Фото: В. Мусаэльян/ИТАР-ТАСС
— Приезжайте, — сказала мне по телефону пресс-секретарь Елена Добрынина. — У нас тут все собрались. Карелия еще не видела такого аншлага.
Я без труда нашел площадь Кирова и двухэтажный особняк. Из предбанника директорского кабинета доносился возмущенный ропот. Добрынина объяснила: к новому директору, Андрею Нелидову, приехал замминистра культуры РФ Андрей Бусыгин. Коллектив музея желает присутствовать на встрече двух Андреев, но пустят, по слухам, только замов.
Впрочем, появившийся тут же Бусыгин оценил обстановку и предложил общаться всем вместе. Тихим, интеллигентным голосом замминистра начал с извинений. Он сказал, что встретился утром с уволенным директором музея Эльви Аверьяновой и попросил у нее прощения за сумбур, который произошел. Под сумбуром Бусыгин, очевидно, имел в виду ее увольнение. В дополнение к извинениям, добавил он, экс-директору предложена должность главного эксперта по реставрации и памятная грамота от Министерства культуры.
Коллектив громко засмеялся.
— Кроме того, — как ни в чем не бывало продолжал Бусыгин, — есть инициатива провести открытый конкурс на должность директора. Это будет через полгода. Осенью.
— Нет! — запротестовали в толпе. — Какого черта! Почему не сейчас?
— Мы просим дать Андрею Витальевичу шанс, — настаивал замминистра. — В конце концов, это решение согласовано с администрацией президента. Поймите, у власти свои амбиции.
Слово взял сам Нелидов. Он сообщил, что собирается отправиться на остров Кижи и пробыть там как можно дольше. «Лучше всего до осени», — посоветовали из толпы. Затем у Бусыгина спросили, почему, вопреки единому квалификационному справочнику, утвержденному еще в 2011 году, директором назначен человек, не имеющий пятилетнего опыта работы на подобной должности? Замминистра признался, что не слышал о таком, «но, если хотите, это экспериментальное назначение».
Зал взорвался. Поступили предложения экспериментировать на Министерстве культуры и на администрации президента.
— Да погодите! Поймите, теперь к вам будет усиленное внимание со стороны и международных экспертов, и правительства. Это же лучше, — уговаривал Бусыгин.
В конце концов, ему надоело упрашивать и тем более оправдываться за действия руководства. Отбросив условности, замминистра объяснил, что мнение коллектива учитывается, но в рамках государственной дисциплины.
— Посмотрите на РПЦ, — предложил он, — там дисциплина еще сильнее, чем в армии.
Услыхав об РПЦ, протестующие поникли.
Два директора
Сразу после беседы с коллективом Бусыгин поехал в Национальный музей, где выступил перед карельской прессой. Там его сразу спросили: чем лично вас не устроила Аверьянова?
— Меня все устраивало, — открестился Бусыгин. — Решение принималось министром культуры. Очевидно, он руководствовался тем, что необходимо развивать не только музей, но и строительство, туризм… Вообще говоря, Мединский собирается приехать к вам до 17 февраля. Задайте эти вопросы ему.
Сама Аверьянова находилась в том же зале. После пресс-конференции я подошел к ней и спросил, что она может сказать о Нелидове.
— Могу сказать, что он и раньше, еще на посту губернатора, звал меня к себе советником. Я сказала: никаким советником я к вам не пойду. Что я вам буду советовать — как нарушать законы?
— Вы согласились быть экспертом по реставрации?
— Я пока не дала ответа.
— А если осенью будет конкурс директоров, вы примете участие?
— Однозначно нет.
Поговорил я и с Нелидовым. Новый директор не преминул сообщить, что не спал две последние ночи и совершенно измотан.
— Как произошло ваше назначение? — спросил я.
— Я узнал, что в министерстве обсуждается вопрос о назначении нового директора. И подумал, что тоже имею основания представить свои документы.
— Какие?
— Какие документы? Диплом о высшем образовании, степень доктора экономических наук, свою трудовую книжку, Орден почета.
— Вы обращались к кому-то лично?
— Да, я позвонил министру, попросил меня принять. Изложил свою мотивацию — почему я хочу работать на этой должности. Был длинный разговор. Через некоторое время мне перезвонили, назначили новую встречу, я пришел, и министр сказал: «Ваши три года работы в комиссии по культуре в Совете Федерации, степень доктора экономических наук, знание региона, в котором находится музей, и возможность общаться с теми людьми, от которых зависит любое продвижение на территории Северо-Западного округа, показались нам самыми убедительными — для того, чтобы музей жил и процветал».
— А говорят, вас лоббировали конкретные люди из администрации президента?
— Да зачем? Я доктор наук, вы что, считаете, что я не достоин этой должности? Если бы меня назначили вице-премьером или, скажем, директором Эрмитажа, тут, наверное, можно было бы о чем-то задуматься.
— А что не так с Эрмитажем?
— Ну, согласен, не надо сравнивать. В любом случае, и в администрации президента, и в правительстве не ходят разговоры только о том, «как там наши Кижи?».
Наши Кижи
На следующий день я отправился на остров. Этому предшествовало долгое, изнурительное планирование. Выяснилось, что прокладка зимнего маршрута на Кижи может довести туриста-одиночку до помешательства.
Самый простой способ — купить в петрозаводском турбюро какой-нибудь тур с наркологическим названием «Кижская сказка» и добраться до острова на катере с воздушной подушкой — не работал. Лед возле города еще не окреп, и, когда повезут туристов, было неясно. Оставалось либо лететь на вертолете (рейсы по понедельникам, билеты моментально уходят по блату друзьям и знакомым летчиков), либо ехать за триста километров рейсовым автобусом (по пятницам) до села Великая Губа. Там уже лед крепок, и местные могут подвезти на снегоходе. Но это полбеды — есть ведь еще обратная дорога, а ни вертолет, ни автобус ждать не будут.
В результате я погрузился в такси, которое помчало меня в Великую Губу. Выехали мы в шесть утра, поэтому у меня не было твердой уверенности, что все это происходит на самом деле. То мы продирались сквозь дремучий сосновый бор, то по обочинам дороги вдруг мелькали скалы. И не умолкая гремела в машине песня «Ты олень тупой», под которую таксист расписывал мне прелести финской обуви.
Он высадил меня на краю гигантского заснеженного поля, которое при ближайшем рассмотрении оказалось Онежским озером. Остаток пути я проделал в кибитке, прицепленной к снегоходу, — возница прибыл за мной из плотницкого реставрационного цеха. Дорога через озеро — двадцать километров — была аккуратно обозначена вешками. Позже я узнал, что вешки ставит один-единственный местный житель, который неделями высверливает лед, пробуя его крепость и намечая путь на всю зиму. Все, кто здесь живут и работают, передвигаются на снегоходах. А раньше ходили на лыжах: чтобы попасть на остров к восьми утра, выходили с материка в четыре. Ближе к весне некоторые таскали за собой лодку — не утонуть, если лед затрещит.
Остров еще посмотрит
Зимуют на Кижах, кроме памятников деревянного зодчества, человек пятьдесят — плотники, охрана, пожарные. Да еще несколько старушек, которые родились тут еще до того, как остров превратился в музей. Большая часть работников — жители окрестных сел и деревень, так как другой работы в округе нет, а музейная зарплата (12-20 тысяч рублей) считается вполне приличной. Есть и «идейные» — те, кто приехали на остров из любви к профессии.
Например, руководитель плотницкого цеха Андрей Ковальчук. Сам он на острове с 1999 года, по профессии — реставратор деревянного зодчества.
— Я сто раз уволиться хотел, — рассказывает он, — но пару лет назад окончательно решил: не уйду. Я революций вообще не люблю. Ничего хорошего от них не происходит.
В Петрозаводске у Ковальчука жена и двое детей, и зимой он выбирается к ним раз в две-три недели. Летом семья, наоборот, приезжает на остров.
В плотницком цехе у Ковальчука тепло, чисто и очень просторно. Пол усыпан стружками. У стены стоит гигантский комель, на нем можно уместиться вдвоем. Андрей рассказывает: это кусок елки, которая грозила упасть на часовню. Елку спилили, комель оставили на память. Но это развлечения, а основная работа — реставрация музейных объектов. Вот, скажем, восстанавливают Преображенскую церковь XVIII века. Вынимают из нее ярусы («пояса»), разбирают, осматривают, заменяют, если надо, бревна или их фрагменты и собирают заново.
Ковальчук сводил меня в хранилище, где содержится разобранный кусок церкви: огромный ангар, в специальных выемках неподвижно лежат холодные, мертвые бревна. Показал и свежий лес, предназначенный для «заплаток». Подошедший к нам прораб архитектурной части реставрации Алексей Чусов рассказал, что современный лес растет быстрее, чем триста лет назад, поэтому он менее плотный и приходится много отбраковывать. Да и ждать надо года полтора-два, пока он просохнет, а раньше использовать нельзя — может получиться конфликт старого с новым. Новые бревна просядут, получатся щели.
— Кстати, о конфликте старого с новым, — встрял я. — Как вам Нелидов?
Мужчины помолчали.
— Ну а что — нормально, — сказал наконец Ковальчук. — Физиономически он мне симпатичен. И вообще, люди здесь, на острове, поспокойнее, с вилами и топорами не бросаются.
Странно это было слышать после Петрозаводска.
— У острова и города такой, как бы сказать, антагонизм, — объяснил мне другой плотник. — Зарплаты у нас совсем разные. Слишком большая вилка — отсюда все проблемы. И когда все это началось, остров не то чтобы обрадовался, но сказал: поживем — увидим. И стал работать дальше. А те в городе что? Поорали и язык в задницу засунули? Не нравится — пиши заявление и уходи.
— Вам предлагали принять участие в сопротивлении? — спросил я.
— Конечно. Звонили, предлагали не давать директору катер, разойтись по домам, закрыть комплекс. Но только мы тут на острове вообще-то на рабочем месте — это прямое неподчинение. А там помитинговали — и домой ушли.
— Я не знаю, врет Нелидов или нет, — говорил мне Ковальчук, когда мы сидели в его кабинете и пили кофе, как на какой-нибудь полярной станции. — Я слышал, в музее говорили: дескать, продаст он за полгода все Кижи. Как он это сделает? По бревнам растаскает? Он еще ничего не сделал. Почему я должен ему не верить? Человек вроде как адекватный. И вообще — я хочу сохранять памятники. Дайте мне делать мою работу. Не помогаете — ладно, но и не мешайте. У островитян совсем другие проблемы, втолковывал Андрей. Им надо не на митинги ходить, а жить где-то. Новые дома на Кижах строить нельзя — это музей. Поэтому те, у кого нет дома в окрестных деревнях, живут либо в бытовках, либо в хорошо сохранившихся памятниках деревянного зодчества, чего, конечно же, тоже нельзя. Но этот запрет все деликатно обходят, в том числе и руководство.
— А где же будет Нелидов жить? Он вроде к вам надолго собирался.
— Ну есть у нас гостевой дом с душем и туалетом. Для официальных визитов. Наверное, там и будет. Да пусть живет. Жалко что ли.
Алексей Яблоков
Ведомости