Олег Лекманов: «За нами не приходили, нас не сажали. Как мы можем судить своих героев?»

Гостем очередного вечера стал филолог и литературовед Олег Лекманов, который выпустил книгу «Жизнь прошла, а молодость длится» — путеводитель по мемуарам поэтессы Ирины Одоевцевой «На берегах Невы». «Афиша Daily» публикует фрагменты беседы.


— Почему вы решили прокомментировать именно «На берегах Невы» Ирины Одоевцевой?

— Это очень интересная книжка, с которой многие начинают свое знакомство с эпохой русского модернизма. Некоторые считают эти мемуары неправдивыми. Единственным способом разобраться было проверить все и уже сделать общие выводы. Кто‑то должен был сделать этот комментарий. Я, как обычно, огляделся, может быть, кто‑нибудь еще? Но нет, за эту работу пока никто не брался. Тогда я сел и за два года написал этот путеводитель.

— В последние годы мы видим пристальный интерес к механизмам памяти и ее работе. Появился проект Линор Горалик Post.Post media о работе с частной памятью, Мария Степанова написала роман «Памяти памяти». Почему память стала так всех интересовать?

— Совершенно очевидно, что время — благодаря интернету в первую очередь — страшно ускорилось. Все меняется на наших глазах. Как‑то я ехал в метро вместе с мальчиком и его мамой. Мальчик кричал: «Я не хочу эту классику, я не хочу «Гарри Поттера», давай что‑нибудь другое!» Для них «Гарри Поттер» уже классика! Мне кажется, когда все так быстро течет, когда мы ощущаем, что время протекает сквозь пальцы, возникает необходимость что‑то зафиксировать, остановить.

Попытки удержать время были всегда, но сейчас стали очень востребованными. Как можно удержать его нам, литераторам? Либо писать художественные книжки, либо воспоминания, либо комментарии к мемуарам, чем я, в частности, и занимаюсь.


— Мемуары Одоевцевой начинаются с ноября 1918 года — не самый простой период в истории России. Но Одоевцева словно создает альтернативную картину Петрограда, о которой говорит с такой легкостью, что даже страшно. Вас это не смущало?

— Одоевцева действительно пишет очень легко, и в этом обаяние ее книги. Там описываются трагические судьбы. Мы знаем, как кончится жизнь Гумилева: Одоевцева об этом, кстати, не умалчивает. Знаем, как кончится жизнь Мандельштама. Какой будет судьба Ахматовой, а встречей с Ахматовой кончается эта книга. Если читать стихи Ахматовой этого периода, мы увидим совершенно другое ощущение времени. Я думаю, что это связано с художественной задачей автора.

В книге Одоевцевой очень много ценного сказано о Гумилеве, Мандельштаме, Георгии Иванове — тех людях, которых автор хорошо знала. Но в то же время я бы предложил к этой книге относиться как к беллетристике. Я не хочу обвинить Одоевцеву или ее защищать — она в этом не нуждается. Я показываю, что она иногда ошибается. Например, в разных редакциях своей книги она по-разному воспроизводит один и тот же монолог. Но ей это было нужно для того, чтобы было интересно, чтобы получился роман: молодая начинающая поэтесса, входящая в литературный мир: к ней быстро приходит успех, ее окружают самые лучшие, самые прекрасные люди этого времени, а ведет ее за руку обаятельный рыцарь — Николай Степанович Гумилев.

Ради того чтобы получился такой сюжет, она многое убирает, о многом не пишет — или пишет так, что мы не грустим, а улыбаемся. Конечно, она пишет и про голод и холод, но все словно окутано дымкой и смягчено — как трагедию мы это не воспринимаем.

— Правда ли она была такой юной и наивной, какой изобразила себя в своих мемуарах?

— Часто бывало, что по разным причинам в то время люди меняли себе год рождения. Но в случае с Одоевцевой это особенно интересно. Она иногда писала, что родилась в 1901 году — то есть в 1919 году, когда она поступила в Литературную студию, ей было 18 лет, а в 1922-м, когда она уезжала из России, 21. На самом деле Одоевцева родилась в 1895 году — исследовательница Анна Слащева нашла в церковной книге число и год ее рождения. Получается, когда все происходило, ей было 24 года.

Более того, у нее уже был муж. Помните, в книжке мелькает загадочный двоюродный брат? Вот она и была замужем за своим двоюродным братом Сергеем Поповым. Почему Одоевцева все это убирает? Получился бы другой образ — взрослая женщина, которая входит в мир с определенным жизненным опытом. Но Одоевцевой этого не хотелось, она написала иначе. И ей это удалось. В этом большое обаяние ее книги.

— Нина Берберова, Анна Ахматова, Надежда Мандельштам и многие другие авторы беспощадно критиковали Одоевцеву. Даже тот же Адамович, с которым у них были, казалось бы, неплохие отношения, высказывался о ней язвительно. Почему так?

— Надо понимать, что когда мы пытаемся с высоты птичьего полета дать один ответ, получается неточно и неинтересно. В своем путеводителе я как раз-таки пытаюсь разбираться с каждой конкретной историей.

Нелюбовь Ахматовой вполне объяснима, на то было несколько разных причин. Например, то, что Одоевцева в своих мемуарах описывает личную жизнь Ахматовой. Кому это понравится? Вторая причина — и важная — это то, что Ахматовой не нравился стиль Одоевцевой. Она ее упрекала (не без основания) в том, что монологи в мемуарах слишком длинные и, следовательно, выдуманные — нельзя было дословно это все запомнить. И третья, самая важная причина — Ахматова вообще не любила тех, кто уехал в эмиграцию после революции. Она считала их предателями, считала, что они не имеют права судить о тех, кто остался. Поэтому Одоевцева ее страшно раздражала. А еще Одоевцева упомянула об участии Гумилева в таганцевском заговоре! Ахматова надеялась, что Гумилев будет реабилитирован, и думала, что из‑за этого упоминания Одоевцевой его могут не реабилитировать. Его действительно не реабилитировали, но не из‑за мемуаров Одоевцевой.

Что касается критики, с которой обрушилась на Одоевцеву Надежда Яковлевна Мандельштам, то это продолжение ахматовской линии.


У Ахматовой было такое свойство — она умела внушать людям мысли. И эти люди не просто повторяли ахматовские суждения, а начинали их усиливать, варьировать.


Надежда Яковлевна была страшно несправедлива по отношению к Одоевцевой. Например, когда она пишет: не верю, что к Одоевцевой подошел Андрей Белый и сходу рассказал ей о своих взаимоотношениях с Блоком и Любовью Менделеевой. Но мы знаем из других воспоминаний, что Белый действительно часто рассказывал незнакомым людям эту историю. И ее же обвинение, что Одоевцева написала со слов Георгия Иванова, будто Надежда Яковлевна встретила его в мужском костюме. И вот вдова Мандельштама пишет возмущенно, что она была в пижаме, а не в костюме. Ну скажите, пожалуйста, какой страшный грех! Или о том, что голубые глаза Мандельштама были вовсе не голубыми…

— А Адамович?

С ним история вообще другая. Было три ближайших друг к другу человека: Иванов, Адамович и Одоевцева. Они даже жили вместе некоторое время в квартире в Петрограде — Адамович и Иванов постоянно, а Одоевцева там часто появлялась. Потом они все уехали за границу. Когда началась война, Адамович занял резкую антигитлеровскую позицию, а Одоевцева с Ивановым — я бы сказал, размытую. Они надеялись, что Гитлер спасет Россию от большевиков. Там сложная история.

Одоевцева могла раздражать людей, ее знавших, я не отрицаю этого. Она почти никогда сознательно не врала, но легко могла ради интересности сюжета реальность приукрасить — Адамовичу, наверное, это не нравилось.

Не забудьте еще про то, что судьба всех троих сложилась не очень счастливо. У Адамовича еще ничего — он был одним из главных критиков русского зарубежья. А Иванова это мы сейчас так любим и читаем — но ведь он умирал в доме престарелых. Одоевцева, несмотря на свой дар легкости и подвижности, тоже человек трудной судьбы. Поэтому взаимное раздражение не то чтобы простительно — не нам их прощать, — а вполне объяснимо.

— Когда вы работали над путеводителем, вам больше приходилось подтверждать какие‑то истории и факты, упомянутые Одоевцевой, или опровергать?

— Она довольно много путает — например, день недели, в который происходило то или иное событие, или погоду — всегда. Во многом это было потому, что у Одоевцевой под рукой не было интернета, чтобы проверить. При этом ей хотелось создать ощущение предельной точности, что она помнит все хорошо. Она не рассчитывала, конечно, что будет сидеть занудный комментатор и все проверять.

Она цитирует на память огромное количество стихотворных строк — я, например, столько не помню! Но помнит она их неточно — приводит с ошибками известные стихотворения, «Незнакомку» или «Пушкинскому дому» Блока.

Это как раз к разговору о памяти. Давайте попробуем с вами завтра написать о нашем сегодняшнем разговоре. Я вас уверяю, мы все вспомним по-разному, реплики и интонации у нас будут разными. Люди помнят все неточно, с этим надо смириться. Одоевцева вспоминает события, описанные в «На берегах Невы», спустя сорок лет. И она, конечно, путается.


Не знаю, насколько интересно это читать, но я чувствовал себя таким Камбербатчем в роли Шерлока, когда все это расшифровывал.


— Мемуары Одоевцевой публиковались сначала в Париже, в Мюнхене, в нью-йоркском «Новом журнале», потом вышли отдельной книгой. Неужели у нее не было редакторов ни за рубежом, ни в России, чтобы поправить какие‑то неточности и сопоставить факты?

— У Одоевцевой никакого редактора не было. Сначала она действительно печатала куски из книги в газетах и журналах и писала фрагменты под публикации, а какие‑то куски — специально для книжки. Потом она все собрала, и в 1967 году вышла книга. В этой книге было такое чудовищное количество опечаток и ошибок, что за голову хватаешься. А когда она приехала в апреле 1987 года в СССР и печатала мемуары в «Звезде», в 1988 году редактор у нее уже был, но многие ошибки остались неисправленными. В моем путеводителе приведены куски разночтений из газетных и журнальных публикаций, которые не вошли в окончательный вариант. У меня было несколько редакторов — руководила процессом Елена Даниловна Шубина, а прекрасно редактировали мой текст Вероника Дмитриева и Галина Беляева. Плюс у меня был научный редактор, один из крупнейших современных филологов, специалист по XX веку Николай Алексеевич Богомолов.

Я капельку расстраиваюсь, когда читатели говорят: «Зачем в вашу книгу включили еще и текст Одоевцевой?» Он нужен хотя бы потому, что в этом издании исправлено огромное количество ошибок и опечаток. Например, Одоевцева описывает первую книжку стихов Ахматовой «Вечер», обложку которой сделал знаменитый художник Евгений Лансере. А у нее было написано «Ланкре», из издания в издание это переходило. И никто не исправил ошибку.

— Прочитала у вас на фейсбуке комментарий женщины, узнавшей про Цветаеву и ребенка, которого та отдала в приют, о том, что она ужасный человек и как поэта теперь ее воспринимать невозможно. А были ли у вас случаи, когда ваше отношение к написанному менялось после того, как вы лучше узнавали человека или факты из его биографии?

— Вы знаете, мне очень нравится выражение Ахматовой, которое она взяла из какого‑то одесского анекдота и очень часто применяла к себе: «Нас там не стояло». То есть мы не жили этой жизнью, не оказывались в тех страшных ситуациях. В ситуации Цветевой, например, или Ахматовой…

Мы с Михаилом Свердловым написали книжку про Николая Олейникова — одного из лучших поэтов XX века, которым я восхищался и восхищаюсь. После того как мы написали первый вариант этой книги, всплыли документы, в которых сообщается, что Олейников, возможно, убил своего отца, такая шолоховская история. Конечно, это накладывает некоторый отпечаток на восприятие. Но в то же время отвратило ли меня это от его стихов? Нет. Во-первых, я не уверен, что это было на самом деле: были причины, по которым он мог рассказать такую версию. Во-вторых, я, слава богу, не был красным или белым казаком, передо мной не стоял этот выбор.

Это ужасная пошлость — судить Мандельштама или Ахматову, не обладая их жизненным опытом. За нами не приходили, нас не сажали, каленым железом не пытали. Как мы можем вообще их судить? Какое право имеем? Моя принципиальная позиция — не судить своих героев.


Модератор встречи Екатерина Писарева — главный редактор книжного сервиса MyBook. Благодарим за помощь в подготовке материала куратора литературной программы Центра Вознесенского Илью Данишевского и арт-директора Центра Вознесенского Антона Каретникова.

Поделиться