На сцене стоят дощатые ящики, из которых герой извлекает новые и новые порции спиртного. Его чемодан излучает свет, потому что в нем покоятся «две бутылки кубанской по два шестьдесят две каждая, две четвертинки российской, по рупь шестьдесят четыре, и розовое крепкое за рупь тридцать семь». Стеклянный перезвон граненых стаканов, стук падающих бутылок, гудок паровоза и журчание разного рода напитков, льющихся в банки, шелест заплетающихся ног и этюд Ференца Листа «Шум леса» — такова звукопись спектакля, вполне отражающая дух поэмы.

Веничка (Кирилл Искратов) самозабвенно готовит коктейли по собственным рецептам, выпивает со случайными попутчиками и непрерывно комментирует происходящее, то и дело обращаясь за советом к ангелам.

Венечка покидает общественную лестницу, с тех пор бросая снизу по плевку на каждую её ступень, он самозабвенно наслаждается саморазрушением. Поэзия пьянства — отрешение от мира и в то же время отчаянное погружение в него, приятие мира вопреки его пустоте. Поэтому Венечка полон любви к пустым глазам своего народа, которые «всегда навыкате», в которых нет никакого смысла, в которых нет никакой цели и никакого напряжения. Поэтому главное здесь – не поседеть, пережив это «позорное время в жизни моего народа — время от рассвета до открытия магазинов».

Веничка падает всё ниже и вместе с тем – погружается всё глубже. Но в этом нет ничего дурного, в его глазах всё низкое становится высоким, а высокое – низким. Сквозь похмелье и новое чудное опьянение пробиваются прозрения, которых никто не слышит, кроме ангелов, которые советуют Веничке попробовать добыть хереса в вокзальном ресторане. Ангелы Господни хрустят солёными огурцами и пьют вместе с Веничкой.

Ангелов на сцене пять – их исполняют Виталий Даушев, Евгения Родина, Илья Варанкин, Семён Иванов и Владимир Майзингер. Однако их роли пластичны. То и дело «ангелы», переодеваясь по ходу действия, становятся попутчиками Венички или даже им самим, рассказывая его историю от первого лица. Веничка вдыхает жизнь во всё вокруг, отдавая миру себя, однако только постигая, но не принимая его.

Пока устами Венички говорят ангелы, в Петушках его ждет возлюбленная (Елена Шевчук), «не девушка, а баллада ля бемоль мажор», и неважно «откуда она взялась, эта рыжая сука». В Петушках ждет его женщина с белесыми глазами и младенец, который знает букву «ю». В Петушках его ждут райские сады, которых ему никогда не удастся достигнуть.

Отрешенность Венички, его юродство, самозабвение и пьянство выливаются в сомнамбулический путь на грани откровения и сна. Но дороги в рай небесный в эту пятницу нет – все пути ведут на Курский вокзал, а за окном электрички сгущается тьма. Но разве можно обвинять тьму в отсутствии света?

И вопрос Венички «Зачем?» останется без ответа. Венечка никогда не поймет, за что в неизвестном подъезде его душили пять или шесть рук, а потом смерть настигла его шилом в одной из них.

По мере того, как постановка близится к финалу, напряжение на сцене нарастает, и даже пол начинает слегка дрожать под ногами зрителей. На экране дрожит, исчезая, «Мадонна с младенцем», стук становится всё громче, Веничка мечется по сцене уже не в поисках потерянного рая, а пытаясь просто бежать. Бежать прочь, пока есть силы.


Но ангелы смеются, как безжалостные дети, а Бог молчит, потому что «в эту сторону даже не взглянул» и «обошел стороной это место».

Бог Венички жил в Петушках, в не отцветающем жасмине и не умолкающем пении птиц, «в дымных и вшивых хоромах», где рос его младенец, во взгляде девушки с глазами белого цвета. Но как ни спеши к райским кущам, как ни береги купленные гостинцы, сколько ни выпей водки в пути, Бог обманет. Обманет и лукаво возвратит в темноту чуждой, безбожной Москвы, где смерть подкрадывается с шилом в руках, сняв перед этим обувь. Безъязыкий Бог останется нем.


Фото Всеволода Шапошникова
Imenno.ru