Есть ли бог?

Спросим прямо — научно гуманитарное знание или не очень? У экспертов, которые зададутся целью количественно оценить гениальность Пастернака, явно возникнут проблемы с единицами измерения. Но если Нобелевской премии удостоили и Пастернака, и Эйнштейна с Резерфордом, то какова же мера объективности знания?

Почему-то я работаю в отделе науки. Почему — не знает даже редактор отдела. Он человек серьезный, и для него наука — это когда кто-то в белом халате что-нибудь льет в колбочку, а потом все взрывается. Впрочем, допускается, что некто в белом халате ничего никуда не льет, а смотрит в микроскоп или в телескоп, или измеряет что-нибудь линейкой, или, на худой конец, пишет формулы на доске. Примерно так понимали науку скульпторы времен большого сталинского стиля. Помните? Где-нибудь в кустах старых пионерских лагерей и санаториев недалеко от девушки с веслом стоял гипсовый молодой человек с коком на голове и обязательным циркулем в руках. Принцип простой: есть циркуль — ты человек образованный, а на нет и суда нет. 


У меня нет. Только кучка гуманитарных дипломов, некоторое представление о теории литературы, философии и прочем гуманитарном словоблудии. Несерьезно. В самом деле, ведь знание — это то, чему можно научить, как-то передать количественно. Вот, например, физика. Физикам хорошо. У них есть бессмертное Е=mc?. Вот тебе и описание Вселенной. А что может сказать гуманитарий? 

Однажды Иосиф Бродский дал определение поэзии. Это говорит, такая штука, которая получается в результате сложения стиля, содержания и субстанции. Ну, стиль — ладно: цезуры, клаузулы, метафоры, это можно в книжке прочитать. А что такое субстанция? Совершенно непонятно. Как объяснить разницу между плохими стихами и хорошими? Даже если мы будем знать, что такое ямб, разберемся с клаузулой и выучим, как выглядит женская и мужская рифма, это еще не значит, что слава Пушкина у нас в кармане. Как сказала одна начинающая поэтесса, бросая мне на стол томик Мандельштама, которого я посоветовала ей почитать для общего развития: «Я такие стихи могу километрами писать!» Увы, она рифмовала розу с морозами, воспевала хрустальные бокалы и клавиши рояля, то есть в поэтическом отношении была безнадежна. Но объяснить ей это было нельзя. Так же как моему редактору невозможно объяснить, что литературоведение — это тоже наука.

Да что редактор! Недавно меня пригласили в одну продвинутую школу вести странный предмет под названием «гуманитарное чтение». Логика руководства была такая: дети не умеют читать художественные произведения. Надо их этому научить. Но как? Как я буду выглядеть, если приду на урок и заявлю, что Пастернак — гениальный поэт, а Паустовский — гениальный прозаик? Когда Пастернака исключали из Союза писателей, вся прогрессивная общественность утверждала, что он — плохой поэт и никудышный писатель. Как количественно доказать обратное? Восторг воздушно-капельным путем не передается. За него оценки не ставят. А за что ставят?

Россия — единственная страна в мире, где существует Литературный институт, в котором по замыслу Максима Горького, институтского отца-основателя, должны были выковываться кадры для соцреалистической литературы. Я его окончила. Но писать нас никто не учил. Просто рассказывали о литературе и заставляли читать, читать, читать. Те, кому читать было лень, на экзаменах гордо говорили: «Я Чехова не читал, он мешает мне писать!» — намекая на Александра Блока, которому мешал писать Лев Толстой. Преподаватели смеялись и ставили двойки. Чукча, хоть и писатель, но читать должен. Только так передается субстанция. То есть дар. То есть, может быть, бог? 

На этом месте мой редактор впадает в когнитивный шок. Что такое бог? Спросите у нобелевского лауреата, великого физика Виталия Гинзбурга, есть ли бог. Он вам все по этому поводу объяснит. И не обижайтесь, если будет не очень печатно. Научное знание и религия несовместимы. Точка.

В своих журналистских скитаниях по лабораториям и институтам я заодно решила провести собственный маленький социологический опрос. «Верите ли вы в бога?» — спрашивала я размякших от внимания прессы ученых. Эффект превзошел все ожидания. Молодые ребята, жестокие технари, сугубые физики, зубодробительные математики, получавшие образование в смутные перестроечные годы, хором отвечали: «Разумеется, верим!» Научное знание отвечает на вопрос как, но только вводя категорию бога, можно ответить на вопрос зачем. И куда же без бога? Или хотя бы без субстанции? Я ведь не про религиозное чувство говорю. Упаси бог! Просто Бертран Рассел когда-то сказал, что за XX век материя успела стать более духовной, а дух — более материальным. Так, может быть, наука — это то, что где-то между?

Ольга Андреева

Эксперт
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе