Пившие вересковый мед

Не так-то просто иной раз угадать ровесника. Время несправедливо. «Движение часовых стрелок прорезает», конечно, как жалуется героиня Гуго фон Гофмансталя, «морщины на челе», но ведь кому-то раньше, а кому-то позже, кому-то глубже, а кому-то мельче. Наружность – плохая подсказка.

Елена Чудинова

Фото из архива автора

Но если я подозреваю, что некто – одних со мною лет, у меня есть вернейший способ это немедля выяснить. Надо только негромко, словно бы невзначай, продекламировать:

«Из вереска напиток

Забыт давным-давно,

А был он слаще меда

Пьянее, чем вино».

Вы удивлены? Тогда мы с вами не сверстники. У моего однолетка тут же загорятся глаза, он немедля подхватит:

«В котлах его варили

И пили всей семьей

Малютки медовары

В пещерах под землей».

И мы тут же поймем друг друга, и хором вспомним, как пришел безжалостный к врагам шотландский король и расправился с крошками пиктами.

«На вересковом поле

На поле боевом

Лежал живой на мертвом

И мертвый на живом».

Ни один день рождения в моих младших классах не обходился без чтения «Верескового меда». Кто помнил его наизусть от начала до конца, тот был молодец, а кто не потрудился выучить, тому оставалось только тихонько слушать. У соседа по лестничной площадке был цветной диафильм, если кто-нибудь еще знает, что это такое. Как же ему завидовали! Диафильм «Вересковый мед»!

Не просто детская мода, нет! Это был своего рода гимн нашего детства.

Могла ли я знать тогда, что через много-много лет полюблю часами бродить по лиловым зарослям вереска на скалах, над грозным этим рокотом Атлантического океана? Или все наоборот – я полюбила бродить по верескам оттого, что главным стихотворением моего детства был «Вересковый мед»? Кто теперь разберет.

Что-то бесконечно важное для нас было – в самом ли звучании этой баллады в ее чудесном переводе, в сюжете ли… А, пожалуй, все-таки в сюжете. Многие другие стихи С.Я. Маршак переводил ни в коей мере не хуже. Но какой-то очень важный урок извлекали мы только из «Верескового меда» – на грядущую жизнь. Вот пытаюсь понять слякотным мартовским вечером 2011 года – какой урок-то, собственно говоря? Злой завоеватель перебил медоваров, а потом спохватился. «Цветет медовый вереск, а меда я не пью!» Тут-то и примечает королевская свита двух последних живых медоваров.

«Вышли они из-под камня,

Щурясь на белый свет:

Старый горбатый карлик

И мальчик пятнадцати лет».

Конечно, мальчик сейчас проявит чудеса героизма! Король уже грозит пытать, сжечь обоих заживо, если не откроют тайну верескового меда… Мальчик гордо молчит. Но тут вмешивается старик, ах, какие подлые речи он ведет! Выдать тайну он согласен, но сперва шотландцы пусть убьют его сына.

«Мальчику жизни не жалко,

Гибель ему нипочем…

Мне продавать свою совесть,

Совестно будет при нем!»

Здоровяк шотландец, связав мальчика, швыряет его в морскую пучину с отвесной скалы.

Кстати, да не подумает читатель, что «Вересковый мед» был гимном баловней судьбы, московских детей из академического к тому же квартала.

…Знойное лето, холмистая курортная Таруса с ее деревянными домами, над ажурно резными коньками которых сплетаются ветви берез. Мы гуляем в городском саду. Мы это (родители не в счет) я и медно рыжий Сашка, мой вынужденный друг, сын директора Палеонтологического института. Вернее это я – его вынужденная подруга. Я все-таки играла иногда с местными детьми, хотя это и не одобрялось. А вот Сашку его бонтонная бабушка в белоснежных кудряшках и непременных митенках контролировала строжайше. Он мог играть либо уж с бабушкой, либо со мной – третьего не дано. Мы гуляем в парке и (Хорошо, хотя бы бабушек с нами нет!) уже выпросили по эскимо, которое с наслаждением грызем. А на открытой эстраде – какой-то самодеятельный концерт. Когда мы подходим, с эстрады как раз спускаются певица с аккордеонистом.

«А сейчас ученица школы номер два Иванова Валя прочтет стихотворение!» – объявляет конферансье.

Выходит девочка, совсем простая, в пионерской форме, которая, видимо, служит кобеднишным нарядом. Пилотка на коротких русых волосах, белые гольфы.

С первых же слов мы с Сашкой замираем, забывая о мороженом. Между нами и девочкой Валей натягивается крепчайший невидимый канат, мы – заодно, это к нам она обращается, это мы ее слушаем и слышим.

«Неправду сказал я, шотландцы,

От сына я ждал беды!

Не верю я в стойкость юных,

Не бреющих бороды!

А мне костер не страшен,

Пускай со мной умрет

Моя святая тайна,

Мой вересковый мед».

«Вересковый мед» – он был действительно универсальным кодом, но только для нашего поколения, даже меньше, чем поколения, плюс-минус полтора года. И сердце каждый раз ухало, ожидая, что старик действительно предаст. И каждый раз взлетало с последними его словами. Но почему он, этот старик? Ведь куда более естественно, чтоб детей увлекал подвиг другого ребенка, а не какого-то там бородатого карлика! А уж сколько замечательных стихов повествует о детском героизме! Так нет, нам подавай стихотворение, где мальчик, которому мы должны бы сопереживать, фигура в итоге незначительная, пешка.

Вот именно, пешка. А старый карлик – шахматист. Мы отдавали бессознательное предпочтение не красивому фанатизму, но вооруженной интеллектом непреклонности. Умению просчитать на несколько ходов вперед даже собственную смерть.

Холодное самоотвержение ведь требует много большей воли и большего мужества, чем самоотвержение горячее.

Не случайно другой культовой вещью для нас были книги о Шерлоке Холмсе. Руки помнят драгоценные черные томики, глаза помнят изображения пляшущих человечков. «Илси, выходи!» Из всех персонажей детской литературы Шерлок Холмс – единственный, кто движет сюжет силой мысли. Не потому джентльмены бодрствуют ночью, что девушка пожаловалась – отчим, мол, хочет змею на нее выпустить, а потому, что хоть девушка и не знала вовсе, чего следует опасаться, сыщик сумел связать воедино слова умирающей о пестрой ленте, блюдечко молока и вентиляционное отверстие, пробитое в странном месте – между комнатами.

Да и просто в шахматы мы играли охотно. Забросив их опять-таки в младших классах, за всю взрослую жизнь не сыграв ни разу, я несколько лет назад случайно разговелась. И – ко всеобщему изумлению – обыграла всю семью, хотя двое мною обыгранных были с разрядами. (С тех пор, правда, не рисковала повторить).

Впрочем, не странно, что в юности мне было не до шахмат. Шахматы, связанные воедино с поведенческой матрицей горбатого карлика, были для нашего поколения лишь подготовкой к жизни. А жизнь сама оказалась, сколь ни банально сие звучит, шахматной доской. Ни до, ни после нас в такие игры никому играть не довелось. Наша судьба – немножко особенная.

Но об этом – в другой раз как-нибудь.

Елена Чудинова

Эксперт

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе