Андрей Битов: промывание мозгов

Пожалуй, Битов – самый великий из живых русских писателей. Умен страшно, причем ум его не от эрудиции, не от образованности, а натуральный, природный. Ну а что вы хотите – человек всю жизнь только и делает, что думает.

ЗОДИАК

Мы встретились в начале 2009 года, незадолго до 80-летнего юбилея Фазиля Искандера. И, конечно, поговорили про юбиляра.

– 1929-й – мощный год, много в нем писателей родилось. Кроме Фазиля это Алешковский, Кундера, Сергей Бочаров (литературовед), Конецкий, Шукшин, которого я лично не знал, но очень люблю как прозаика, и даже Кочетов. Таким же мощным по рождениям был и 1937-й – мой. Там все двенадцать знаков Зодиака. От Владимира Уфлянда до Высоцкого. В марте в один день родились Распутин с Маканиным. В апреле – Белла Ахмадулина. В июне – Юнна Мориц. В августе, по-моему, также и Вампилов. И в конце, в декабре – Аверинцев. Вот что значит сталинский указ о запрещении абортов летом 1936 года! Вот такая получается история, очень неполиткорректная. Этому закону многие обязаны своим появлением на свет. А так-то заводить ребенка, тем более второго, под страхом ареста многие, может, и не стали бы... Я писал об этом в книге «Начатки астрологии русской литературы». Многие иронизируют над моим увлечением восточным календарем... А зря. Это серьезно! Есть определенные закономерности. Даже в XIXвеке люди рождались порциями, есть все знаки Зодиака, зоопарк такой образовывался за двенадцать лет. Если перечислить писателей Золотого века, сразу видно, что они, как яички, лежат в корзинке. И Серебряного века это тоже касается. Ахматова – 1889 год, Пастернак – 1890-й, Мандельштам – 1891-й, Цветаева – 1892-й, Маяковский – 1893-й, Георгий Иванов – 1894-й, Есенин – 1895-й… или я его с кем-то перепутал?

– А вы читали про себя с позиций Зодиака? Похоже?

– Еще в самиздате ходила книжечка, совсем уж для кухарок, простенькая, с гаданиями и всякой ерундой, и про гороскопы там тоже было. Оттуда первая моя информация. Я посмеивался, а потом нашел про себя такое: «Несерьезный Бык, в общем, очень выносливый». Это «в общем» мне понравилось.

ВЕТЕРАН СОВЕТСКОЙ АРМИИ

– Расскажите о своей службе в Советской Армии. Как странно, что вы, такой человек, в нее попали.

– Да, слава Богу, я этот опыт получил.

– Почему «слава Богу»?

– Тогда казалось, что это ужасно, но теперь ясно, что это было уместно. Довольно страшный был опыт... Он поднял мои детские мозги на более зрелый уровень. Тогда как раз особенно усилилась борьба за мир. И одновременно шла реабилитация, опустели многие зоны. В бывшие зоны, которые опустели, стройбат тогда и селили. Когда я туда попал, это была с виду настоящая зона – с проволокой, вышками, бараками, со всем, что положено. Склады были забиты обмундированием зэковским – и нас одели в эту асфальтовую, черно-серую форму. Чтоб она зря не пропала.

– Это было похоже на театр. Вы попали в такую как бы массовочку...

– Над входом было написано «Добро пожаловать».

– Ане «Arbeit Macht Frei».

– Ну вот в таком духе. Если сравнивать нас с настоящими зэками, то, надо сказать, прав у нас никаких не было, никаких – кроме права выбирать Верховный Совет СССР.

– Если б Хозяин еще чуть протянул, то вы могли б побывать в тех же самых зонах в том же обмундировании, но только не солдатом, а чистым зэком!

– Если б Хозяин?.. Нет, все вовремя происходит...

СЛУЧАЙНО В ПИСАТЕЛИ

– И дальше вы совершенно случайно попали в писатели. Удивительно!

– Это не совсем так. Это в стройбат я попал из-за литературы, не случайно. А в литературу правда я попал случайно. Меня затащил в литобъединение мой приятель. Это очень мощное литобъединение. Из имен назову такие: Горбовский, Кушнер, Городницкий… И многие другие. Значит, затащили меня... Это получилось, думаю, потому, что в этом возрасте ищешь среду себе социальную какую-то. И вот мне случайно повезло со средой. Меня спросили: «Пишешь?» «Пишу!» – соврал я. «Ну почитай». А что читать? И я прочитал стихи старшего брата. Они так поморщились – но приняли меня. Потом я стихи писать стал сам.

– А что вы прочли из брата?

– Я прочитал два стихотворения.

А если я не хочу стоять и с Пушкиным рядом? Если человек независим – то он независим. И его никуда не удастся приписать

– И чему же нас учит этот случай? Что в вас скрывался писатель, который внезапно выскочил наружу? Или что любой думающий и чувствующий человек может сесть и начать писать, хорошо причем?

– Ничему он нас не учит, просто судьба такая. И потом, я никогда не хотел служить, это правда. Не любил я этого. А единственный способ избежать службы – вот он, писательство. Так что все совпало. Но, думаю, я потому стал писателем, что был читателем. Задним числом, когда излагаешь, то получается, что я родился писателем. Но это не так. А читал я действительно с упоением. Была пора такая, не было других масс-медийных форм развлечения. Я читал, вычитывая слог хороших писателей. Позже, когда папа умер, мама, разбирая его письма, нашла одно с таким текстом: «Старший мечтает стать летчиком, а младший – писателем!» Летчиком – логично по военным обстоятельствам, а писателем в четыре-то года! – вот и судите сами. Я об этом понятия не имел, забыл, и мать не помнила. В блокадную зиму на вопрос «Кем будешь?» я отвечал: «Писателем!» Отвечал так, читать еще не умея!

СТРАШНЫЕ ДИАГНОЗЫ

– Кстати, что вы чувствовали, когда всерьез заболели? Когда решался вопрос жизни и смерти?

– Почувствовал, что силы мобилизуются. Как во время войны боялась мать за отца, так во время болезни за меня боялись близкие. Ну надо верить врачам и помогать им. И таких случаев у меня было два. В первом случае я был вообще приговорен, так все думали. А во втором случае вовремя «поймали». Врачи у меня были хорошие: Коновалов и Матякин. Я лечился у них в отделении головы и шеи – я это называл «отделение головы ОТ шеи».

– Хорошо звучит.

– Рак горла это был. Вовремя спохватились, и вот видите – я перед вами сижу. После операции. А если б было запущено, как у Венедикта Ерофеева, то...

– Его советская власть не выпустила на Запад, его туда звали на лечение.

– Она всегда была гуманной, власть.

– Значит, вам не было страшно, и вы думали, что все кончится хорошо.

– Да. Я не боялся. А боялись близкие. Боятся, а может быть, и молятся. Помню, я шел как-то по Лондону и увидел вывеску: «Научно-исследовательский институт лечения молитвой». Я и сам молился, но, поскольку я человек хотя и верующий, но не воцерковленный, понял, что и молитв-то я толком не знаю. Так что молился я строками из классиков. Я, например, вместо молитвы шептал последние слова Гоголя: «Господи, как поступить, чтоб навсегда запомнить преподанный мне тобою в сердце урок». И еще строчкой из Пастернака: «О Господи, как совершенны дела Твои, думал больной». Молился я за себя и за других. Я понимал, что если уйду, то другим – моим близким – лучше от этого не будет... Вот недавно я ходил на выставку Юрия Роста в «Манеже» и встретил всю свою команду нейрохирургическую, и они меня узнали! Как-то так, значит, я себя вел, что они меня запомнили… Значит, я как-то отличался от других, в том числе и на хирургическом столе. Помню, операция происходила под местным наркозом...

– И вы что же, им анекдоты рассказывали?

– Нет, я потребовал зеркало заднего вида, чтобы видеть, как мне делают операцию. Смотрел и комментировал. Приговорен я был тогда вполне, процентов... больше чем на девяносто. Но мне только промыли мозги! Вот все слова точные: язык знает все. Думали, что рак – но его не было, а был просто абсцесс. Вымыли гной – и все.

– Повезло! А страшно, значит, не было...

– Тут не до страха. Я ж говорю, была какая-то встречная мобилизация. Они знали весь приговор, и для них было полным подарком и радостью, что больной оказался мнимый. Вовремя поймали...

– Хороший заголовок: «Андрей Битов. Промывание мозгов».

– Проделали мне дырку в голове... А потом, кстати, мода появилась оставлять в голове открытую дырку – для связи с космосом. Некоторые сверлят специально.

Элита – это всякая сволочь… Мы теряем лучшее, что у нас было, и приобретаем худшее

– Ну а вы-то чувствуете связь с космосом?

– Нет, ну зачем так уж кокетничать. Я нормальное существо.

– Вам было сколько тогда?

– Человек попадает в критические точки, по моей трактовке восточного календаря, в 6 лет, потом в 18, 30, 42, 54 года. Вот у меня раз это было в 54. Человек в этом возрасте проходит нижнюю точку цикла. 6 лет – это перед первым сроком, когда человек в школу идет. В 18 – в армию. В 30 жениться пора, в 42 – осуществиться, в 54 может и концы отдать? Ну, там, плюс-минус... Все это, впрочем, условно. Но тем не менее, когда проходишь эти точки, надо к себе быть очень внимательным. Раньше было другое отношение к возрасту, а теперь все стали какие-то вечные.

– В каком смысле?

– Как еще Солженицын в «Крохотках» сказал про советского человека: «Мы не умрем». А впрочем, может, это и правильно. Не думать о ней ежесекундно. Главное – чтобы помереть не позорно. «Господи, я не готов!» – строчка из любимого негритянского spiritual. Я много занимался нашим негром Пушкиным в последнее время и увидел, что на всем протяжении жизни у него готовность умереть сопровождает повышенную активность жизни.

ПУШКИН

– Много написано о том, что Пушкин был глубоко религиозен... Отсюда, наверно, и готовность?

– Верующим он был безусловно!

– Но когда пишут о его глубочайшей религиозности, что вы думаете?

– Конечно, Пушкин, бедный, подпадал под действие всех идеологических кампаний, какие только были возможны. Кого только из него не пытались сделать! А он просто был живой. На все смотрел открытыми и честными глазами. Поэтому мог выражать весьма противоположные точки зрения.

– Вот как вы, например.

– Ну... А если я не хочу стоять и с Пушкиным рядом? Если человек независим – то он независим. И его никуда не удастся приписать. Пушкина не надо истолковывать, его надо хоть раз прочесть. Он не Христос и не Антихрист. Глупо ставить нас перед таким выбором!

ЧТО ЕСТЬ ЭЛИТА

– Вы часто говорите о том, что не считаете себя элитой, а кто ж тогда, по-вашему, элита?

– Элита – это какой-то вообще дерьмовый термин. Какая у нас может быть элита, когда всю породу уничтожили большевицким геноцидом? Последовательно же классы уничтожались!

– Вы вот говорите, что не элита, а у вас и родословная прослежена, и вон из Питера вы.

– Я в этом плане немножко исключение. Вообще же нужны поколения, чтоб человек вырастал ответственным... Я вот сейчас составляю автогеографию, надеюсь, успею дописать.

– Автогеографию?

– Да. Назову ее «ФИО». Раздела будет три: фамилия, имя, отчество. У меня к словесным упражнениям прибавляются мысли о том, что ты несешь в своем имени и как это влияет на жизненный ход.

– Так что же такое элита? (Вернемся к нашим баранам.)

– Элита – это всякая сволочь… Мы теряем лучшее, что у нас было, и приобретаем худшее. Так что нельзя сказать, что у нас от социализма, а что от капитализма, – это очень дикий продукт. Это – попытка выделить составляющую успеха из какого-то триединства власти, богатства и славы…Конечно, правящий класс всегда злоупотребляет. Но что-то хорошее наследуется… Наверху среди выродков и вырожденцев были действительно выращенные люди. С ответственностью. С чувством долга, с культурой. Мать моя всегда говорила: «Потребуется три поколения, чтобы все пришло в порядок». И она при этом не думала ни о какой революции, ни о какой смене власти. Никто из нас не верил, что Брежнев умрет.

– Значит, просто три поколения? Именно три?

– Ну да. Потому что как раз три поколения было вырублено. А у нас и без того было отставание от Европы, спасибо Пушкин нам один век нагнал. Чехов еще один – и тут-то все и началось.

Для меня был важнее мой текст. В нем я проявлял свою свободу. И сфера общения – ты сам выбирал себе друзей. И возлюбленных

– Я иногда думаю, что раз лучшие были уничтожены, то мы, те, которые выжили, – это третий сорт человеческого материала. Так, что ли, выходит?

– Я не знаю. А может, как раз первый сорт! Потому что идет же выбраковка. Это то, что толком не изучено, то, о чем не очень порядочно даже рассуждать, но кроме нашей личной истории существует история самого вида, вида в форме национального продукта.

– Так-так... Очень интересно!

– Эта история связана с тем, что никакая работа не делается случайно.

– Так что же, вы не исключаете, что в ходе этой отбраковки убирался ненужный генетический материал? Вредный для вида?

– А вот неизвестно! Может, бездна Наполеонов отбраковалась.

– Или Чикатил.

– А может, и Чикатил. Вот непонятно! Это – механизм, который нам неведом.

ПОРОДЫ ЛЮДЕЙ

– Я слышал, вас иногда задерживает милиция, принимая за бомжа. Тем более у вас тут вон три вокзала под боком…

– Люди некоторые идут в охрану или в менты, но это не значит, что они плохие. Просто они такой породы. Есть разные породы людей… Некоторые люди называют себя профессионалами – они не слышат языка, понимаете? Ведь кого называют профессионалами? В новое время – в первую очередь киллеров. За ними идут проститутки – их называют профессионалками. Профессионалами себя стали называть политики. И никто не заметил очередности! Это как орден «За заслуги перед Отечеством» – 1-й, 2-й и 3-й степени. Это как осетрина второй свежести.

– Как Зяма (Зиновий Гердт) говорил: «Вот меня наградили орденом “За заслуги перед Отечеством” 3-й степени, и непонятно, что тут 3-й степени – я, заслуги или Отечество». Так, значит, вас винтят как бомжа.

– Что-то во мне они чувствуют тяжелое, чужое. Они же считывают все, как сканнеры. Так они вырывают из потока авто, в котором шофер с остатком вчерашнего алкоголя. Как они сканируют? Во мне они чувствуют чужого. Есть же версия, что нет никаких классов, а есть народ и не народ, и кто вы – народ или не народ – вы всегда почувствуете по взгляду на вас. Мент смотрит и чувствует, что ты чужой. Если у него есть возможность проявить власть, он проявит ее.

БАЙКА ПРО ВОЗНЕСЕНСКОГО

– По поводу вашей вспыльчивости есть знаменитая история про то, как вы побили знаменитого литератора. «Захожу в ЦДЛ, смотрю, он сидит – ну как я мог его не ударить?»

– Эта байка принадлежит Довлатову, он талантливо придумал эти новеллы, и в них все поверили. А Довлатов после смерти стал очень популярен и читабелен. И теперь пиши не пиши, а про тебя запомнят только то, что ты…э-э-э… с Вознесенским подрался. И то, что у тебя брат Олег сбежал в Англию. Это безнадежно… Я понимаю, что раньше иначе и быть не могло, когда про это помнили и напоминали люди старшего поколения, выходцы либо из комсомола, либо из ЧК. Они другой информации хавать не могут. И вот теперь этот уровень интеллектуальный переходит в ваш глянец. Но с другим знаком. Вам нужна соленая история. Желтая история!

– Ну что можно с этим сделать? Это литературная легенда.

– Это не литературная легенда. Это плебейская легенда. Это то, что осело в мозгах у обывателя. Средненоменклатурного обывателя российского.

СВОБОДЫ

– Вы выбрали свободную профессию, не желая ходить на службу. И что можно теперь по прошествии многих лет сказать – жили ли вы свободно, делали ли что хотели?

– В смысле свободы слова гласность мне ничего не дала. Кроме возможности публиковаться.

– А что, собственно, еще нужно?

– Ну она мне не дала свободы в письме. Эту свободу я себе сам объявил. Давно. Я ее имел на протяжении всей жизни.

– Значит, вы всю жизнь писали, что хотели, но делали, что хотели, или нет?

– А что именно делать? Морды, что ли, бить?

– Не знаю. Я спрашиваю у вас! Были вы свободны в поступках?

– Я думаю, что был. Но в меру – раз я жив до сих пор. Был свободен, но все равно соблюдал нормы общественной игры… Для меня был важнее мой текст. В нем я проявлял свою свободу. И сфера общения – ты сам выбирал себе друзей. И возлюбленных. Это тоже свобода. И еще – свобода перемещения.

– Тогда было дешево путешествовать по стране.

– Дешево. Моя страсть к путешествиям удовлетворялась таким способом! Я скучал, потому что не мог увидеть западный мир, но я удовлетворялся тем уровнем, который был доступен. Или говорят: секса тогда не было; удивительно свободная в этом смысле была страна! Все друг другу давали.

– Бесплатно.

– Да! Без нагрузок.

Наконец-то я понял, как мне отомстила власть: я ее не заметил, и она меня не заметила

– Все давали даром, и одна шестая часть мира была наша. Поди плохо?

– Везде хорошо, где нас нет. И особенно хорошо это связано с молодостью. Я не любил систему, я не любил строй. Это было мое личное дело. Я недавно нашему с вами общему другу Владимиру Григорьеву сказал – ему очень понравилось – такую вещь. «Наконец-то я понял, – говорю, – как мне отомстила власть». – «Ну и как же?» – «Очень просто: я ее не заметил, и она меня не заметила». И у меня еще была формула, записанная в «Оглашенных»: согласиться с тем, что КГБ за тобой постоянно следит – это мания преследования, а не согласиться – тогда ты безумен, потому что не осознаешь объективной реальности. Важно было избежать и того и другого. Тем не менее это была моя жизнь…

– Ту власть вы не любили, этот режим игнорируете. Что, не было никогда такого, чтоб власть вам нравилась?

– Нет. Мне власть не нравится в принципе… Ну вот Пушкин: «Пушкин народный!» А любую строчку возьми – там абсолютно твердая позиция по отношению к власти. К толпе. И все это звучит весьма вызывающе. «Поэт! не дорожи любовию народной. Восторженных похвал пройдет минутный шум … ты царь: живи один. Дорогою свободной иди, куда влечет тебя свободный ум…» Вот позиция!

ИМПЕРИЯ

– Далее. Проханов часто на вас ссылается. Эта его идея насчет пятой империи – и Чубайс говорит про империю (либеральную), и вы. Типа, вы все заодно.

– Империя – это очень сложный организм. Я его изучал изнутри, поскольку был в ней заперт. Мне глаза на империю открыла поездка в Монголию в 1987 году. Империя как обширное пространство, где жили самые разные народы. И уже тогда у меня возникла идея, что нет единого пространства по общему времени. Нету такого! Все живут в своем времени и находятся в своем веке. Я ездил в Узбекистан советский, секретари партии – это те же самые баи, которые имеют своих овец. Они в XVвеке остались, а Москва теперь думает, что она живет в XXIвеке.

– А на самом деле?

– Москва, наверно, в XVII-м. А Петербург – в XVIII-м. Все живут в своем историческом времени, но такой карты никто не нарисовал. И основные конфликты происходят из-за того, что сталкиваются менталитеты, живущие в разных исторических временах.

– Чеченцы и русские.

– Ну да. И ими можно управлять. А управляет соответственно кто? Злодеи. Которые пользуются этой разницей менталитетов. Менталитет – это принадлежность не к крови, а к истории. Я удивлялся: почему монголы предпочитали не Китай с его древней культурой, а русских? Тогда шутили: курица не птица, Монголия не заграница. Что это шестнадцатая или семнадцатая республика.

– И Монголия, кстати, входила в наш Забайкальский войсковой округ.

– Тем более. И непонятно, кто на кого пародия. Думали, что Монголия пародирует СССР, а на самом деле Россия давным-давно начала пародировать Монголию. Монголия как жила в своем XIIвеке, так в нем и осталась. Мне тогда объяснили: СССР сделал им резервацию, а китайцы бы их растворили в своей цивилизации. Мы дали им жить по-своему. На каком-то уровне подсознания… Так вот я вам скажу, что империя – это форма мира после большой войны. Вот что это такое! Империи – вещь историческая, им не так просто возникнуть, и не так просто исчезнуть. Надо смотреть на симметрию возрастную историческую. Если построить человеческую жизнь как синусоиду, то получится, что есть подъем наверх и спуск вниз. Вот если мы сделаем по горизонтали отметку, то мне сейчас, может, не 72 года, а 18, если мне суждено до 90 прожить. Это симметрично очень. Не зря говорят: что стар, что млад – это один уровень… В Монголии я понял, что вот у нас Пушкин, а у них – Чингисхан, они на него молились. Для них это такой седой мудрый мирный человек. У него была очень организованная армия. Возник такой, по Гумилеву, народ с пассионарностью, и монголы поперли. У Чингисхана была идея, как у Сталина – мир во всем мире. Но под своим началом. Любыми способами. Еще не было огнестрельного оружия, а уже можно было уничтожить 200 тысяч человек при захвате какого-то города – за одно то, что кто-то проглотил бриллианты. И 200 тысячам человек вспороли животы. Ножиком. Мы болеем за других и забываем, что геноцид – это мировая система, она была всегда. Причина распада страны только одна: она не хотела при этом строе жить. Сколько бы ни говорили, что она хотела – а таки народ хотел побить царей и помещиков. И это стремление народа было использовано – вот и все. Погром! Так к власти пришли новые люди. Новая власть была слаба. Она не была в себе уверена, и потому она должна была все время нагнетать страх, наращивать силовые структуры – все держалось на страхе. Это был просто такой ход. И вот что получается с этим Чингисханом? Его 800-летний юбилей отмечало ЮНЕСКО. А пройдет 800 лет, как будут сталинский юбилей отмечать, а? Никто не знает, как! А Наполеон, что ли, подарок? Коек, в которых якобы ночевал Наполеон, – каждый отель в Европе такие демонстрирует – больше, чем ночей в жизни Наполеона. В Молдавии похожая история с Котовским. Это все мифология, а истории нет. А есть история народа и история языка, а все остальное переписывается сотни раз без Божьей помощи. Документы какие-то остаются, но документы тоже не опора реальности, потому что они тоже писались в свое время в чьих-то интересах. Я Пушкиным занимался и вижу, что много раз из него пытались сделать куклу, набитую каждый раз новыми опилками. И никто его не собирался внимательно читать. Кроме Никиты Сергеича его никто не читал.

– Никиты Сергеича? Михалкова?

– Нет. Хрущева. Он был своеобразный господин. Когда его скинули в 1964-м, у него появилось время почитать. И он – только чтоб жена не увидела – читал тайком Солженицына, пряча книгу под подушкой. «Один день Ивана Денисовича» он открыто читал, а «Бодался теленок с дубом» – тайком. Чтоб Нина Сергеевна не увидела. Так вот тогда и Пушкина прочитал и сказал: «Не наш поэт, мне гораздо ближе Есенин! И Твардовский». Да, он не ваш поэт, и его никто из ваших не будет читать, если его не набивать кумачом. А если вы сумеете его прочитать, то вы будете другим народом, вот что я скажу. И делается все, чтобы его никогда не прочли.

Когда я увидел, как ломились к Путину, мне не захотелось просто быть в толпе. Ничего в этом не было, никакого вызова

– Да, из-под палки читая не вникнешь… Значит, вас не смущает, что вас записывают в сторонники Проханова.

– Я ему не сторонник, и он мне не указчик…

– Он ваш идейный противник?

– Я не знаю. Я говорю, что думаю, иногда – очень легкомысленно.

ТАЙНЫ ПЕРЕДЕЛКИНА

– Раньше литература была высокой инстанцией, писатель был как пророк, его спрашивали, как жить, что он думает обо всем. А теперь это место заняло ТВ, да? Оракулы теперь там.

– Да пускай... Они просто людей на мякине проводят. А литературу тяжелей воспринимать, чем Ксению Собчак. Вот и весь секрет: что проще, то и едят.

– Но она ж теперь тоже писательница. Вон у нее сколько книг!

– Ради Бога, она делает бабки, что называется.

– Вы не пошли на встречу с Путиным, когда была книжная ярмарка в Париже. В этом некоторые увидели позу.

– Что значит – не пошел? Когда я увидел, как ломились к Путину, мне не захотелось просто быть в толпе. Ничего в этом не было, никакого вызова. Не было в этом никакого моего противопоставления Путину.

– А были такие, которые не пошли по идейным соображениям.

– Какие могут быть идейные соображения?!

– А вон Юрий Поляков знает, какие.

– Зачем мне считать деньги в чужом кармане? Поляков – придворный, он первый приватизировал дачу в Переделкине!

– А вы не приватизировали?

– Нет. Нам с моим крестным Олегом Волковым в Переделкине дали по полкоттеджа, это пожизненно, у меня внуки там вырастают.

– А приватизировать?

– Я б с удовольствием. Но это невозможно.

– А как же он?

– А вот он сделал. И Евтушенко это сделал. Но они люди структурные, им дали это сделать. Насчет дач. Я долго думал, почему так популярен Чехов на Западе. У него же в пьесах жизнь русская, как могло это импонировать иностранцам? А потом понял! Мы просто не понимаем, о чем писал Чехов! А он писал о разделе частной собственности, и западный читатель, который непрерывен, он все понимал! Про разорение и перезаклады, про закладные, векселя, акции…

ПРАВДЫ

– Вас тоже, может, не все понимают. Вот была диссертация о дзенских мотивах в творчестве Битова. В Америке, кажется.

– В Англии. Очень давно.

– Но вряд ли тогда пропагандировали дзен как единственно верное учение?

– Я тогда понятия не имел о дзене. Но многие считают, что это не религия, а философия. Все это одно и то же в человеческом смысле. Это совпадает с опытом человеческим и с православием… Мне близко вообще понятие «дзен».

– Но это вы поняли задним числом. Особенно мне нравится, что у них пьянство считается религиозным ритуалом.

– Тогда можно сказать, что Венедикт Ерофеев сделал из этого духовный путь.

– Есть такая тема: «Дзен и Сэлинджер». Что Сэлинджер насквозь буддист и все рассказы – это зашифрованное такое дзен-послание.

– Ну есть и «Дао по Винни-Пуху». Правда – она звучит во всех временах и в каждом опыте. Есть тысячи способов ее выражения. Но настаивать, что именно тут истина, не приходится. У меня свой дзен… Когда мы в школе проходили геометрию, меня поразило, что шар в любом сечении дает круг. Следовательно, круг является чем-то убедительным. Круг – идеальная форма, потому что замкнутая. Так же и реальность – ее можно отражать бесконечным количеством способов. И если ваш интеллект позволяет из этого выстроить круг, то есть систему, то кому-то она покажется убедительной, он поверит. Фрейд, Маркс… И Земля шар, между прочим. Суть в том, что всякая замкнутая конструкция пытается всех убедить, что она истина. Между прочим, дьявол – замкнутая конструкция. А разомкнутая конструкция – это Бог.

Скорость времени была другой. Особенно у поэтов. И следовательно, пушкинский возраст надо брать ну хотя бы один к двум, и тогда получится уже 75 лет ему

– А те, кто создает замкнутые конструкции, – сатанисты?

– Ну если вы слишком уверуете в одну из точек зрения, то вы, конечно, подпадаете под соблазн.

– Да-а-а-а…

– А людям хочется обязательно к чему-то прислониться – вот это правда, это так. И поэтому все течет и переливается, слава Богу. Так жизнь продолжается. Слова вообще выражают больше, чем мы имеем в виду. Вот я сейчас читаю книжки ушедшего Гаспарова, царствие ему небесное… А я необразованный человек, так что я из его даже популярных книг черпаю информацию. И там получается, что многобожие, например, которое было в Древнем Риме, дало нам множество слов. Многие наши понятия произошли от названий богов. Бог существовал на каждый случай, на каждый человеческий шаг. Что ни слово – то был бог, слова были богами, вот в чем дело. Все термины, от филологии до гинекологии – это малые боги. Зачатие и беременность, роды – везде свои боги. Все отсюда, все. Поэтому классическое образование столь важно. И необходимо. Я, как человек необразованный, темный, не получил классического образования. А Пушкин в Лицее – получил.

– Вот Пушкин, когда говорил «жизнь, зачем ты мне дана?», так он был молодой парень. Вам он вообще во внуки бы годился физиологически.

– Он был очень взрослый человек. Ему было почти 38 лет. И я по этому поводу придумал недавно такую очень примитивную схему, что в то время, в Золотом веке моем самом любимом, эти господа вызревали гораздо раньше каким-то образом. И скорость времени была другой. Особенно у поэтов. И следовательно, пушкинский возраст надо брать ну хотя бы один к двум, и тогда получится уже 75 лет ему. А лермонтовский возраст? Может, он вообще жил один к трем по своей скорости?

– Тогда человек мог быть генералом в 25 лет, и это никого не удивляло. А сейчас – в 50.

– Ну и каков генерал тогда и каков сейчас? Теперь это не наполеоновский генерал, конечно. Думаю, что время – категория тоже довольно несуществующая. Вектор есть, а времени нет.

– По возрасту мы против Пушкина как двоечники, оставленные на второй год. То, что они проживали за 37, мы проживаем за 70.

– И потом, нас же еще погрузили в глубокий провал исторический. Ведь советский человек – это инфантильное существо.

– Дебил?

– Ну дебил, не дебил… Построили какого-то искусственного идеалиста без веры в Бога. Это довольно сложный продукт…

– «Русский человек без православия – дрянь». Кто это сказал?

– Похоже на Достоевского.

– Похоже…

– Дрянь, не дрянь, но наше воскресшее православие слишком, по-моему, в обнимку идет с властью…

– Ну уж лучше такое православие, какое есть, чем коммунизм.

– Конечно! Храмы восстанавливаются и так далее. Тот же Розанов говорил: «Не надо батюшек ругать».

– Вот-вот! Мы их, может, и поругали бы, но зачем смущать простой народ?

– Простой народ меня и не слушает, я никого и не смущаю.

– А вот вы говорили, что русский народ – богоизбранный.

– Это я сказал однажды в Израиле; они сказали, что они – избранный народ, и я сказал: «Тогда и русские избранный». Они в этом заподозрили позицию почвенную, антисемитскую или еще какую. Но я им объяснил: «А какому еще народу можно было поручить справиться с советским режимом? Ни один другой бы не справился!» Вот такая у меня была формула. Русские – избранный народ, потому что этот его опыт был приобретен для всего человечества.

– Что ж на нашей-то шкуре все это испытывается?

– Вот поэтому и богоизбранный. Доверчивость… Где-то у меня написано, что народ соблазнить нетрудно, это называется «развратить».

– Соблазнить малых сих?

– Да-да. Это был разврат – чудовищный разврат равенства. В этом причина всей этой кровавой бани.

«МЕТРОПОЛЬ»

– А «Метрополь» все-таки кто придумал? Ерофеев, что ли, Виктор?

– Нет, Аксенов, я думаю. Но рядом оказался Ерофеев. Просто Аксенов ограбил тех авторов, которые были в «Метрополе», слиняв на Запад. А Ерофеев ограбил Аксенова. Приписав все себе.

– В каком смысле?

– В прямом. Все, кто туда вошел, вошли по доверчивости. Лидером был, конечно, Аксенов. Это была его идея. А Витя Ерофеев был в шестерках. Молодой, для него это был путь в литературу.

– Ограбил в каком смысле? В том, что затеял и уехал, а оставшиеся расхлебывали?

– Расплачивались, ничего не получая.

– А он получал?

– Я думаю, что-то он получил, с чем-то же он уехал. Я не знаю, какие там деньги, может, совершенно пустяковые, но он ехал уж точно с определенным моральным капиталом.

– А ведь чекисты предупреждали писателей! Когда в Союзе писателей было обсуждение рукописи. Они говорили, кажется, Евгению Попову: «Вы-то куда лезете, русаки! Аксенов – еврей, он уедет, он почву готовит, а вы?» Остались же протоколы.

– Советская власть вполне воспитала интернациональное мышление, никто не делил писателей на евреев и не евреев. Откуда вы знаете, что Попов не полукровка? Или что я? Никто ничего не знает.

Русские – избранный народ, потому что этот его опыт был приобретен для всего человечества

– Я читал просто эти истории.

– Нельзя говорить о крови в этом деле, кто что знает? А суть заключалась вот в чем. Действительно, жить тогда стало невозможно. Ничего нельзя было написать. Даже то, что человек спит не только с женой, но и с любовницей, что он пьет водку – про это нельзя было писать! У меня не проходили какие вещи? Самые невинные. Фраза «Над всем Союзом нелетная погода» – это прочитывалось политически. А я писал, как человек летит на Камчатку и самолет сажают в каждом аэропорту по пути, сюжет такой. И никаких намеков! А они нашли там так называемые аллюзии. И я теперь уже не уверен, что эти аллюзии не взращивались самой системой. Потому что – «разделяй и властвуй!». Люди на это велись. Верили по простодушию. Была хорошая литература и плохая. Но писателей разделили на горожан и деревенщиков, на евреев и русских – это была затея руководства, это была идеология. Это был мудрый идеологический способ разделить людей… Как только образовался «Метрополь» – так за бортом оказалась большая группа значимых писателей, и сразу создалась группа сорокалетних, которые не участвовали… Разделять, стравливать – способ проверенный, чекистский. А кто это хавал – тот это хавал. Почвенники, вон, тоже кушали, когда их ласкали и награждали… Хотя почвенники ненавидели советскую власть гораздо больше, чем либералы.

– Вот так вы думаете?

– Абсолютно уверен: они ведь были дети раскулаченных! Было два слоя – дети реабилитированных и дети раскулаченных. Поэтому такая борьба за Ленина шла. Ленин хороший – Сталин плохой. Вот где был клин. А кто хотел кушать, кто хотел этим пользоваться – ну это их собственное дело. Но никто ж не хочет видеть, что люди были как марионетки, что ими руководили! Все хотят быть свободными… Вот я во всем свободен? Да вряд ли. Может, эта вынужденность и позволила мне развиться в художника? Потому эта сжатость возможностей позволила искать форму.

– А почему Окуджава не участвовал в «Метрополе»?

– А кто знает. Это было его право и его дело. К тому же он был член партии со времен войны. Но он участвовал в «Синтаксисе», между прочим. За который некоторые сидели. Он был вполне свободным господином. И пел бесцензурно. А не захотел в «Метрополь» идти – и не захотел, и правильно сделал. И Трифонов не захотел, он был выездной и издавался. Он сказал: «Когда человек играет в свою игру, ему незачем играть в чужую». Очень правильно сказал! Петрушевская отказалась. Евтушенко.

ЭМИГРАЦИЯ

– А что вы скажете о русских писателях, которые уехали на Запад? Аксенов, Евтушенко… Кто там еще… Войнович.

– Ну Евтушенко не уехал, он умудрялся ездить туда-сюда. Всю жизнь.

– Отъезд – это что, измена идеалам или как?

– Ну какие были в Советском Союзе идеалы? Это была абсолютно чудовищная страна. С чудовищным режимом. Идеалов никаких не было – чему измена?! Коммунистической партии? Да пошла она на хер. Каким идеалам?

– Каким? Я к тому, что в августе 1991-го они должны были все вернуться.

– Да они все вернулись, когда кормушка здесь началась!

– То есть их отъезд был, по-вашему, простой, нормальной вещью?

– Нет! Но, во-первых, это было их правом.

– Ну ладно, Солженицына, что называется, выдворили. А эти?

– Все это из области судьбы… Те, которые сумели создать из этого судьбу, у кого это на судьбу похоже, это три самых крупных писателя: Бродский, Солженицын и Синявский. Это действительно судьба. Они сыграли с властью, а власть с ними распорядилась так. Вот откуда моя фраза о том, что власть мне отомстила тем, что она меня не заметила. Войдя в конфликт с властью, ты получал славу. Лижи ей задницу – другая история: матблага. А если ты пробовал прожить тишком, придурком, как я, ну что же, тогда и сиди себе в своей сушилке. Это зона, чистая зона. У всех своя судьба… Так что какая измена, измена каким идеалам?

ТЫ ЦАРЬ, ЖИВИ ОДИН

– Ну, конечно, когда ты живой сидишь и говоришь всякую хрень, конечно, все ничего!

– Живой и здоровый…

– И несколько раз спасенный… На самом деле, очень мало честности в этом мире. Так он устроен. И что, я во всем честен? Опять же Пушкин, как Пушкин говорит: «Я не люблю слышать из чужих уст, когда ругают мою страну» – так и я могу сказать себе, что тут или там я дал слабину, а здесь неправильно поступил, но попробуй кто мне это скажи! Я тогда спрошу: «А ты кто такой?» И напомню ему: все, что он делает, неправильно с моей точки зрения. Я же людей вижу. Я их игры тоже знаю.

– Вы же инженер. Более того, инженер человеческих душ.

– Больше всего меня раздражает вопрос, за кого я. То красные, то белые – и те и другие сволочи, так сказал один мужик, кажется, в «Окаянных днях» Бунина, и это правда. А ему говорят: выбери! Если Господь не судил мне погибнуть в этом скотском межеумочном состоянии, то я не буду выбирать. Тем более если придется – как в этой стране всегда было, есть и будет – выбирать из одного. А чтобы выбирать из двух, надо взять на себя такие формы подчинения, которые образуют другую ступень общества… Когда я в онкологии лежал, я задумал завещательный текст на основании первой же пришедшей в мой ослабленный ум строки: «Россия – вовсе не отсталая, а преждевременная страна». Жить, размахивая великим будущим, когда нет великого настоящего – нельзя. Или даже не великого, а нормального, порядочного. Хоть сколько-нибудь порядочного.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

Андрей Георгиевич Битов

Родился 27 мая1937г. в Ленинграде, на Петроградской стороне.

Блокадник.

Отец – архитектор. Мать – юрист. Пишет с 1956г. В 1957г. поступил в Ленинградский горный институт. В 1957-1958гг. служил в стройбате на Севере. В 1958-м восстановился в институте, окончил геологоразведочный факультет в 1962-м. C1965г. – член Союза писателей. В 1978 г. в США опубликован роман «Пушкинский Дом». В 1979г. – один из создателей бесцензурного альманаха «Метрополь».

По этой причине до 1986г. не печатался.

Автор множества книг, среди которых: «Пушкинский дом», «Оглашенные», «В четверг после дождя», «Новый Гулливер», «Похороны доктора», «Преподаватель симметрии» и др.

Награды: орден «Знак Почета», орден «За заслуги в искусстве и литературе»(Франция), две госпремии РФ (1992 г. и 1997 г.), Пушкинская премия Фонда А. Тепфера (Германия), Премия за лучшую иностранную книгу года (Франция) и многие другие.

С 1991 г. – президент российского ПЕН-клуба. Один из создателей неформального объединения «БаГаЖъ» (Битов, Ахмадулина, Горин, Алешковский, Жванецкий), распавшегося «в силу самобытности».

По примеру древних греков считает, что после 70 лет человек может делать все что хочет.

Четверо детей от разных жен, пятеро внуков от разных детей.

Опубликовано в журнале «Медведь» №132, 2009

автор: Игорь Свинаренко

Медведь

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе