерности... Но иногда уже найденное ускользает из рук, покидает душу, обращаясь в мираж, и тогда предстоит новый мучительный поиск в хаосе событий, надежд, тлеющих воспоминаний и запоздалых молитв". Театральная программка не обманывает, - Захаров поставил глубоко личный спектакль. О самопознании и о познании жизни как таковой, которая искушает, манит и пугает как всякая длинная и извилистая дорога. Жизнь как авантюра и непрерывный процесс познания. Мира окружающих и самого себя. Чуть не написал, что она как приключение с неведомым финалом, - но финал известен, именно поэтому каждый шаг по этой дороге - бесценен. И от знания конца само путешествие вовсе не грустно, - оно драматичнее и ярче. Какой, наверное, унылый ужас - путешествие без конца.

Не каждый человек - Марк Захаров, но для каждого - этот спектакль возможность еще раз обратиться к своему жизненному пути. Понятно, - не с таким уровнем рефлексии как у замечательного российского режиссера (применительно к людям искусства всегда боюсь эпитетов, для Марка Анатольевича не жалко, могу написать и "гениального", но дело ведь не в этом). Когда гляжу в свое прошлое, не думаю о будущем, - оно известно, печально и светло одновременно, думаю о настоящем, ибо оно всегда результат этого прошлого, полного надежд, возвышенных жестов и предательств, сопротивлений и компромиссов, любви и отчаяния. Я не о других, я - о себе. О самопредательствах и собственных компромиссах прежде всего.

Художник в этом смысле отличается от простых людей, - кроме обычной жизни он продолжает свое бытие в искусстве. Только там он и воплощается по-настоящему. Марк Захаров, внешне защищенный броней элегантной и чуть меланхоличной иронии, казалось, всегда был по-брехтовски остранен от героев своих спектаклей. Ни в одной статье, пожалуй, мы не прочтем, что Захаров - это мироновский Жадов из закрытого "Доходного места", или Резанов Караченцова из "Юноны и Авось", или Тевье-молочник Евгения Леонова из "Поминальной молитвы"...

О его работах писали как об общественных или эстетических явлениях, - но никогда, пожалуй, как о событиях его внутренней жизни, как о художественных превращениях его глубоко личных переживаний. Эти переживания всегда проходили в стороне, надежно прикрытые иронической бравадой, чем-то по линии сатиры и юмора, - Марк Анатольевич знает много "шуток, свойственных театру" и не только театру. Похоже, он всегда боялся открыть окружающим свои боли и волнения, опасаясь того, что его не поймут или обрадуются его слабости.

В "Пер Гюнте" Захаров на все на это не то чтобы наплевал, - для этого он слишком театральный человек, уважающий публику. Он просто перестал об этом думать, справедливо, решив, что он заслужил право на то, чтобы не скрывать, кто же на самом деле лирический герой его спектаклей. Это напомнило мне об удивительно мужественном и трогательном шаге другого моего товарища, Александра Гельмана, который после семидесяти выпустил книгу своих стихотворений.

Словом, "гул затих, я вышел на подмостки"... После того, сколько сделано в жизни и в искусстве, Захарову можно не бояться напрямую открыть свое "я" публике.

Именно поэтому его "Пер Гюнт" так необычно лиричен и страстен. Так исповедален. Так молод и полон жизненной ярости. Судьба человека, искушаемого не только праздником жизни, но и поиском неких общих идей. Романтически увлеченного спасением человечества и себя как части этого общего, готового поверить в осмысленность абсурда и ценность маразма, логику гиньоля, - но в конце концов приходящего к тому, что единственный высший смысл на этой земле, - это слезы из глаз его ослепшей матери Озе (А. Захарова) и тепло руки его Сольвейг (А. Юганова). Захаров и его сопостановщик, режиссер-хореограф Олег Глушков не случайно романтизируют Пер Гюнта (А. Шагин), наделяя его вечной молодостью и способностью любить, награждая его цельностью, которая позволяет понять, что смыслы - внутри нас самих, и не надо передоверять их никому более. Когда примерно год назад Марк Захаров сказал, что он задумал ставить "Пер Гюнта" и хочет поговорить о пьесе, я пришел к нему, мысленно сочинив целый трактат. Прежде всего о превращениях буржуазного человека в ХХ столетии. О новой роли "маленького человека", который из страдающего героя гуманистической литературы ХVIII-ХIХ веков превратился в "человека без свойств", не только готового принять любой социальный уклад жизни, - хоть под землей, хоть на дне морском, но и ужасающего своей брутальной внеморальностью. Способном не только быть винтиком тоталитарных систем, но и забираться на вершину власти. Генрик Ибсен предугадал многое из того, что произойдет в ХХ веке, но при всей своей тревозвости все-таки оставил человечеству некий шанс. Им и захотел воспользоваться российский режиссер спустя сто с лишним лет.

Мне казалось, что Захаров с его острым чувством социальной ответственности захочет разобраться в том, что происходит с нами, новыми строителями светлого буржуазного общества на фундаменте лагерного социализма. Но художник - всегда загадка. Захарова разве что интересовал один вопрос: "Кто такие тролли?" Но и на него он ответил по-своему.

Его не интересовали "люди без свойств", ему все и так понятно про общество потребления, где у подавляющего большинства потребителей количество мечтаний всегда больше количества денег. Он задумался над тем, как можно пережить искушение жизнью и познанием жизни и сохранить себя от соблазна изменять всякий раз, когда жизнь делает крутой поворот. Ему, похоже, надоело колебаться вместе с генеральной линией любой правящей партии. Он сам себе линия и сам себе партия. И ему не надо на переплавку, которой все время пугает Пер Гюнта Пуговичник (Сергей Степанченко).

Как героиня одной уже подзабытой английской пьесы начала 60-х годов прошлого века "Вкус меда", которую написала Шейла Дилени, Марк Захаров вполне может сказать: "Я современник, я иду в ногу сам с собой".

Российская газета

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе