Талисманы зимней Олимпиады в Пхёнчхане были представлены 2 июня 2016 года и тесно связаны с корейской культурой. Белый тигр Сухоран по замыслу организаторов символизирует доверие к Играм, одновременно защищая спортсменов и болельщиков. Дело в том, что в корейских народных сказках тигр известен как символ силы и защиты, а его белый окрас связан c льдом и снегом.
Распространенный на Корейском полуострове азиатский черный медведь в данном случае получил имя Бандаби, а символизирует мужество и силу воли.
Началось все самым сказочным образом: на окрестных горах вспыхнули огни и рассыпался фейерверк, черно-белый тигр на шести человеческих ногах ввел пятерых детей на круглую белоснежную арену, к ним стеклись прочие волшебные и мифологические существа — бабочки, дракончик, олень, птица, похожая на птеродактиля, исполинские насекомые. К животным присоединилось местное население в виде танцующих женщин в черно-белых стилизованных национальных платьях с длинными рукавами и косыми подолами. Белоснежный пол преобразился: под ногами действующих лиц возникли скалистые горы, сменившиеся золотыми фресками,— миф и природа уступили место культуре.
Следующий эпизод ее и представлял. Древнейший танец с двусторонними корейскими барабанами, некогда исполнявшийся во славу урожая, превратился в эффектный концертный номер идеальной синхронности и геометрического совершенства. За традиционные вращения и калейдоскопическую смену рисунка отвечал женский кордебалет в длинных вишневых юбках с синим подбоем, за ритм — каре девушек в центре арены, сидящих на коленях и молотящих в барабаны. В финале номера их белоснежные одежды волшебным образом окрасились красным и синим, составив слившиеся запятые инь и ян,— то есть, собственно, корейскую государственную эмблему. Корейский флаг уже в виде полотнища внесли восемь разновозрастных и самых титулованных корейских спортсменов, его подняли на флагштоке, и тут началось 45-минутное шествие команд.
Спортсмены из России оказались 55-ми в процессии — после приплясывающей четверки из Ганы, голого атлета-знаменосца из Тонги, прикрытого лишь юбкой, и прочих экзотичных делегатов. В своих бесформенных длинных серых куртках, белых шарфах и синих брюках, смахивающих на джинсы, лишенные национальных символов, а заодно и хохломской залихватскости, россияне выглядели грузновато, но вполне пристойно. Впрочем, если судить по шествию, это будут североамериканские игры: с огромной толпой спортсменов из США по численности могла соперничать разве что канадская делегация. Завершавшие процессию северные и южные корейцы, шедшие под единым флагом с изображением полуострова, были неотличимы в своих белых стеганых одеждах — даже по выражению лиц, одинаково улыбчивых.
После того как спортсмены угнездились на трибунах, местный Дамблдор — 77-летний Ким Нам Ки в национальной шляпе и стилизованном под народный тулуп пальто — спел надтреснутым голосом печальную историческую песнь про вечность, в то время как дети «плыли» на плоту по арене, изображавшей «реку времени» в виде цветущих видеополей.
Доплыли до исполинской луны — то есть до ближайшего будущего. В телетрансляции будущее выглядело как серия рекламных кинороликов про новейшие технологии: врачи исследуют голограммы мозга, воздушные трамваи лавируют среди небоскребов, иероглифы на уроках каллиграфии восстают с листа и живут своей жизнью — чем не урок по материализации видений.
На арене будущее материализовалось в виде бесчисленных человечков в синей униформе, катающих светящиеся рамы на колесах в разных направлениях: получался то исполинский коридор, ведущий в бесконечность, то загогулины неведомого шифра, то калейдоскоп геометрических узоров. Хай-тековую световую хореографию аранжировала акробатическими трюками многолюдная группа брейк-дансеров — примерно так лет 90 назад в мюзик-холлах популярные «танцы машин» оживляли модным чарльстоном.
Неизбежную церемониальную прозу составляли речи председателя корейского оргкомитета Игр Ли Хи Бома, президента МОК Томаса Баха, не забывшего упомянуть про чистоту спорта, и корейского президента Мун Чжэ Ина, официально открывшего Олимпиаду. Дивная красавица сопрано Суми Хван превратила банальный олимпийский гимн в великую эльфийскую песнь; олимпийский огонь в изящной белой чаше, символизирующей полную луну, зажгла фигуристка Ким Ен А, выписывая при этом ледовые кренделя с неземным изяществом.
С окрестных гор слетели лыжники и сноубордисты с горящими факелами, образовав в финальной мизансцене олимпийские кольца, с земли в небо поднялись звезды. И все же, несмотря на грохот и полыхание фейерверков, главная нота завершающего раздела оказалась лирической. Этот тон задала исполненная четырьмя корейскими джазовыми певцами разных возрастов песня Леннона «Imagine» — напоминание о том, что двухчасовое представление задумывалось не только как волшебная зимняя сказка о корейских детишках, но и как призыв к миру.