Душа, вывернутая наизнанку

В Большом драматическом театре им. Товстоногова состоялась премьера нового спектакля Андрея Могучего.
ФОТО: ПРЕСС-СЛУЖБА БДТ/СТА С ЛЕВШИН


На сцене стоят стулья перед серым железным занавесом. Выходят один за другим артисты, подчеркнуто загримированные, рассаживаются. То есть в зале рассаживаются зрители, а на сцене рассаживаются артисты. Смотрят в зал. Переговариваются друг с другом, гримеры выходят, что-то на лицах артистов дорисовывают. Потом в зале гаснет свет, а сцена освещается, даже озаряется. Раздается тоненький, тоненький звук, жужжание. Такой тоненький, что поначалу я решил, это в ухе у меня звенит, а не на сцене.

Так начинается спектакль Андрея Могучего по одному из самых сильных рассказов Леонида Андреева «Губернатор». Очень точно начинается. Как у всякого хорошего режиссера-концептуалиста, у Андрея Могучего искусное использование всевозможной театральной да и кинематографической машинерии всегда связано с очень понятной (если подумать) мыслью. Каждый его сценический фокус оправдан.

Иными словами, на каждое зрительское недоуменное «почему» есть ответ. Ты просто подумай, почему. Почему на авансцене стулья, и на них рассаживаются артисты? Да потому, что это суд. Суд совести, суд истории, Страшный суд, строго говоря. Они – свидетели обвинения или защиты губернатора, расстрелявшего рабочую демонстрацию. Почему они так подчеркнуто загримированы? Потому что все они – мертвы. Речь идет о давно умерших или убитых. И еще потому, что речь в рассказе и спектакле идет об убийстве 47 человек, среди которых трое детей, почему-то все девочки.

Наконец, почему перед началом спектакля в ухе начинает звенеть, да так, что хочется загадать желание, нагнуться к знакомой соседке слева, шепнуть: «В каком ухе звенит?» – и расстроиться, услышав неправильный ответ? Да потому, что все, что будет происходить на сцене, происходит в душе губернатора. Это у него ультразвуком звенит сначала непонятное, а потом четко вербализированное: «Убийца детей. Детоубийца!» Потому что нам, сидящим в зале, продемонстрируют душу губернатора, вывернутую наизнанку.



Немного истории

Рассказ «Губернатор» был опубликован в журнале «Правда» в августе 1905 года. До Манифеста 17 октября, гарантировавшего конституционные права и свободы гражданам Российской империи, было недалеко, поэтому автору крамолы и редактору, ее опубликовавшему, сильно не влетело, но в розничную продажу рассказ не поступил. Потому что, кто не слеп, тот видел: это – открытое письмо беллетриста Леонида Андреева императору Николаю Второму. Посыл этого письма такой: если вы, Ваше Императорское Величество, порядочный человек, то после того, что вы сделали 9 января (расстреляли рабочую демонстрацию в центре столицы), покоя вам не будет, душе вашей покоя не будет. Если вы умный человек, то должны понимать: после того, что сделано в сложившихся социально-политических условиях империи, вы приговорены: счетчик включен. Но душе вашей покоя не будет не поэтому, а потому, что вы убили детей. И если вы порядочный человек, то смерть, как бы страшна она ни была, будет освобождением и облегчением.

Такое послание, конечно, было крамолой, и только бунтующая Россия спасла автора и редактора от серьезного наказания. Сюжет рассказа прост. Честный, порядочный губернатор, служака, государев слуга, столкнулся с бастующими рабочими. Они пришли к его дому со своими экономическими требованиями. Губернатор их урезонивал, как мог, они злились, даже камнями швырялись. Губернатор махнул платком. Солдаты дали несколько залпов по толпе. Рабочие разбежались, на следующий день приступили к работе. Из Петербурга – благодарность, в городе – общее ощущение: вот теперь губернатора убьют. В душе губернатора – полный раздрай: я – убийца, я – детоубийца. В конце рассказа губернатора убивают.



Современное восприятие

Разумеется, для современных российских зрителей и читателей, наделенных социальным и историческим опытом, губернатор Леонида Андреева абсолютно положительный герой. Да после него такое количество было расстрелов, мучительств, жесточайших разгонов самых что ни на есть мирных демонстраций, что его муки – свидетельство высочайшей порядочности и совестливости. Сколько, говорите, было убито хулиганья, швырявшего камни в окна правительственного здания? Сорок семь? Тут счет на многие тысячи скоро пойдет, и никто из убийц и детоубийц не будет мучиться. Дети? А зачем их потащили на мероприятие, детьми прикрываться вздумали? Вот и получили…

Не исключу, что для определенного числа определенных зрителей и читателей губернатор выглядит тряпкой, из-за которой наша (их!) империя и погибла. Они совершенно согласны с сыном губернатора, гротесково, карикатурно, но верно сыгранного Андреем Феськовым. Все правильно офицер говорит: «Папа, что происходит? Что ты ходишь как потерянный? Начальство похвалило. Завод заработал. Бунт подавлен… Что? Русские? В русских стрелял? Так если эти русские хуже иноземных врагов себя ведут, стреляй… Тьер стрелял во французов в 1871 году и сильно по этому поводу не расстраивался. Голодные? Работают плохо. Хорошо бы работали, больше бы платили, меньше бы часов на работу давали».

Этот аспект восприятия учтен в постановке Могучего. Учтено то, что в социальной, исторической жизни законы ньютоновой физики гиперболизированы, и сила действия не равна, а превосходит силу противодействия. Палка, согнутая в одну сторону, с гораздо большей силой разгибается в другую, если не вовсе ломается. Посеянное зло возмещается куда большим злом. Тот ужас, который р ухнет н а страну, по закону, хорошо сформулированному Оденом в стихотворении «1 сентября 1939 года», «кому причиняют зло, зло причиняет сам», принят во внимание Андреем Могучим.

Поэтому так страшны в его постановке недорасстрелянные рабочие; поэтому сошедшая с ума работница, воющая над убитой дочкой, так жутка; поэтому в самом начале спектакля, когда все с авансцены ушли и стулья унесли, из театрального поднебесья, с колосников по блестящим лестницам спускаются два ангела – знак Страшного суда, а уж если он страшный, то страшный, и мало никому не покажется; поэтому центром театральной композиции становится чтение губернатором двух писем – гимназистки и рабочего.



Письма

Вообще-то, это и в рассказе Леонида Андреева – смысловой и эмоциональный центр. Губернатору присылают вороха писем, анонимных. С угрозами или – наоборот – с выражением поддержки. Он их читает. Внимательно. Спокойно. Большую часть выбрасывает. Очень хорошо эту сцену играет Андрей Воробьев. Он вообще хорош в этом спектакле, с распушенными бакенбардами, с выправкой, с порядочностью служаки, отпечатанной в теле и в движениях тела.

Вот он читает письма и напарывается на одно, гимназистки. На авансцену выходит девушка в гимназическом платье и громким голосом, ломким, чуть картавым, произносит текст этого письма. Дескать, мне приснился сон. Будто вас хоронят. Но не в черном гробу, а в белом, будто девушку. И никого нет на ваших похоронах, только полицейские. Я проснулась и заплакала, потому что поняла, как вы одиноки и как несчастны. Ведь все ваши близкие очень подлые и своекорыстные люди, так уж заведено, поэтому, когда вас убьют, никто не пожалеет. А я жалею и хочу, чтобы вы об этом знали.

Губернатор ничего не говорит. Просто откладывает письмо в сторону. Снова поток угроз и оскорблений и ручеек одобрения. Новое письмо, подписанное «Рабочий». За сценой звучит голос от автора. Хорошая придумка Могучего. Авторский подтекст Леонида Андреева Андрей Могучий делает явным. Голос невидимого автора (Василий Реутов), очень спокойный, безэмоциональный, усталый, четко произносящий великолепный авторский текст Леонида Андреева, – необходимый противовес к тому надрывному, на грани фола и истерики действу, творящемуся на сцене. Снова – почему? Почему чуть ли не все орут? Потому что ультразвук, звенящий в ушах, в душе губернатора, превращает все слова, обращенные к нему, в рвущий слух ор, вроде ружейных залпов.

Так вот такой безэмоциональный, усталый голос сообщает нам, сидящим в зале, что письмо, подписанное «Рабочий», удивило губернатора. По его представлениям, такое письмо не мог написать представитель грубого физического труда. И, тем не менее, губернатор поверил: да, это письмо написано рабочим, самоучкой-пролетарием. Начинается, как и все письма такого рода, мол, убьют, а вот дальше интересно. Дескать, я-то против этого, я против террора, против убийств. Я за мирные, ненасильственные средства борьбы. Потому что если пойдет стенка на стенку, то в этой драке победят не самые лучшие, но самые подлые, самые коварные, против хода истории не попрешь. Вы завели эту машину, губернатор, и она поехала, и она набирает ход. Наши говорят, что вы расстреляли женщин, детей, людей, потому что вам заплатили акционеры. Я в это не верю. Я знаю: вы – порядочный, честный человек.
 
Вот это Дмитрий Воробьев делает великолепно. Вообще-то, и в рассказе это сделано сильно. Губернатор отрывается от листа бумаги, смотрит в зал и говорит: «Спасибо, молодой человек, спасибо». Прижимает руку к груди, молчит, а потом выговаривает: «Жизнь мою забирайте, но честь, моя честь…» Ну да, честь и совесть. Если это есть у человека, то ему тяжелее отдавать приказ стрелять по невооруженной или плохо вооруженной толпе. А кто-то может и шпильку вставить, как архиерей (Валерий Дегтярь), тому, у кого честь и совесть есть. Тоже убедительная сцена: «Губернатор: Злодеи-то, они, конечно, злодеи, но я бы на вашем-то месте панихиду отслужил по убиенным. Архиерей: На каждом месте свои тернии. Я бы вот на вашем и стрелять бы по злодеям не стал».

Санкт-Петербург


«Губернатор», по рассказу Леонида Андреева. Режиссер-постановщик – Андрей Могучий. БДТ им. Г.А. Товстоногова
Автор
Никита Елисеев
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе