«За каплю крови, общую с народом...» Николай Алексеевич Некрасов
4 декабря 2021 ● Год Литературы
200 лет назад, 28 ноября 1821 года по старому стилю, родился Николай Некрасов – самый непоэтичный поэт, пустивший под откос послепушкинскую гладкопись.
И.Н.Крамской. Портрет Н.А. Некрасова, 1877 / wikipedia.org
200 лет назад, 28 ноября 1821 года, родился Николай Алексеевич Некрасов – поэт, журналист, волжанин, предприимчивый литературных дел мастер, заядлый охотник, отменный картёжник, стайер четырех мастей, предпочитавший замысловатые коммерческие игры вроде преферанса. А кроме того – любимец вольнодумных студентов и постоянная мишень для ханжей, которые не могли перенести, что поэт одновременно сочувствует крестьянам и не стремится в аскеты. Они не понимали, что упрекать Некрасова в разгуле, в расчетливости – дело зряшнее. Он сам себя за это не раз высек – и гораздо талантливее критиков.
Некрасов – это тот самый, который написал про деда Мазая, про Мороза-воеводу, про двенадцать разбойников и про барина, который «нас рассудит». Самый непоэтичный поэт, пустивший под откос послепушкинскую гладкопись. Вспомним некоторые лучшие его вещицы.
На реке, на Свири…
Думаю, никто из поэтов того, да и позднейшего, времени, так не исходил и не познал свою страну – от трущоб до аристократических усадеб, от глухих охотничьих мест до приватных картежных компаний, в которых состояли первые люди империи. Этот замес, в котором сочеталось несочетаемое, и стал его лейтмотивом в поэзии. Да и сегодня понять Россию, отринув Некрасова, затруднительно.
На реке на Свири
Рыба, как в Сибири,
Окуни, лини
Средней долины.
На реке же Лене
Хуже, чем на Оби:
Ноги по колени
Отморозил обе,
А прибыв в Ирбит,
Дядей был прибит…
Это из путаной, но удивительной поэмы «Современники». Неплохо? И он не просто находит эффектную рифму для коротких строчек, всё это с Некрасовым бывало. Не был он оранжерейным цветком.
Хорошо известна исповедь Некрасова:
Каких преград не встретил мимоходом
С своей угрюмой музой на пути?..
За каплю крови, общую с народом,
И малый труд в заслугу мне сочти!
Не торговал я лирой, но, бывало,
Когда грозил неумолимый рок,
У лиры звук неверный исторгала
Моя рука… Давно я одинок;
Вначале шел я с дружною семьею,
Но где они, друзья мои, теперь?
Одни давно рассталися со мною,
Перед другими сам я запер дверь…
Неверные звуки бывали. Нам ли быть ему судьями? Что он имел в виду, в чем каялся? Хрестоматийный ответ – в «муравьевской» оде, когда, как считается, неискренне, он прочитал здравицу усмирителю Литвы. Думаю, всё куда сложнее. Иногда тенденции, разжевывания мыслей, которые легко заменить публицистической статьей, становились для него важнее поэтической точности. Впрочем, этот грех свойствен всем многопишущим поэтам, не чуждым политики – от Державина до наших современников.
Пожалуй, именно он стал произносить слово «народ» с возвышенным пафосом. И уж это как раз не конъюнктура! Тридцать лет назад его вроде бы отменили. А зря. Не худшая гражданская религия – трепет перед народностью. Гораздо лучше преклонения перед «генералами Топтыгиными». «Капля крови, общая с народом…» - это дорогого стоит.
Между прочим, деньги – миллионное состояние – не упали на него с неба. С отцом он конфликтовал, несмотря на благородное происхождение, никакого содержания смолоду не получил, зарабатывал литературной поденщиной и картами. И круг его дел становился всё крупнее. Позже он пожаловался на это в известных стихах:
Праздник жизни - молодости годы -
Я убил под тяжестью труда
И поэтом, баловнем свободы,
Другом лени - не был никогда.
Кто отмахивается от него из-за политических разногласий – только себя обкрадывает.
От почти дилетантской поэзии, место которой в календарях и на газетных страницах, он пришёл к мастерству, открывшему тайны стиха для поэтов хороших и разных, как минимум, на полвека вперед.
В какой-то момент некрасовских эпигонов стало так много, что это бросило тень и на оригинал. Но если от Некрасова и отталкивались, его очень даже учитывали. Он утвердил право на стихи для огромных речевых пластов, которые до него казались бюрократическим сухостоем – а такие поэты даже в самой отборной, тоненькой антологии наперечёт. И выбрать десять любимых вещиц Некрасова непросто. Он разнообразен, необыкновенно порывист и силен. А уж как умел разрушать собственные штампы, уходить от себя привычного, куда мысль поведет. Достаточно перечитать «Кому на Руси жить хорошо» - эту первую симфонию в стихах. А как он умел в нескольких строках набросать судьбу человека! В эпосе Некрасов был сильнее, чем в лирике. В этом жанре ему не раз удавалось выстраивать изящные здания из неподъемных монолитов. Не всё завершено – но это уж, как водится. А что ему точно никогда не изменяло – это сарказм, по силе не уступавший пушкинскому. Отчасти самоедский.
Аммирал-вдовец
Cтранно, что не написан приключенческий роман о Некрасове, не снят кинофильм. А, может быть, это как раз закономерно: всё – в его стихах, изданы и прокомментированы они дотошно. Зато ему служили исследователи – например, Корней Чуковский, который, кроме прочего, упрашивал современников ответить на анкету о Некрасове, в которой был вопрос «Какие стихи Некрасова любите Вы больше всего?». Называли «Власа», «Арину, мать солдатскую», «Внимая ужасам войны», «Рыцаря на час»… Макс Волошин назвал «Аммирала-вдовца» из «Кому на Руси жить хорошо» - и, по-моему, эту народную вещицу стоит напомнить:
Аммирал-вдовец по морям ходил,
По морям ходил, корабли водил,
Под Ачаковым бился с туркою,
Наносил ему поражение,
И дала ему государыня
Восемь тысяч душ в награждение.
В той ли вотчине припеваючи
Доживает век аммирал-вдовец,
И вручает он, умираючи,
Глебу-старосте золотой ларец.
"Гой, ты, староста! Береги ларец!
Воля в нем моя сохраняется:
Из цепей-крепей на свободушку
Восемь тысяч душ отпускается!"
Аммирал-вдовец на столе лежит...
Дальний родственник хоронить катит.
Схоронил, забыл! Кличет старосту
И заводит с ним речь окольную;
Всё повыведал, насулил ему
Горы золота, выдал вольную...
Глеб - он жаден был - соблазняется:
Завещание сожигается!
На десятки лет, до недавних дней
Восемь тысяч душ закрепил злодей,
С родом, с племенем; что народу-то!
Что народу-то! С камнем в воду-то!
Всё прощает бог, а Иудин грех
Не прощается.
Ой, мужик! мужик! ты грешнее всех,
И за то тебе вечно маяться!
Страшновато, до сих пор читать страшновато – хотя уж мы-то ко всему привычны. И сочувствие Некрасова к мужику непритворно. Его судьбу он знал не по чьим-то прокламациям. И, между прочим, быстрого выхода из тупика не видел и не предлагал. Но верил в человека и в силу слова.
Шампанское с квасом
Вот «Недавнее время» (1871) - полузабытая первоклассная поэма, картина жизни, немного шаржированная, но не без сердечной боли.
В Петербурге шампанское с квасом
Попивали из древних ковшей,
А в Москве восхваляли с экстазом
Допетровский порядок вещей,
Но, живя за границей, владели
Очень плохо родным языком,
И понятья они не имели
О славянском призваньи своем.
Я однажды смеялся до колик,
Слыша, как князь говорил:
"Я, душа моя, славянофил".
-"А религия ваша?" - "Католик".
Не задеты ничем за живое,
Всякий спор мы бросали легко,
Вот за картами,- дело другое!-
Волновались мы тут глубоко.
Таковы-то теперь разговоры…
А «Крещенские морозы» из поэмы «О погоде»? И в этом повествовании Некрасов – мастер поэтических реприз:
«Государь мой! куда вы бежите?»
— В канцелярию; что за вопрос?
Я не знаю вас! — «Трите же, трите
Поскорей, бога ради, ваш нос!
Побелел!» — А! весьма благодарен! —
«Ну, а мой-то?» — Да ваш лучезарен! —
«То-то! принял я меры...» — Чего-с? —
«Ничего. Пейте водку в морозы —
Сбережете наверно ваш нос,
На щеках же появятся розы!»…
«Побранился с супругой своею
После ужина Нестор Фомич,
Ухватил за короткую шею
И прихлопнул его паралич!
Генерал Федор Карлыч фон Штубе,
Десятипудовой генерал,
Скушал четверть телятины в клубе,
Крикнул „пас!“ — и со стула не встал!»
Таковы-то теперь разговоры,
Что ни день, то плачевная весть.
В клубах мрак и унынье; обжоры
Поклялися не пить и не есть.
И он себя от этих обжор не отделял – и эта непосредственность в Некрасове очаровательна. Хотя, как говорил Александр Блок, «Эпоха заставляла иногда быть сентиментальнее, чем был Некрасов на самом деле».
Полна коробушка
Забыть это фольклорное отступление из поэмы «Кому на Руси…» невозможно. Незаёмный русский Бернс, золотое сечение народной поэзии, песня, из которой ни слова не выбросить. А поэма неразгаданная, притягательная. Ну, а эти строки почти всем известны:
Вот и пала ночь туманная,
Ждет удалый молодец.
Чу, идет! - пришла желанная,
Продает товар купец.
Катя бережно торгуется,
Всё боится передать.
Парень с девицей целуется,
Просит цену набавлять.
Знает только ночь глубокая,
Как поладили они.
Распрямись ты, рожь высокая,
Тайну свято сохрани!
Не менее известна – хотя бы в исполнении Некрасова – и песня «О двух великих грешниках» из той же поэмы:
Было двенадцать разбойников,
Был Кудеяр - атаман,
Много разбойники пролили
Крови честных христиан,
Много богатства награбили,
Жили в дремучем лесу,
Вождь Кудеяр из-под Киева
Вывез девицу-красу.
А потом:
Совесть злодея осилила,
Шайку свою распустил,
Роздал на церкви имущество,
Нож под ракитой зарыл.
Но все-таки однажды достал нож – и прирезал пана Глуховского, о котором слыхал «много жестокого, страшного». Образцовая баллада.
Странничек и Зеленый Шум
Его лучшие стихи – на грани исповеди и стилизации. «Песня убогого странника» - нет, это не только монолог выдуманного героя:
Я лугами иду - ветер свищет в лугах:
Холодно, странничек, холодно,
Холодно, родименькой, холодно!
Я лесами иду - звери воют в лесах:
Голодно, странничек, голодно,
Голодно, родименькой, голодно!
Я хлебами иду - что вы тощи, хлеба?
С холоду, странничек, с холоду,
С холоду, родименькой, с холоду!
Некрасов понимал, что некоторые его стихи – даже лучшие, такие, как «Влас» или «Несжатая полоса» - несколько монотонны. Дыхание у него было длинное, Некрасов тяготел к многословным балладам, к поэмам, некоторые из которых остались незавершенными. И – стал разнообразить стих сочетанием разных размеров. Вот тут и проявилась музыкальность Некрасова, держащего в воображении десятки интонаций и мотивов. Эту линию всерьез продолжили только поэты ХХ века. Так появился и «Зеленый шум» (1863) – стихотворение, навеянное сложными народными распевами. Странное, неожиданное получилось стихотворение – как заклинание весны (кстати, его любил с восхищением цитировать Ленин):
Идет-гудет Зеленый Шум,
Зеленый Шум, весенний шум!
Играючи, расходится
Вдруг ветер верховой:
Качнет кусты ольховые,
Поднимет пыль цветочную,
Как облако: все зелено,
И воздух и вода!
И Волга-матушка сама…
Не менее интересен Некрасов-бытописатель. До него только Пушкин (которого так часто числили антиподом Некрасова) так смело перемешивал «поэтическое» и «прозаическое» - в «Графе Нулине» или «Онегине». Некрасов впустил в стихи самую шершавую прозу – и получилось отменно.
А какова история успеха лихого русского буржуа – новая нота в поэзии, до сих пор никем не заглушенная. «Горе старого Наума»:
Науму паточный завод
И дворик постоялый
Дают порядочный доход.
Наум — неглупый малый…
…Недалеко и Кострома.
Наум живет — не тужит,
И Волга-матушка сама
Его карману служит.
Питейный дом его стоит
На самом «перекате»;
Как лето Волгу обмелит
К пустынной этой хате
Тропа знакома бурлакам:
Выходит много «чарки»…
Здесь ходу нет большим судам;
Здесь «паузятся» барки.
Действительно был такой купец – Никита Понизовкин, фантастически разбогатевший сын крепостного. Он перерабатывал картофель на крахмал, построил несколько фабрик, был скуповат и суховат. А потом загадочно исчез, отправившись в Ярославль – вроде бы к докторам. Пропал, попал в руки разбойников, влюбился на старости лет? Всё может быть. И у Некрасова всё есть. И о Волге, и о старом Науме.
О деньгах он писал как никто. Со знанием дела:
Грош у новейших господ
Выше стыда и закона;
Нынче тоскует лишь тот,
Кто не украл миллиона.
Бредит Америкой Русь,
К ней тяготея сердечно…
Шуйско-Ивановский гусь –
Американец?.. Конечно!
Что ни попало – тащат,
«Наш идеал, – говорят, –
Заатлантический брат:
Бог его – тоже ведь доллар!..»
Правда! но разница в том:
Бог его – доллар, добытый трудом,
А не украденный доллар!
Как долго в поэзию не пускали этой реальности. Некрасов познал ее и нашел точные слова, не говоря об интонациях.
Там вековая тишина…
Некрасов, как правило, беспокоен, тревожен. Идиллические мотивы – не для него. Но… Вот стихотворение 1857 года, которое принято связывать с обсуждением Великих реформ. Но здесь политику перевесило нечто более могущественное. Природа. Россия. И стихотворение скорее успокаивает, умиротворяет, чем поднимает на бой:
В столицах шум, гремят витии,
Кипит словесная война,
А там, во глубине России, -
Там вековая тишина.
Лишь ветер не дает покою
Вершинам придорожных ив,
И выгибаются дугою,
Целуясь с матерью землею,
Колосья бесконечных нив...
Долго можно продолжать этот некрасовский свиток.
Просто попробуйте так же писать стихи, торговать литературой и играть в карты. То-то.
200 лет назад, 28 ноября 1821 года, родился Николай Алексеевич Некрасов – поэт, журналист, волжанин, предприимчивый литературных дел мастер, заядлый охотник, отменный картёжник, стайер четырех мастей, предпочитавший замысловатые коммерческие игры вроде преферанса. А кроме того – любимец вольнодумных студентов и постоянная мишень для ханжей, которые не могли перенести, что поэт одновременно сочувствует крестьянам и не стремится в аскеты. Они не понимали, что упрекать Некрасова в разгуле, в расчетливости – дело зряшнее. Он сам себя за это не раз высек – и гораздо талантливее критиков.
Некрасов – это тот самый, который написал про деда Мазая, про Мороза-воеводу, про двенадцать разбойников и про барина, который «нас рассудит». Самый непоэтичный поэт, пустивший под откос послепушкинскую гладкопись. Вспомним некоторые лучшие его вещицы.
На реке, на Свири…
Думаю, никто из поэтов того, да и позднейшего, времени, так не исходил и не познал свою страну – от трущоб до аристократических усадеб, от глухих охотничьих мест до приватных картежных компаний, в которых состояли первые люди империи. Этот замес, в котором сочеталось несочетаемое, и стал его лейтмотивом в поэзии. Да и сегодня понять Россию, отринув Некрасова, затруднительно.
На реке на Свири
Рыба, как в Сибири,
Окуни, лини
Средней долины.
На реке же Лене
Хуже, чем на Оби:
Ноги по колени
Отморозил обе,
А прибыв в Ирбит,
Дядей был прибит…
Это из путаной, но удивительной поэмы «Современники». Неплохо? И он не просто находит эффектную рифму для коротких строчек, всё это с Некрасовым бывало. Не был он оранжерейным цветком.
Хорошо известна исповедь Некрасова:
Каких преград не встретил мимоходом
С своей угрюмой музой на пути?..
За каплю крови, общую с народом,
И малый труд в заслугу мне сочти!
Не торговал я лирой, но, бывало,
Когда грозил неумолимый рок,
У лиры звук неверный исторгала
Моя рука… Давно я одинок;
Вначале шел я с дружною семьею,
Но где они, друзья мои, теперь?
Одни давно рассталися со мною,
Перед другими сам я запер дверь…
Неверные звуки бывали. Нам ли быть ему судьями? Что он имел в виду, в чем каялся? Хрестоматийный ответ – в «муравьевской» оде, когда, как считается, неискренне, он прочитал здравицу усмирителю Литвы. Думаю, всё куда сложнее. Иногда тенденции, разжевывания мыслей, которые легко заменить публицистической статьей, становились для него важнее поэтической точности. Впрочем, этот грех свойствен всем многопишущим поэтам, не чуждым политики – от Державина до наших современников.
Пожалуй, именно он стал произносить слово «народ» с возвышенным пафосом. И уж это как раз не конъюнктура! Тридцать лет назад его вроде бы отменили. А зря. Не худшая гражданская религия – трепет перед народностью. Гораздо лучше преклонения перед «генералами Топтыгиными». «Капля крови, общая с народом…» - это дорогого стоит.
Между прочим, деньги – миллионное состояние – не упали на него с неба. С отцом он конфликтовал, несмотря на благородное происхождение, никакого содержания смолоду не получил, зарабатывал литературной поденщиной и картами. И круг его дел становился всё крупнее. Позже он пожаловался на это в известных стихах:
Праздник жизни - молодости годы -
Я убил под тяжестью труда
И поэтом, баловнем свободы,
Другом лени - не был никогда.
Кто отмахивается от него из-за политических разногласий – только себя обкрадывает.
От почти дилетантской поэзии, место которой в календарях и на газетных страницах, он пришёл к мастерству, открывшему тайны стиха для поэтов хороших и разных, как минимум, на полвека вперед.
В какой-то момент некрасовских эпигонов стало так много, что это бросило тень и на оригинал. Но если от Некрасова и отталкивались, его очень даже учитывали. Он утвердил право на стихи для огромных речевых пластов, которые до него казались бюрократическим сухостоем – а такие поэты даже в самой отборной, тоненькой антологии наперечёт. И выбрать десять любимых вещиц Некрасова непросто. Он разнообразен, необыкновенно порывист и силен. А уж как умел разрушать собственные штампы, уходить от себя привычного, куда мысль поведет. Достаточно перечитать «Кому на Руси жить хорошо» - эту первую симфонию в стихах. А как он умел в нескольких строках набросать судьбу человека! В эпосе Некрасов был сильнее, чем в лирике. В этом жанре ему не раз удавалось выстраивать изящные здания из неподъемных монолитов. Не всё завершено – но это уж, как водится. А что ему точно никогда не изменяло – это сарказм, по силе не уступавший пушкинскому. Отчасти самоедский.
Аммирал-вдовец
Cтранно, что не написан приключенческий роман о Некрасове, не снят кинофильм. А, может быть, это как раз закономерно: всё – в его стихах, изданы и прокомментированы они дотошно. Зато ему служили исследователи – например, Корней Чуковский, который, кроме прочего, упрашивал современников ответить на анкету о Некрасове, в которой был вопрос «Какие стихи Некрасова любите Вы больше всего?». Называли «Власа», «Арину, мать солдатскую», «Внимая ужасам войны», «Рыцаря на час»… Макс Волошин назвал «Аммирала-вдовца» из «Кому на Руси жить хорошо» - и, по-моему, эту народную вещицу стоит напомнить:
Аммирал-вдовец по морям ходил,
По морям ходил, корабли водил,
Под Ачаковым бился с туркою,
Наносил ему поражение,
И дала ему государыня
Восемь тысяч душ в награждение.
В той ли вотчине припеваючи
Доживает век аммирал-вдовец,
И вручает он, умираючи,
Глебу-старосте золотой ларец.
"Гой, ты, староста! Береги ларец!
Воля в нем моя сохраняется:
Из цепей-крепей на свободушку
Восемь тысяч душ отпускается!"
Аммирал-вдовец на столе лежит...
Дальний родственник хоронить катит.
Схоронил, забыл! Кличет старосту
И заводит с ним речь окольную;
Всё повыведал, насулил ему
Горы золота, выдал вольную...
Глеб - он жаден был - соблазняется:
Завещание сожигается!
На десятки лет, до недавних дней
Восемь тысяч душ закрепил злодей,
С родом, с племенем; что народу-то!
Что народу-то! С камнем в воду-то!
Всё прощает бог, а Иудин грех
Не прощается.
Ой, мужик! мужик! ты грешнее всех,
И за то тебе вечно маяться!
Страшновато, до сих пор читать страшновато – хотя уж мы-то ко всему привычны. И сочувствие Некрасова к мужику непритворно. Его судьбу он знал не по чьим-то прокламациям. И, между прочим, быстрого выхода из тупика не видел и не предлагал. Но верил в человека и в силу слова.
Шампанское с квасом
Вот «Недавнее время» (1871) - полузабытая первоклассная поэма, картина жизни, немного шаржированная, но не без сердечной боли.
В Петербурге шампанское с квасом
Попивали из древних ковшей,
А в Москве восхваляли с экстазом
Допетровский порядок вещей,
Но, живя за границей, владели
Очень плохо родным языком,
И понятья они не имели
О славянском призваньи своем.
Я однажды смеялся до колик,
Слыша, как князь говорил:
"Я, душа моя, славянофил".
-"А религия ваша?" - "Католик".
Не задеты ничем за живое,
Всякий спор мы бросали легко,
Вот за картами,- дело другое!-
Волновались мы тут глубоко.
Таковы-то теперь разговоры…
А «Крещенские морозы» из поэмы «О погоде»? И в этом повествовании Некрасов – мастер поэтических реприз:
«Государь мой! куда вы бежите?»
— В канцелярию; что за вопрос?
Я не знаю вас! — «Трите же, трите
Поскорей, бога ради, ваш нос!
Побелел!» — А! весьма благодарен! —
«Ну, а мой-то?» — Да ваш лучезарен! —
«То-то! принял я меры...» — Чего-с? —
«Ничего. Пейте водку в морозы —
Сбережете наверно ваш нос,
На щеках же появятся розы!»…
«Побранился с супругой своею
После ужина Нестор Фомич,
Ухватил за короткую шею
И прихлопнул его паралич!
Генерал Федор Карлыч фон Штубе,
Десятипудовой генерал,
Скушал четверть телятины в клубе,
Крикнул „пас!“ — и со стула не встал!»
Таковы-то теперь разговоры,
Что ни день, то плачевная весть.
В клубах мрак и унынье; обжоры
Поклялися не пить и не есть.
И он себя от этих обжор не отделял – и эта непосредственность в Некрасове очаровательна. Хотя, как говорил Александр Блок, «Эпоха заставляла иногда быть сентиментальнее, чем был Некрасов на самом деле».
Полна коробушка
Забыть это фольклорное отступление из поэмы «Кому на Руси…» невозможно. Незаёмный русский Бернс, золотое сечение народной поэзии, песня, из которой ни слова не выбросить. А поэма неразгаданная, притягательная. Ну, а эти строки почти всем известны:
Вот и пала ночь туманная,
Ждет удалый молодец.
Чу, идет! - пришла желанная,
Продает товар купец.
Катя бережно торгуется,
Всё боится передать.
Парень с девицей целуется,
Просит цену набавлять.
Знает только ночь глубокая,
Как поладили они.
Распрямись ты, рожь высокая,
Тайну свято сохрани!
Не менее известна – хотя бы в исполнении Некрасова – и песня «О двух великих грешниках» из той же поэмы:
Было двенадцать разбойников,
Был Кудеяр - атаман,
Много разбойники пролили
Крови честных христиан,
Много богатства награбили,
Жили в дремучем лесу,
Вождь Кудеяр из-под Киева
Вывез девицу-красу.
А потом:
Совесть злодея осилила,
Шайку свою распустил,
Роздал на церкви имущество,
Нож под ракитой зарыл.
Но все-таки однажды достал нож – и прирезал пана Глуховского, о котором слыхал «много жестокого, страшного». Образцовая баллада.
Странничек и Зеленый Шум
Его лучшие стихи – на грани исповеди и стилизации. «Песня убогого странника» - нет, это не только монолог выдуманного героя:
Я лугами иду - ветер свищет в лугах:
Холодно, странничек, холодно,
Холодно, родименькой, холодно!
Я лесами иду - звери воют в лесах:
Голодно, странничек, голодно,
Голодно, родименькой, голодно!
Я хлебами иду - что вы тощи, хлеба?
С холоду, странничек, с холоду,
С холоду, родименькой, с холоду!
Некрасов понимал, что некоторые его стихи – даже лучшие, такие, как «Влас» или «Несжатая полоса» - несколько монотонны. Дыхание у него было длинное, Некрасов тяготел к многословным балладам, к поэмам, некоторые из которых остались незавершенными. И – стал разнообразить стих сочетанием разных размеров. Вот тут и проявилась музыкальность Некрасова, держащего в воображении десятки интонаций и мотивов. Эту линию всерьез продолжили только поэты ХХ века. Так появился и «Зеленый шум» (1863) – стихотворение, навеянное сложными народными распевами. Странное, неожиданное получилось стихотворение – как заклинание весны (кстати, его любил с восхищением цитировать Ленин):
Идет-гудет Зеленый Шум,
Зеленый Шум, весенний шум!
Играючи, расходится
Вдруг ветер верховой:
Качнет кусты ольховые,
Поднимет пыль цветочную,
Как облако: все зелено,
И воздух и вода!
И Волга-матушка сама…
Не менее интересен Некрасов-бытописатель. До него только Пушкин (которого так часто числили антиподом Некрасова) так смело перемешивал «поэтическое» и «прозаическое» - в «Графе Нулине» или «Онегине». Некрасов впустил в стихи самую шершавую прозу – и получилось отменно.
А какова история успеха лихого русского буржуа – новая нота в поэзии, до сих пор никем не заглушенная. «Горе старого Наума»:
Науму паточный завод
И дворик постоялый
Дают порядочный доход.
Наум — неглупый малый…
…Недалеко и Кострома.
Наум живет — не тужит,
И Волга-матушка сама
Его карману служит.
Питейный дом его стоит
На самом «перекате»;
Как лето Волгу обмелит
К пустынной этой хате
Тропа знакома бурлакам:
Выходит много «чарки»…
Здесь ходу нет большим судам;
Здесь «паузятся» барки.
Действительно был такой купец – Никита Понизовкин, фантастически разбогатевший сын крепостного. Он перерабатывал картофель на крахмал, построил несколько фабрик, был скуповат и суховат. А потом загадочно исчез, отправившись в Ярославль – вроде бы к докторам. Пропал, попал в руки разбойников, влюбился на старости лет? Всё может быть. И у Некрасова всё есть. И о Волге, и о старом Науме.
О деньгах он писал как никто. Со знанием дела:
Грош у новейших господ
Выше стыда и закона;
Нынче тоскует лишь тот,
Кто не украл миллиона.
Бредит Америкой Русь,
К ней тяготея сердечно…
Шуйско-Ивановский гусь –
Американец?.. Конечно!
Что ни попало – тащат,
«Наш идеал, – говорят, –
Заатлантический брат:
Бог его – тоже ведь доллар!..»
Правда! но разница в том:
Бог его – доллар, добытый трудом,
А не украденный доллар!
Как долго в поэзию не пускали этой реальности. Некрасов познал ее и нашел точные слова, не говоря об интонациях.
Там вековая тишина…
Некрасов, как правило, беспокоен, тревожен. Идиллические мотивы – не для него. Но… Вот стихотворение 1857 года, которое принято связывать с обсуждением Великих реформ. Но здесь политику перевесило нечто более могущественное. Природа. Россия. И стихотворение скорее успокаивает, умиротворяет, чем поднимает на бой:
В столицах шум, гремят витии,
Кипит словесная война,
А там, во глубине России, -
Там вековая тишина.
Лишь ветер не дает покою
Вершинам придорожных ив,
И выгибаются дугою,
Целуясь с матерью землею,
Колосья бесконечных нив...
Долго можно продолжать этот некрасовский свиток.
Просто попробуйте так же писать стихи, торговать литературой и играть в карты. То-то.