Дон Жуан жив

Отношения Большого театра с операми Моцарта давно не ладились; взятые напрокат «Летучий голландец» и «Волшебная флейта» погоды не сделали, так что нынешнего «Дон Жуана» ждали с трепетом. Тем более что он — ведомая русской постановочной командой копродукция Большого, Оперного фестиваля в Экс-ан-Провансе (где летом шумно прошла премьера), мадридского Tеатрa Реал и Канадской оперной компании. И тем более что ставил спектакль известный возмутитель спокойствия Дмитрий Черняков, на глазах превратившийся из enfant terrible отечественной оперы в тонкого психолога оперы мировой. Оркестром же занялся практически единственный русскоязычный моцартофил Теодор Курентзис. Спектакль они сделали — невозможно оторваться.

В скопище героев либретто Черняков увидел родственные связи. У Дон Жуана есть жена — Донна Эльвира, у нее — двоюродная сестра Донна Анна, а у той — взрослая дочь, щебетунья Церлина. Конфликт не поделенного общего любовника бушует в одной семье. Семья притом современная и обеспеченная, так что роковое убийство Командора становится оказией в хорошо обставленном домашнем кабинете, щедро сдобренной поцелуями взасос и занятиями любовью на самой пуританской сцене мира. Однако Черняков слишком склонен к метафизике, чтобы рассказывать лишь о сложностях адюльтера. Из известной истории он вытянул крайне точные психологические характеристики каждого из персонажей, а в окультуренном многими гениями Дон Жуане узнал странного человека, всеми способами конфликтующего с миром. Невротичный ходок и хотел бы быть состарившимся Керубино, но, увы, он больше похож на Онегина и Воццека, созданных тем же режиссером на той же сцене. Он искренне не понимает, отчего моральные устои рассыпаются в прах от сказанной со скуки пары фраз. Не понимает, каких поступков от него ждут. Он думает и чувствует не как все. И потому обречен и предан даже близкими — любящей Донной Эльвирой (страстная работа Вероники Джиоевой) и слугой-сообщником Лепорелло (Гвидо Локонсоло).

Тут будто шутки ради режиссер припрятывает фокус для своих: Лепорелло идеально срисован с… дирижера спектакля Теодора Курентзиса. С его фигуры, прически, манеры нервно убирать с глаз прядь. Эффект настолько сильный, что при первом выходе героя на сцену невольно смотришь в оркестровую яму: а нет, дирижер на месте, порхает с палочкой над пультом. Есть ли у гэга двойное дно или это просто шутка, можно гадать, ведь Курентзис в отличие от Лепорелло своего коллегу Чернякова не предавал. Просто дирижер-постановщик волей-неволей стал соперником режиссера-постановщика в борьбе за зрительское внимание. И хотя тут проигравших заведомо быть не могло, Курентзис представил собственную метафизику. Моцарт ведомого им оркестра был тотальным: обворожительным, горьким, легким и страшным, взнуздывающим нервы и бесконечно гармоничным. Курентзис по-своему прописал психологические портреты персонажей и, очистив от мусора, сделал почти физически осязаемой энергетику «оперы опер». Когда Дон Жуан бьется в инфаркте под взглядами так и не подошедших к нему людей, вся гармония и весь ужас мира сгущаются в пространстве сцены. Такого спектакля Большой еще не видел.

Огонек
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе