Вперед к беловодью. Акунин и Гребенщиков

Массовое искусство - это обычно признания человека, которого застали врасплох, и который говорит первое, что ему приходит в голову. Сюжетные штампы, стандартные образы нанизываются на стержень невроза, боязни будущего. Поэтому герой массового произведения никогда не может быть юным: будь то лубочный разбойник, капитан надежды или удачливый артист - всё это люди, которые всё что можно уже повидали.

Но неожиданно у патриархов российской массовой культуры появился новый и прежде невиданный мотив - особое чувство юности, первоначальности ощущений. Эта неделя прошла под знаком двух важных явлений: завершающие две «фильмы» сериала Бориса Акунина об Алексее Романове и Первой мировой войне «Смерть на брудершафт» и «Архангельск», альбом группы Аквариум.


Оба произведения должны подвести итоги большой работы, это отчёт за несколько лет. Оба произведения - вестники Апокалипсиса, уже произошедшего в истории.


И в романах Акунина, и в песнях Гребенщикова апокалиптизм, чувство надвигающейся и уже произошедшей катастрофы, дано не глазами автора, а глазами самых разных героев. Герои эти историчны: трудно было представить, чтобы в предшествующих «фильмах» появился Ленин собственной персоной, или командир женской роты Бочкарева. Николай II в предшествующей «фильме» Акунина - это характер, литературный персонаж, ничем не отличающийся от героев Дюма или Дрюона. А Ленин - это не характер, это миф и анекдот одновременно, картавящий лысый старик, врывающийся в ткань детектива, чтобы сделать невозможными любые «психологические» детективные сюжеты. Он именно плоский персонаж анекдота, который вдруг пришел туда, где происходит интрига, чтобы никаких интриг больше не было. Такой же конец интриги и в последней «фильме»: война диктует свои законы, а грубая и честная офицер Бочкарева - свои, и это препирательство отменяет историю: каждый остается ни с чем.


По сути дела, в песнях Гребенщикова происходит то же самое. В предшествующих альбомах мы видели игру воображаемого «я» автора песен со столь же воображаемыми персонажами. Эта игра представляла собой легкомысленный обмен: персонажи могут изречь что-то мудрое, а «автор» готов, скажем, излечить их от депрессии. Это был особый диспут о китайской или индийской философии, который не переходил в пир, но при этом и запечатлевался в памяти слушателя несколькими обнадеживающими состояниями. Можно погрузиться на дно колодца, но всё равно видеть звёзды. Можно взлететь в небеса, но при этом сохранить самообладание.


Новый герой Гребенщикова, «он ни 'за', он ни 'против', он занят другим, как Басё». Мудрость уже не может быть включена в эстетическую игру, она злорадна и цинична: «Ложась спать, никогда не знаешь, где обнаружишь себя поутру». Раньше подобные экзерсисы, очнуться и ничего не помнить, позволяли в песнях БГ только «мы», все опомнились или все забылись, и в этом и была интрига. Теперь нет никакой интриги, есть только препирательство о том, кому где ложиться спать, и кому когда вставать.


«Но если нужно бежать - беги»: это не призыв к «мы», ко всем слушателям, иначе бы не было этого железного, лязгающего и одновременно счетоводного «нужно». «Мы» предпочитают думать в категории «можно», а не «нужно». И никто не знает поэтому, к кому обращены эти слова - это страж Вавилона говорит лирическому герою песни, или сам герой лирической песни обращается к безмолвной реке, которую скоро может сковать лёд. И для того, и для другого исторические сюжеты кончились, осталось только диктовать свой закон.


Но неожиданно оказывается, что этот мир, который вывели перед нами мастера массовой культуры, состоит из мнений. Мы привыкли к тому, что отдельное мнение получает вес, когда оно признаётся «авторитетным», когда оказывается поддержано политическим влиянием или «символическим капиталом» учёного-эксперта. Мы привыкли видеть мир как поток мнений, над которым вдруг неожиданно поднимаются отдельные высказывания, которые как считается, описывают «историческую ситуацию». Мы думаем, что меткие и убедительные высказывания значимы для «нашего отношения к происходящему», тогда как все остальные высказывания не имеют к нам никакого отношения, и мы можем их не замечать.


Но именно ткань и последних романов-кино Акунина, и альбома Гребенщикова соткана из множества равноправных мнений, каждое из которых обладает правами политического представительства. По сути, романы Акунина - не об отношении к революции отдельных персонажей, а о том, до каких пределов может расшириться спектр мнений о революции: что может сказать солдат, что матрос, что представитель власти или шпион. И именно из этих мнений и складывается настоящая картина революции, и даётся объяснение, кто опошлил благородный порыв - просто выводить характеры было бы бессмысленно.


И смысл песен нового альбома: пороки не возникли сейчас, они существуют уже давно, и исчерпали весь потенциал своей «амбивалентности». Уже нельзя мерить, какое из зол меньше: и меньшее зло, и большее зло - это качание одного и того же маятника. Мыльные пузыри старых раздутых мнений уже лопнули, осталась мечта о будущем. Отсюда это странное чувство первоначальности, неиспорченности ощущений в «апокалиптических» произведениях: нет уже характеров, нет уже слов и позиций, есть только наше общее гнушание злом, первозданный и естественный предел наших чувств и мнений.


Александр Марков


Russian Journal


Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе