Эдит Штайн: этическая позиция живого субъекта

От редакции. Эдит Штайн (1891—1942) – пожалуй, самый малоизвестный в России из великих философов ХХ века. Это тем более удивительно, что как раз ее духовный облик более всего отвечает тому исканию подвига и той самоотверженности, которую мы привыкли искать на глубине отечественной традиции.

Преданная ученица и помощница Гуссерля, сестра милосердия в годы Великой Войны, монахиня-кармелитка, известная как сестра Тереза Бенедикта Креста, мученица Освенцима, канонизированная Католической Церковью – она во многом являет как бы тот идеальный образ, к которому желали бы устремиться пути российской мысли. Тем сильнее заслуживает внимания это становление совершенно нового типа философствования, на перекрестке еврейского благочестия, феноменологии, социальной психологии, мистики доминиканцев и последователей святой Терезы Авильской. Мы беседуем об Эдит Штайн с Татьяной Литвин, научным сотрудником Центра феноменологии и герменевтики Санкт-Петербургского государственного университета, историком феноменологии.

* * *

Русский журнал:Для тех, кто приступает к изучению наследия Эдит Штайн, сразу открывается два облика философа: критический пытливый ум, под руководством Гуссерля исследующий глубинную суть явлений – и мистическая одаренность, соревнующаяся с одаренностью святого Иоанна Креста и других великих мистиков. Эдит Штайн обращалась к мистике святой Терезы Авильской и святого Иоанна Креста как историк, но довольно быстро переходила от истории к самостоятельным размышлениям. И при Гуссерле она хотела быть летописцем, хронистом, который просто фиксирует как есть движение мысли и ее открытия, но всякий раз вставала на стезю самостоятельного творчества, в чем-то противореча учителю, в чём-то с ним расходясь. Какова была духовная атмосфера таких поисков, такого быстрого перехода от истории к собственной мысли, от изучения документов и работы с документами – к интеллектуальным открытиям, насколько этому способствовал язык тогдашней философии и науки?

Татьяна Литвин: Думаю, важным условием этого перехода могла быть сама атмосфера феноменологических семинаров, которые, как известно, привлекали внимание разных участников своей неординарностью и глубиной. Идея самостоятельности присуща феноменологическому мышлению, нацеленному на задачу построения новой науки. Кроме того, дискуссии велись и вокруг отличия философии от иных форм знания, в том числе, от естественнонаучного понимания мира, – для тогдашней академической среды секулярность отнюдь не была обыденным представлением. – Атмосфера начала ХХ века, когда и были написаны ее феноменологические работы, во многом требовала самостоятельной философской и нравственной позиции, к тому же, думаю, личностный выбор Штайн во многом был именно в поиске своего пути, а не в следовании уже «готовым» установкам.


РЖ: Путь Эдит Штайн кажется загадочным. С одной стороны, она с юности мечтала о духовных достижениях, обращалась к истокам библейской и христианской традиции, и ее дальнейшее обращение кажется продолжением уже избранных в юности вопросов и ответов. С другой стороны, такой путь, казалось бы прямой и ясный, часто бывает связан с разрывами даже с самыми близкими людьми, с родственниками или друзьями, трагедиями непонимания, горечью расставания. Насколько счастлив и насколько горестен был путь Эдит Штайн, насколько ровно складывались у нее отношения с Гуссерлем и позднейшими богословскими наставниками?


Т.Л.: Путь Эдит Штайн невозможно отнести к тем «творческим биографиям», которые лишь на бумаги опробуют гипотезы своих идей – как религиозный деятель, она испытывала на себе все результаты своих вопросов и ответов. Как педагог, Э.Штайн во многом предопределила и, что еще важнее, вдохновила позднейшую феминистическую теологию. А как философ, развила те идеи Гуссерля, которые явно выходили за рамки интересов основателя феноменологии. Считается, что их отношения не всегда были гладкими, – вначале высоко оценив ее диссертацию о проблеме вчувствования (Einfuhlung), Гуссерль затем был не доволен ее редактурой Идей. Судя по отзывам современников, основатель феноменологии был до авторитарности требователен к ученикам, а сама Э.Штайн писала об этом в одном из писем 1917 года следующее: «Последняя идея Учителя такова: прежде всего я должна оставаться вместе с ним до тех пор, пока не выйду замуж; кроме того, я могу выйти замуж только за человека, который тоже станет его ассистентом, как и наши дети. Дальше некуда!». Все же стоит отметить, что независимый нрав ученицы не помешал затем Гуссерлю признать, что в ее католической философии ясно отразилась его феноменология (о чем писал Э.Прживара), – кроме общего происхождения, их связывала еще и поразительная твердость убеждений.


Однако Вы правы, ее путь не был легким, и не только в вопросах философского выбора. Биографы указывают на конфликт с матерью, убежденной иудейкой, которая так и не смогла понять решение дочери обратиться в католичество. По-видимому, этот разрыв оставил глубокий след и, как любой внутренний конфликт, повлиял на духовное творчество. Все же, судя по переписке и автобиографии Эдит Штайн, ее жизнь невозможно назвать полной разочарований, – она была полна событий и переживаний, Штайн поддерживала дружеские и научные отношения и с другими учениками Гуссерля и известными философами того времени – М. Шелером, В. Штерном, Р.Ингарденом и многими другими


РЖ:Значительную роль в христианском обращении Эдит Штайн сыграли труды Фомы Аквинского. Но что общего между томизмом и феноменологией? Как можно было, преданно разбирая каждую запись Гуссерля, внимать трактатам Фомы, переводить их на немецкий язык? Или всё-таки она находила что-то общее между столь различными направлениями мысли?


Т.Л.: Не стоит забывать, что философия того времени не исключала теологию, особенно в антропологической перспективе. Судя по всему, вопрос о соотношении томизма и феноменологии являлся для Э.Штайн ключевым для понимания общих целей теологии и философии. Она находила общие принципы не только в том, что и Фома Аквинский, и Гуссерль задаются вопросом об определении границ рационального познания. Теология, в размышлениях Штайн, становится способом разрешения феноменологических противоречий – так, научное требование достоверности знания гарантируется именно верой, а не аксиомой очевидности. Стремясь к истине, философия не может отказаться от истин веры, иными словами, именно претензия Гуссерля на радикальность рефлексии приводит к обнаружению зависимости философского мышления от веры. Разумеется, эгоцентризм феноменологии наталкивает на противоположность точек отчета обоих направлений, но по Штайн, стремление к беспредпосылочности ставит феноменологию в положение метода, требующего теологического обоснования.


РЖ:Как бы Вы обозначили самую важную идею Эдит Штайн? Часто говорят о ее заслугах в развитии философской психологии, в частности, о возвращении к трёхчастной схеме "дух-душа-тело". Иногда в качестве такой идеи называют учение об интуиции, которое представляло собой продолжение важной темы Гуссерля. Если для Гуссерля интуиция – прежде всего работа с нашими познавательными возможностями, и интуиция развивается как своеобразное искусство всматривания, искусство быстрой реакции на увиденное, – то у Штайн, как мне кажется, интуиция – скорее искусство работы над собой, искусство как раз не торопиться с ощущением вещей. Кто обладает интуицией, согласно Штайн, тот может достроить вещь до более цельного образа, до целой картины или плана рассмотрения, а значит, отрекаясь от субъектности, предаваясь зрению самих вещей, возвращать себе субъективность. И какая это субъективность? – можно ли говорить, что это именно субъективность души, готовой принять дух как живительное начало?


Т.Л.: Возможно, для всего ее творчества вопрос интуиции и не является основным, однако в философских работах это понятие оказывается в центре внимания. Вопрос интуиции, или «видения сущности», оказывается тем, что сближает феноменологию и схоластику. По Штайн, общее между двумя методами раскрывается, в частности, в акценте на понятии ощущения – любое естественное познание заключается в интеллектуальной обработке чувственного материала. Интуитивный характер познания не исключает вообще любое мышление, более того, «прозрение сущности» не противоречит понятию интеллекта (intus legere). – Парадоксальным образом, феноменология и схоластика сближаются в понятии разума, которое в гуссерлевской критике картезианских оснований оказывается ближе именно к томизму, чем к новоевропейскому рационализму. К тому же, активный характер интуиции указывает на познание как «творение» в конституирующем движении разума.


Что же касается вопроса о субъективности, то несомненно, феноменология была для Штайн практической философией. И ее антропологические штудии всегда обращались к этической позиции «живого» субъекта, а не только трансцендентального. Человек – это не только инстанция чистого познания, холизм Э.Штайн ближе к философии М.Шелера. Мне кажется, вопрос о субъективности на примере Штайн решается в пользу деятельностного способа бытия – intellectus agens раскрывает активный характер интуиции в целостности духовного постижения.


РЖ:Насколько понимание духовного начала у Штайн было связано с традициями европейской философии, где дух понимается как наиболее автономная интеллектуальная инстанция, а насколько – в традициях христианской мистики, где дух понимается как сжатый образ,

своеобразная искра, оживляющая само наше видение вещей, предшествующее мысли, и позволяющее потому лучше мыслить? Иначе говоря, что такое "дух" по Эдит Штайн, насколько это часть индивидуального опыта, а насколько – часть большого культурного опыта?


Т.Л.: Думаю, «дух» – это часть индивидуального опыта, который только и может отобразить культурную традицию. Находясь под влиянием Терезы Авильской, знакомство с биографией которой, как считается, подтолкнуло Э.Штайн к крещению, она несомненно наследовала традицию христианской мистики. Об этом говорит и еще одна идея, идущая несколько вразрез с феноменологией и вообще с философией – идея «искупительной жертвы», занимающая особое место в ее теологических сочинениях, а, возможно, и в мотивах ее поступков. Но все же сложно дать единственное определение духовности для личности, в которой сочетаются такие разнонаправленные движения души. Иудейка, философ, монахиня – можно ли говорить о единственном определении духа?


РЖ:Что наиболее поучительного в той постановке философских вопросов, которую мы видим в трудах Эдит Штайн? Обычно считается, что основатель школы, такой как Гуссерль, ставит наиболее острые вопросы, наиболее радикально проблематизирует мышление, тогда как на долю его учеников остается лишь прослеживание этих вопросов и применение их к конкретным философским темам. Но сам духовный облик Эдит Штайн говорит о том, что она не боялась самых острых вопросов.


Т.Л.: Я бы добавила, что она не боялась и получить на них ответ, не скрываясь в «кабинетном» трансцендентализме. Несомненно, философия была для Эдит Штайн частью религиозного сподвижничества. Поучительного здесь, по-видимому, много, в том числе и в негативном смысле – трудно говорить о единой целостной системе ее философских взглядов, скорее о стремлении найти нечто новое, стремлении, которое важнее результата. Но все же невозможно найти иной пример в феминистической философии ХХ века, в котором интеллектуальное бунтарство так сочеталось с экзистенциальной глубиной – пример поразительного бесстрашия в реализации своих духовных исканий.


РЖ:Какие самые значительные работы об Эдит Штайн выходили в последние годы? Есть ли какое-то сообщество тех, кто изучает наследие Штайн, или кто переживает это наследие как очень важное? Насколько философская работа вокруг наследия Штайн связана с почитанием ее памяти как мученицы Освенцима, как совести Европы?


Т.Л.: После беатификации в 1987 году и канонизации в 1998 году имя Эдит Штайн становится частью духовной истории ХХ века и современной теологии. Начиная с 2000 года издается полное собрание сочинений, которое на данный момент составляет 27 томов. Архив Эдит Штайн по-прежнему находится в кармелитском монастыре в Кельне, где осуществляется его реставрация и оцифровка. Начиная с девяностых годов, создано несколько международных обществ по изучению и сохранению ее наследия, много исследований на разных языках посвящено теологическим вопросам.


Беседовал Александр Марков

Russian Journal

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе