«Я не был любимым актером Захарова — это очевидно»

Фото: Пресс-служба фестиваля «Алые паруса»


Прежде чем стать артистом, Андрей Соколов искал себя на БАМе, слесарил, учился в Авиационно-технологическом, куда поступил со второго раза. Он вспоминает, что боялся подойти к театральному вузу. О том, зачем ему нужны несколько дипломов, почему подался в правозащитники и кого считает патриотом, Андрей Соколов рассказал «Известиям» в Артеке. Там завершился 31-й Международный кинофестиваль «Алые паруса» имени Василия Ланового, который народный артист России возглавляет уже третий год.



«У Ланового было по «Гамбургскому счету»

— В этом году «Алые паруса» имени Василия Ланового в «Артеке» 31-е по счету. А для вас это какой кинофестиваль?

— 21-й.

— Вы когда-нибудь думали, что окажетесь на месте основателя, Василия Семеновича Ланового, и займете президентское кресло?

— С Василием Семеновичем у меня давняя история. Он был моим педагогом в Щукинском театральном училище, преподавал основы сценической речи, владение словом. На «Алых парусах» мы шли бок о бок.

Лет десять назад я стал вице-президентом фестиваля. Когда Василия Семеновича не стало, мне перешел его президентский пост. Я понимаю, что ничего вечного не бывает, и уход каждого из нас когда-то — закономерен. Но я никогда не думал занять место Ланового. Вот быть рядом — да, здорово, почетно. Я мог всегда с гордостью подойти к нему и сказать: «Помните, Василий Семенович, что я ваш ученик?» Кстати, он меня пару раз выгонял с занятий.


Андрей Соколов с генеральным продюсером фестиваля Ириной Громовой и продюсером Алексеем Рязанцевым
Фото: пресс-служба «Артека»


Было бы здорово, если бы Василий Лановой был всегда впереди. Но, увы.

— Каким он наставником был?

— К парням он был строг, всегда повышенные требования. Поскольку так же он относился к самому себе. Всё у Ланового было по «Гамбургскому счёту». И, конечно же, он хотел, чтобы подрастающее поколение перенимало эстафету у мастеров.

Василий Семенович был не только актером, педагогом, но, прежде всего, — патриотом России с большой буквы. Это слово сейчас наконец-то обретает свой истинный смысл. Честь, достоинство долго были проходящими понятиями. А сейчас по-другому начинают звучать. Я понимаю, что те зерна, которые закладывались в нас мастером, сегодня уже дают свои плоды.

— Вы в детстве были в «Артеке». За какие заслуги вас отправили в лагерь?

— Я играл в хоккей, был вратарем. Наша команда школы № 679 стала чемпионом Москвы на турнире «Золотая шайба». Из всех путевкой наградили только меня. Я еще умудрился к восьмому классу стать инструктором по бальным танцам.

— С такими навыками вам надо было в фигурное катание.

— Я подумаю над этим.



«Смелости признаться в том, что мне нравится больше сцена и кинематограф, не хватило»

— Вы же могли и не стать артистом. Жизнь кидала вас в разные стороны. Вы даже побывали на БАМе. Как вас занесло туда?

— Всё достаточно банально: после восьмого класса в школах был учебно-производственный комбинат. Это когда пацанов обучали навыкам столярного, слесарного мастерства. А девчонки учились печь, шить. Мой отец в то время работал главным инженером ПМК-24 — передвижная механизированная колонна. Он свой путь начинал со слесаря, дошел до главного инженера. Отец мне сказал: «Что ты будешь дурака валять, давай, иди, заканчивай курсы. А потом пойдешь ко мне слесарем».


Народный артист России Андрей Соколов
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зоя Игумнова


— Папа видел вас своим преемником?

— Как он говорил, надо иметь твердую профессию и зарабатывать деньги. Я закончил двухгодичный курс слесарей-сантехников, получил третий разряд. Первая моя работа — в подмосковном Барыбино. Месяца три назад меня туда занесло, там до сих пор стоят компенсаторы, сваренные моей рукой. А когда отец поехал на строительство БАМа, я отправился с ним за романтикой. Ну и заработать на жизнь.

После школы я не поступил в МАТИ — Московский авиационно-технологический институт. Зато потом, когда поступил, уже на первом курсе, после БАМа я рассекал Москву на «Жигулях» одиннадцатой модели желтого цвета. Не первой свежести, но я был козырный. Вы даже себе представить не можете, как я был крут.

— А почему не в театральный поступали?

— Смелости признаться в том, что мне всё-таки нравится больше сцена и кинематограф, не хватило.

— А кому вы должны были признаться?

— Самому себе, в первую очередь. Когда я хотел узнать, какие экзамены надо сдавать, подходил к театральному вузу и не мог переступить порог. Метров за 50 у меня пульс был, наверно, под 500. Ну, я разворачивался и уходил.

Мне казалось, что это невозможно. Для меня эти студенты были какими-то небожителями. А актеры — другая планета. Хотя, когда я смотрел на экран телевизора или на сцену, была внутренняя наглость, убеждение, что вот это то, чему мне даже учиться не надо.


Андрей Соколов (слева) в спектакле «Игра в жмурки». Независимый театральный проект
Фото: РИА Новости/Владимиров


Поэтому и пошел в МАТИ. Когда в первый год провалился, пошел работать. По блату меня устроили — на Огарева, 6. Подделывал там подпись Щелокова. Стал ротаторщиком четвертого разряда.

— А ротаторщик — это профессия по подделке подписей?

— Нет, это типография, которая печатает документы, но подписи должны были быть не факсимильными, а живыми.

На второй год поступил в Авиационно-технологический, на специальность инженер-механик по производству и разработке летательных аппаратов. Под ними тогда понимались космические аппараты. Наша кафедра занималась разработкой полимеров оболочки для советско-американского проекта «Союз-Апполон».



«Если ты хочешь сниматься у Спилберга, хотя бы выучи язык»

— Прокладывая железную дорогу на БАМе, вы могли встретить и дикого зверя. Бывало?

— Бывало. Как-то на день рождения отец говорит: что тебе подарить? «Хочу собаку и куда-нибудь на зимовку». Там охота, рыбалка. Меня на вертолет и туда. Собака Боб — помесь дворняги с овчаркой, умнейший, только что не разговаривал. Пошли мы с ним на охоту. Бежит Боб по тропинке и вдруг замер. Смотрю, елки-палки, там — то ли зайчик, то ли еще кто-то. Говорю: «Боб, вперед!» Он стоит. Может не расслышал, еще раз командую. Он ко мне поворачивается, и если бы у него была рука, покрутил бы у виска. Вдруг кусты зашевелились — и у этого зайчика оказалась медвежья спина. Бежал я быстрее олимпийского чемпиона Валерия Борзова.

— Авиация, строительство БАМа, слесарное дело. Как из этого можно стать секс-символом?

— Совокупность перечисленных вами черт есть составляющие элементы для создания столь божественного образа. (Улыбается.)

— Вам надо в теоретики податься. Методологию свою разработать.

— Опыт передаю.

— Вы могли предположить, что роль в «Маленькой Вере» определит вашу судьбу?

— Единственный человек, который знал, что он хочет от картины, — режиссер Василий Пичул. Он старше меня всего на год, но он был настолько по-житейски мудр, что я его считал старшим товарищем. Мы снимали в Жданове, сейчас это Мариуполь: море, белый пароход, солнце, рябина на коньяке, которая была в округе выпита нашей съемочной группой за неделю. Мы получали удовольствие. После первого курса мои однокурсники драили Щукинское театральное училище, а я в — снимался в кино.


Кадр из фильма режиссера Василия Пичула «Маленькая Вера»
Фото: РИА Новости


— Так вы опять были козырным?

— Да, но любая козырность должна быть подготовлена: если ты хочешь сниматься у Спилберга, хотя бы выучи язык. Поэтому я приходил в восемь утра в училище, уходил ближе к ночи. Поскольку у меня на тот момент был еще синий пояс по тхэквондо, вел там еще сценодвижение. А еще в Московском энергетическом институте был театр «Игроки», и я имел наглость назваться режиссером. Сам ничего не понимал, но учил других и получал полставки.

— Как это вы из робкого парня, боявшегося подойти к театральному институту, вдруг стали таким смелым?

— Наглость — второе счастье. Потом я закончил Высшие курсы сценаристов и режиссеров при Госкино. Хотелось не только быть частью кубика Рубика, но самому его собирать. Владимир Мотыль был худруком, а Владимир Меньшов — мастером. Два года счастья.

— Как в вашей творческой биографии появился Эльдар Рязанов?

— Это 1993 год. Позвонил ассистент по актерам картины «Предсказание». Они еще не спросили, готов ли я сниматься у Эльдара Рязанова, я уже кричал — «Да!»

— Это всё равно что Спилберг позвонил?

— Фактически. Рязанов — отдельная планета. Я к нему присматривался. И тут такое счастье мне привалило. В Ленком Марку Захарову прислали письмо с просьбой отпустить начинающее дарование сниматься к мэтру. Марк Анатольевич мне разрешение дал.

— А почему Захаров не снимал вас в своих фильмах?

— Мне трудно это проанализировать. К сожалению, мы были с ним на дистанции, я не был любимым актером Захарова — это очевидно.


Главный режиссер Московского театра имени Ленинского комсомола Марк Захаров
Автор фото


— У него были любимые и те, кого он держал на дистанции?

— Конечно. Я помню, меня пригласили в Ленком в 1990-м году и через лет семь, после съемок у Рязанова, Пичула еще где-то, у меня было всего две роли: Король в «Гамлете» и в «Юноне и Авось» — главный сочинитель. Потом декорации «Гамлета» сгорели, и его сняли. Для студента Соколова два спектакля в легендарном Ленкоме — это круто. Но человека, который уже к тому времени имел на боевом счету порядка тридцати картин, главных ролей, — било по самолюбию. Я разговаривал с Марком Захаровым. Он всегда говорил очень теплые слова, но работу не давал.

— Сейчас директора Ленкома Марка Варшавера упрекают в том, что он избрал обратную тактику — дает играть молодым артистам. В спектаклях порой по четыре состава. Как вы оцениваете это?

— Это очень круто. Я знаю очень много артистов, которые, к сожалению, не дождались своих ролей, и их судьбы заканчивались печально. Шанс надо давать в любом случае.

Марк Борисович знает театр как никто, более 40 лет он работает в Ленкоме. Он сам когда-то был актером. Поэтому то, что у Ленкома есть Варшавер, — это счастье.

— Вы не чувствовали себя артистом Захарова. А почувствовали, что вы артист Варшавера?

— Марк Борисович дал мне возможность поставить спектакль «Любовь». Периодически поступают предложения. Надеюсь, мы продолжим эту деятельность.

— У вас еще есть режиссерские амбиции?

— Я ж не зря заканчивал Высшие курсы сценаристов и режиссеров, деньги за это платил. Надо же как-то возвращать, реализовывать. (Улыбается.) Сейчас в голове киноистория.



«Вайнштейну можно памятник поставить за приверженность к ценностям»

— Вас еще называют «звезда 90-х». Это не обижает?

— Да меня по-разному называют. Я слышал и более хлесткие выражения.


Кадр из фильма «В городе Сочи темные ночи», 1990 год
Фото: РИА Новости/Э. Шейдаев


— Сейчас пошла мода на кино про девяностые. Надолго ли тренд и не мифологизируют ли?

— Меня очень веселит, когда о 90-х говорят люди, которым нет тридцати, которые не нюхали этого времени, не знают, что там происходило. Почему я начал говорить по поводу своего образования? Потому что мне кажется, что для того, чтобы что-то делать, надо знать. И я глубоко убежден, что у многих знаний объективных — нет. И это видно на экране.

— Что больше всего вас бесит в фильмах про девяностые?

— Бесит-то вряд ли. Я понимаю, как это делается, ради чего.

— Ради мифотворчества?

— Здесь много составляющих. Во-первых, никто еще пока не прекратил переделывать историю. Во-вторых, на жареное больше клюют. Это ступенчатая система. Ты одну закидываешь как бы версию, потом на ней строишь вторую, потом третью — и петелька за крючочек, и пошло, поехало. Это как суд над Вайнштейном. Бедный. Что, разве этого не было? Было. А почему сейчас? Проверили, сработало. Ага, заглотил крючок. Смотрите, сколько сразу всплыло жертв. Ах, как неожиданно было всё, а мы об этом не знали. Здесь — то же самое.

— Хорошо, что Вайнштейна обвиняют в связи с девушками. Какой-то совсем немодный.

— Ему еще можно памятник поставить за приверженность к ценностям.

— Вы возглавили Общественный совет ФСИН. Зачем вы стали правозащитником?

— У меня был длинный сериал «Адвокат», снимали больше десяти лет. Я был и сопродюсером, и режиссером. Многие из нашей команды были отмечены серебряными и золотыми медалями Плевако, имеют звания «народного адвоката». И этот вот запал до сих пор остался. Если есть возможность помочь людям, почему бы этого не сделать. У нас собрана новая команда из людей абсолютно разных профессий, конфессий. К сожалению, лес рубят, щепки летят — достается порой невиновным. И я использую свои возможности, кое-что уже начинаем делать. Дай Бог, поможем.

— Как вы относитесь к предложению вернуть смертную казнь в Уголовный кодекс?

— Положительно. Ведь какая цель службы — перевоспитать и вернуть людей в общество. Есть те, кто не возвращаются. Посмотрите, сколько рецидивов, сколько еще приносят беды бывшие заключенные, к сожалению. И это очень непростой, тяжелый разговор.

— Чем еще планируете заняться?

— Я заканчиваю съемки у Кима Дружинина в сериале «10 дней до весны». Новый театральный проект замесили. Не в Ленкоме. А с 1 сентября — в школу, у меня второй курс в Институте театрального искусства Кобзона. Есть потрясающие ребята, хотелось бы не ошибиться. Как мой худрук говорил, для того, чтобы выпустить одного актера, нужно держать весь курс.

Поделиться