Как выглядит счастье

Читаешь газеты и интернет, смотришь, как люди спорят по ТВ и кажется, что идет борьба идей, философских школ и т.д. Запутаешься вконец – и те хорошие, и эти симпатичные – разозлишься, а потом вдруг доходит: да ведь под разными позициями они мне просто предлагают различные образы счастья (поэтому я так и волнуюсь)!

Античность, готика, барокко, ампир, модерн... - долгое время человечество строило этот образ всем миром, и что такое счастье, совершенно точно знал каждый. Все смысловые векторы в обществе были наглядны (от фасона одежды – до гимна; от расписного сундучка - до сочинений придворных мудрецов), цель, к которой нужно стремиться, была настолько отчетлива, что там даже не существовало слова «счастье». Но ушли Большие Стили, цельные образы распались – и осталось только у каждого своё индивидуальное беспокойство, какие-то осколки внутри, заманчивые и бессвязные, которые мы пытаемся вытащить наружу, озвучить в научных терминах свою тайную картинку:


Рио–де-Жанейро и белые штаны...

«Я в весеннем саду пил березовый сок...»

«Горят марте-е-еновские печи...» (соцреализм)

Или романтизм: «А для звезды, что сорвалась и падает, Есть только миг, ослепительный миг». Счастье


...


Все люди стремятся к счастью, но, к сожалению, никто толком не знает, что это такое, поэтому стремятся к тому образу, который им предлагают художники (для чего, в частности, нужно искусство). Именно поэтому все счастливые семьи похожи друг на друга - строят жизнь с общего образца... во всяком случае, в прежних культурах было именно так.


Художник искал «типичное», «главное», «образ», «героя» - отбрасывал лишнее, субъективное (вдруг это никому кроме меня не интересно, а я сейчас, как дурак, буду про это писать роман?) Он смотрел по сторонам, что-то записывал, зарисовывал... И если попадал в цель – то все приходили в возбуждение: вот же чего нам всем хотелось! вот мы какие! – и начинали под действием искусства организованно стремиться к счастью. Любить жену и детей (см. картины Боровиковского) – и дружно отшатываться от рюмки водки перед едой (с этого ВСЁ начинается, см. картину «Последний кабак»).


Понятно, что при этом всегда всем ещё хотелось побольше денег и развлечений — но культура определяла, какой способ богатеть (развлекаться) допустим, а какой позорный, не стильный (готика, барокко, ампир, классицизм, модернизм и т.д.)


Средневековье давало модель счастья «молись и трудись» (Святая Русь).


Барокко – идею движения (географические открытия, фавориты, «из грязи — в князи», законы Ньютона и т.д.).

Ампир - счастье: «мы живем в великой стране».

Модернизм - «бесконечный прогресс», бесконечное развитие, «время, вперед!», счастье.

Какой-то главный принцип всегда лежал на вершине культурной иерархии, а всё прочее из него вытекало, от деталей одежды до продолжительности воинской службы.


...


Но что-то изменилось. «Человек приходит в мир не для того, чтобы прожить жизнь счастливо, даже не для того, чтобы прожить ее честно. Он приходит для того, чтобы создать нечто великое для всего общества, для того, чтобы достичь душевной высоты и подняться над пошлостью существования почти всех своих собратьев». (Ван Гог, из письма к брату). Счастье перестало интересовать художников - в свою очередь, массовый зритель перестал интересоваться искусством (не каждый же может подняться над пошлостью существования почти всех).


А главное - переключившись на себя, уйдя каждый в свою неповторимую сторону - художники незаметно создали новую культурную модель: «всё имеет право быть», общей системы ценностей нет.


...


Цельный образ рассыпался (античность, готика, барокко, ампир, модерн...), жизнь осталась, но из нее вычли Большой Смысл, и культурное поле стали определять другие люди, формируя уже не смыслы, но мотивации: для счастья нужно купить вот такую машину, съесть вот это, надеть то, съездить туда-сюда, проголосовать за этого и т.д. Само слово «счастье» употреблять перестали, отодвинув его в частную жизнь: «у каждого своё», сами разбирайтесь, «тут нет и не может быть никакой иерархии» – но выстроили весьма жесткую иерархию обстоятельств этой самой частной жизни: мерседес круче, чем шкода, шкода выше чем жигули, Майорка выше Анталии и т.д. Т.е. с одной стороны счастье у каждого своё, но с другой довольно отчетливо видно: у кого больше денег, у того и счастье больше. (Вино шато-марго: я же, как собака: всё понимаю, а купить не могу).


...


«Во что кто влюбился, в то и преобразился», писал Г. Сковорода. Т.е. какая картинка в сердце, тем и живешь, то и строишь из себя и вокруг себя: средневековая икона... барочная музыка... ампир советского ч/б кино... изобретение лекарства от смерти (образ прогресса)... Счастье коллективного действия проще понять, им легче заразить. Главная проблема сегодняшних политиков в том, что они не предлагают нам никакого внятного счастья, у них нет никакой внятной картинки (у каждого своё). Отсюда попытка придумать какую-нибудь общую для всех хотя бы белую ленточку (создать стиль), или оранжевый шарф, белые розы и т.д. Только до стиля это не дотягивает, т.к. неорганично, сконструировано дизайнерами, а не является зримым-наглядным выражением господствующих в обществе идей (Идей в обществе просто нет, т.к. исполнители (дизайнеры, актеры и певцы) не производят идей. Даже в георгиевской ленточке больше смысла - за ней стоит коллективное счастье - Победа).


...


Идеи, сконструированные дизайнерами, беспомощны (счастье в частной жизни, хм.) Эту задачу они не в состоянии решить, и прячутся (дескать, вы уж там как-нибудь сами придумайте про счастье, а у нас свои дела). Призыв к индивидуальному загадочен — может, кому-то в носу ковыряться смысл жизни, мало ли? И поэтому темой призыва в конечном счете оказывается сама «частная жизнь», т.е. территория, где (гипотетически) могло бы осуществиться это самое счастье. Ее права (ничего другого-общего нет, а надо же на что-то опереться коллективом).


Вот, придумал образ-знамя «счастья в частной жизни»: что-нибудь безобидное для всех, кошечка. Или собачка.


...


Видел гениальный ролик на конкурсе малобюджетной рекламы, 20 секунд:

Дергающаяся камера (снимают с руки) шарит по двору какого-то дома и голос за кадром: «У меня нет денег на дорогую рекламу, мой бизнес только начинается. Поэтому я решил снять всё сам. Мой друг-рекламщик сказал, что реклама хорошо запоминается, когда там есть дети и домашние животные. Вот мой сын (камера наезжает на мальчишку на трехколесном велике). А это наша собака (кадр с доберманом). Что еще сказать... Короче, телефон моего мотеля 33-222-323».

Ничего другого-общего.

Дети и собаки.

...


Проводил в своём блоге опрос – просил читателей поделиться, что же такое счастье, какая у них при этом в голове картинка? Реакция была прогнозируемо вялая.


Похоже, мы плохо себе представляем, что это такое, как оно выглядит (в отличие от несчастья – тут всё по полочкам). И просто не знаем к чему стремиться, заняв круговую оборону от всевозможных несчастных случаев. Забыли, в какую сторону атаковать.


Единственная стойкая картинка – образ детства (Утраченный Рай).


stoleto:«Я сижу на корточках со свежесрезанной удочкой перед узкой, мутной речкой в кустах. Поплавок не двигается, но я знаю, что через минуту точно дернет. Дерн под ногой рушится в воду, но я держусь. Рядом лежат наколотые на прутик три хариуса. Мне 12 лет».

Может, это и есть всё, что нам осталось – вспоминать, видеть во сне и во сне же плакать. Просыпаться и бежать по делам, чтобы заработать на машину-квартиру- Анталию-«версаче» - на врачей - поиграть с детьми и собакой... Но почему-то хочется одновременно еще и Большого Счастья: чтоб ходить на работу, играть на бирже, продавать мобильники и чебуреки, играть с кошечками и собачками, с детьми на каток, отдыхать в Анталии, или на Багамах, пить пиво после работы, или шато-марго, но – как чистить картошку и драить палубу.


Чтобы при этом какой-то ветерок Большого Счастья шевелил волосы, как на корабле.


Чтоб океан и (главное!) бескрайний горизонт впереди.

Константин Сутягин

Russian Journal

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе