Галина Вишневская в своем Центре оперного пения на совсем маленькой сцене решилась все-таки поставить эту великую оперу со своими студентами. Она считает, что глубина темы и разнообразие характеров продвинут молодых певцов далеко вперед, что им все потом будет даваться легче, любые роли. Премьера состоится 12 и 14 мая. Ставит спектакль Иван Поповски, оформляет Валерий Левенталь, за пульт встанет Гинтарас Ринкявичус. Вишневская на взводе — не выглядит ни уставшей, ни раздраженной. Привычка держать себя по-царски поначалу вгоняет собеседника в ужас. Через пять минут оказывается, что она — человек свойский, отзывчивый, теплый. Просто она настолько целеустремленна, что, того и гляди, голову снесет любому, кто встанет на пути.
— А вы не боитесь, что совсем молодые певцы не потянут «Бориса»?
— А в каком еще театре начинающий певец может получить шанс выступить в главных ролях в этой гениальнейшей опере?
— Однажды режиссер Роберт Стуруа сказал: «Диктаторы не любят драму. Они любят оперу». Вы согласны?
— Я думаю, в опере они имеют возможность не вникать, а наблюдать. Не утруждать себя пониманием философских проблем. Опера — это всё только слух и взгляд. Сталин любил «Сусанина» слушать. Мужик отдает жизнь за царя — а он, я так думаю, сидел и воображал себе, что вот так народ за него, за диктатора, жизнь отдаст.
— Политика и совесть — совместимые вещи?
— Я не знаю, что такое политика. Слово противное. Такое вранье кругом! Я телевизор часто смотрю — стоят друг против друга, стенка на стенку, орут как оглашенные. Чего они там встречаются? На вопросы вразумительно не отвечают. Сплошной крик, истерика, господи боже мой, — чуть не матом.
— Почему я спросила: фигура Бориса непростая. Некоторые историки считают, что Борис Годунов — лучший правитель за всю нашу историю. Патриарху Иову клялся: «Не будет в моем царстве нищего, последнюю рубашку разделю с народом». А может, он, убийца к тому же, такой же двуличный, как все политики?
— Какой бы ни был Годунов на самом деле, мы ставим то, что написал композитор.
— Это самая исполняемая в мире русская опера?
— Да — «Борис» первый. Потом «Онегин». А дальше всё примерно одинаково.
— Как?! А «Пиковая дама»?
— «Пиковую» редко ставят. Потому что Германа некому петь. Партия грандиозная. Но первачи русский язык учить не будут. Доминго пел по нотам, наизусть так и не выучил, очень трудно. Артисты второй категории не тянут на такие грандиозные полотна.
— Вы не думаете, что есть и другая причина? По сравнению с нашими операми даже «Аида» или «Тоска» похожи на мюзиклы. Наверное, в России и опера больше, чем опера. Такое содержание тяжелое!
— Вы не назовете ни одну западную оперу, чтобы была подлинная история страны, не выдуманная. В русских операх — история огромнейшей страны с огромным народом. Это же великая история, не придуманная. «Хованщина» или «Сказание о граде Китеже» — что в этом могут понять иностранцы?
— Галина Павловна, откуда у девочки из Кронштадта с семилетним образованием такая стать?
— Я же очень рано на сцене оказалась — в 17 лет в оперетте. Сразу стала играть роли. Не говоря о том, что меня с детства дразнили Галька-артистка. Меня всегда влекла сцена, театральность. В девять лет мне подарили пластинки «Евгения Онегина». Он меня сразу задел. Я вопила с утра до ночи всю оперу с начала до конца, с хорами. И за Трике, и за Зарецкого, и за Онегина, и «Я люблю вас», «Любви все возрасты покорны»… Там Норцов был Онегин, Козловский — Ленский, Кругликова — Татьяна, все фамилии помню.
— Что помогало, когда в жизни наступал край?
— Я пела. Не обязательно на сцене. Работала в войну, мне было 15 лет, я в ПВО служила бойцом. Работала ломом, лопатой — и пела. И жизнь становилась прекрасна. С работы придешь в казарму, сидишь у железной печурки-буржуйки и поешь — красота!
— О том, как вы попали в Большой театр, ходят легенды.
— У меня образования нет никакого. Война началась — школа закончилась. Потом блокада. Всё! У меня поставленный голос от природы. Еще война шла, когда я поступила в областной театр оперетты. И много эстрады пела — из репертуара Шульженко. Я ее обожаю. Я воровала ее песни, запоминала… Как-то гуляла по Невскому и увидела объявление о прослушивании в стажерскую группу Большого театра. Я даже не знала, что такое стажер. Меня отобрали и на второй тур вызвали в Москву. Одну меня и взяли.
— В следующем году Центру оперного пения 10 лет. Что удалось? Чем недовольны?
— Главное удалось. Наш центр — единственное место, где артист после консерватории может получить свою настоящую профессию. И потом уже пробоваться в театр.
— Кого-то отчисляли?
— Приходится. Я понимаю, что это жестоко. Но, бывает, — не идет, не получается. Я считаю, надо честно человеку сказать. Особенно мужчинам. Если к 30 годам ты не имеешь ясного пути в карьере — уходи! Не морочь голову ни себе, ни людям. Я обя-а-азана сказать. Иначе я не имею права всем этим заниматься.
— Что не так в Большом театре?
— Там хозяином должен быть музыкант, дирижер. Только дирижер может вырастить певца. Оперные солисты — они же безнадзорные! Балет почему держится? У них каждый день — класс. Не пришел — всё, готов на выгон. А певцы каждый день не занимаются. Выучил партию — и хватит. За ними нужен постоянный надзиратель.
— Вас раздражил спектакль Чернякова «Евгений Онегин» в Большом театре. А что еще с тех пор?
— Я не хожу с тех пор в театры. Я боюсь, буду себя неприлично вести со своими высказываниями. Я никогда не смогу смириться с тем, что увидела.
— Что больше всего мешало и мешает нашим певцам на Западе?
— Отсутствие стиля. Незнание языков.
— Но партию-то можно выучить? Хоть на китайском.
— Можно ЗАучить партию. Но, чтобы ее выучить, надо, чтобы певец разбирался в музыке слова.
— У вас в центре языки учат?
— Да. Но они тоже все стремятся только заучить быстренько. У нас в России люди не понимают надобности знания языков.
— Как вы думаете, если бы не железный занавес, мог бы Лемешев стать мировой звездой?
— Конечно, с его-то обаянием. Он, наверное, стал бы таким, каким мы его себе и представить не можем.
— Но голос же не сильный был?
— Это не обязательно. Он бы и в «Ла Скала» прозвучал. У него был очень полетный звук. Безумно молодой голос до самого последнего дня жизни.
— Вы восстановили российский паспорт?
— Нет.
— А вам вернули звание народной артистки, орден Ленина?
— Наверное. Я не знаю. Я называлась «народная артистка СССР» — так и называют. Не знаю, что отнимали, что нет. Вычеркнули, наверное, потом опять вписали… Лишить гражданства, вернуть гражданство — какая им разница…
— Какое человеческое качество, по-вашему, ушло безвозвратно?
— Порядочность. Честь. Они ушли даже из обиходной речи. Слова такие не употребляются. «Честное слово» — ну и что? Ничего!
— Есть для вас абсолютно нетерпимые вещи?
— Лесть и ложь.
— Однажды я у вас спросила: «Почему Россия такая несчастная страна?» Вы ответили: «Слишком много дано». И поставили точку. А теперь — продолжите?
— Русский человек рождается уже с надеждами, которые не могут сбыться. Масштаб страны, земли огромной, все эти пространства — они ему так много обещают: хорошей жизни, воли — и ничего не дают. Так ведь надо же работать, чтобы что-то получить! Картошку выкопать — тоже надо лопатой двигать. Вот я вам пример приведу. Я иногда бываю по делам в Германии. Аккуратно все, вычищено, окна открываются-закрываются, нигде ничего не скрипит, нигде ничего не перекосило, нигде никакой грязи. Немец встанет с утра — домик у него в три окошечка. И каждое он вытрет, почистит все до блеска, садик у него пять метров на пять, три цветочка торчат, он их пострижет, польет… За полчаса управился, оделся — пошел на работу.
А русский выйдет из своей избы на волю? Распахнул дверь, ка-ак огляделся: до леса — моё-ё! За лесом — моё-ё! Работа не медведь, в лес не уйдет!.. Повернулся и пошел, на печку завалился — а, ладно, не пропадем! Тайга есть, топор есть, ягоды-кедры-грибы… Зайца поймал, еще что-то съел, шкуру выделал, надел — вот так и живем.
Беседовала
Наталья Зимянина
Новая газета