Виктор Сухоруков: «Русский человек никогда исподтишка не ударит»

Фото: Александра Мудрац/ТАСС


Наступил период невероятной творческой активности — в кино, театре, антрепризе. Посыпались многочисленные интервью: актер рассказывал о себе радостно и откровенно. Страна узнала, как нелегко начинал, как поборол пристрастия, круто изменил привычки, из аутсайдеров выбился в лидеры... В ноябре артисту исполнилось 65 лет, но дозвониться оказалось непросто — кипела работа над спектаклем, который Театр имени Моссовета представлял как постановку для юбиляра. На вопросы «Культуры» народный артист России ответил, когда поутихла предпремьерная суета.


культура: В день юбилея Ваш телефон не отвечал. Где были?   

Сухоруков: Дома. Один. Я не сторонник юбилеев. Живу аскетично, организованно, обособленно, задумчиво. Не могу сказать — закрыто, но не растрачиваю себя на застолья, светские мероприятия и какие-то общественные акции. Может, не вошел во вкус мира тусовки, не разглядел пространства карусельного общения с дежурными приветствиями. Сегодня мне 65 лет, завтра будет 66, потом — еще больше, если доживу. День рождения — один, а остальные ежегодные даты — некий отсчет в биографии. Когда мне звонили и просили дать интервью к юбилею, отказывался и по-дерзки ворчал: «Зачем звоните? В жизни происходит многое, что заслуживает большего внимания, чем круглые даты». К примеру, скульптура, которую решил возвести предприниматель Игорь Бертоусов: Сухоруков в бронзе сидит на скамейке на центральной улице Орехово-Зуево.

культура: Не страшновато видеть себя «памятником»? 

Сухоруков: Поначалу долго отбрыкивался: «Вы что, хотите осрамить меня перед земляками, чтобы мне на лбу рисовали поганые слова и плевали в спину?» Могут ведь не только приносить цветы, а башку отвернуть и гонять ее по той же улице как мяч. Уговорили, решил — пусть будет: дальше смерти не пошлют. Когда похолодало, мне шарфик повязали, шапочку надели, чтобы не замерз.

Неподалеку — рынок, и уже в народе говорят: «Пойду за колбаской к Сухорукову» или «Вот, у Сухорукова курточку купила». Это приятно. Мой Сухоруков смотрит на памятник Ленину, а за спиной кладбище — как это здорово. 

Ездил на открытие скульптуры и опять вспоминал детство, о чем мечтал, как уезжал — в армию, в институт. Старея, не рвусь в какие-то элитные места: лучше быть королем в деревне, чем никем в городе. В своем родном Орехово-Зуево я ценный, уважаемый, заметный человек. Почетный гражданин. Мне этого достаточно.

культура: Вы сказали, что юбилей праздновать не собираетесь, но накануне Нового года сыграли премьеру. Разве спектакль посвящен не Вашему 65-летию?   

Сухоруков: Никаких торжеств не было и не будет. Мы опять на скорости, и стоп-кран у нас опечатан. Что касается спектакля, то, конечно, предлагал взять какую-нибудь историю для меня, но дата оказалась поводом, таким обманчиком: дайте новенькое к юбилею. Хотя грех жаловаться — у меня ренессанс в театре, играю хорошие роли. На «Бронной» — Тартюфа. Сам Римас Туминас пригласил меня в свой спектакль «Улыбнись нам, Господи» Вахтанговского театра, чья школа соперничает с моей, гитисовской. Где это видано? Про моего Авнера Розенталя New York Times написала отдельным абзацем. В Театре имени Моссовета выхожу в образе Федора Иоанновича в «Царстве отца и сына» по произведениям Алексея Константиновича Толстого, а в «Р.Р.Р.» по «Преступлению и наказанию» у меня роль Порфирия Петровича. С огромным успехом идет «Римская комедия». Мое счастье в этом спектакле — последняя творческая встреча с режиссером Павлом Хомским. Я, орехово-зуевский пацан, играю римского императора Домициана. Разве это не чудо? 


Фото: Владимир Федоренко/РИА Новости


И тем не менее наступает какой-то период, когда хочется взорвать, взбрыкнуть, взвинтиться... У нас с моим товарищем Андреем Шарковым, актером БДТ (зрители знают его как судмедэксперта из сериала «Тайны следствия». — «Культура»), был замысел что-то сделать вместе. Много лет назад мы сотрудничали в ленинградском театре Ленинского комсомола, ныне Балтийский дом. Оба комедийные, острохарактерные актеры, я худой, он толстый. Долго думали, что сварганить, подбирали материал. Сначала возникла история под названием «Я не Раппопорт». Пьесу американского драматурга Херба Гарднера нашел Андрей. Мы ее почистили, убрали наркотики, стали репетировать. И вдруг наткнулись на препятствие: американцы потребовали, чтобы чернокожего героя играл афроамериканец, иначе —  запрет. Их не волновали ни концепция, ни решение, ни идея, да и вообще то, о чем мы будем разговаривать с публикой через призму постановки. Стали искать нечто иное и нашли — Мария Ризнич, «Встречайте, мы уходим». Пьеса показалась близкой, понятной и очень нужной сегодня. Встреча уходящей старости с молодостью. Пожилые люди бегут от цивилизации, скрываются от прогресса, прячутся в зарослях парка, сада, леса, джунглей — только для того, чтобы их не касались. Они не хотят быть обузой обществу, но оно все равно цепляет их, достает и пытается сделать так, как решили молодые и здоровые. В спектакле занято семь человек. Андрей мечтал сыграть его и в БДТ, и в Моссовете. Наша актерская пара стариков — неизменна, а молодежная команда в каждом театре своя и иногда меняется городами и сценами. Такой ход-аттракцион в Петербурге не приняли, что-то не сошлось. А Валентина Панфилова, директор театра имени Моссовета, рискнула, и хочется, чтобы она не пожалела. Поставил молодой режиссер Сергей Аронин. Не стану показывать очистки нашей кухни, где мы готовили это блюдо, замечу только: будет успех — наш успех. Будет неуспех — это мое поражение.

культура: А с кино сейчас связаны? 

Сухоруков: Режиссер Игорь Волошин пригласил на четвертый сезон «Физрука», там собралась новая команда. От старых серий остался только Дмитрий Нагиев. Я играю художественного руководителя Железногорского драматического театра, который мечтает получить «Золотую маску». Много лет назад мой персонаж оставил жену с маленьким ребенком по имени Фома, он — герой Димы Нагиева — за эти годы вырос и сейчас, в период депрессии, мчится в провинцию, чтобы разыскать биологического отца и посмотреть ему в глаза. Что из этого получилось, зритель узнает в наступившем году. Съемки завершаются.

Пока больше предложений нет. Не знаю, может, как сказал Феллини, мой зритель умер, мое время ушло. Когда-то, в 90-х, Балабанов меня побрил наголо для «Брата», и сложилась интересная кинематографическая судьба в те тяжелые годы. Доигрался до того, что кто-то бросил: «Опять Сухоруков. И чего в нем нашли? Урод уродом». Сегодня про меня никто ничего не говорит, потому что мало снимаюсь. 

культура: Вы рассказывали журналистам, как еще в раннем детстве наряжались и «ломали комедию». Как возникла страсть к сцене у ребенка из рабочей семьи Орехово-Зуево, где и театра-то не существовало?  

Сухоруков: Я участвовал в школьной художественной самодеятельности. Конкретно сказать, откуда в пацане нетеатрального города какая-то страсть к сцене, не могу. Но я не сомневался в правде сказок, мифов, былин — мне их чудеса казались реальными. До сих пор верю в Мюнхгаузена. Почему? Наверное, от недостатка внимания, от скудной еды, от убогости жизни, от ущербности детства. Мы ждем светлого, богатого, яркого, когда нам чего-то не хватает. Я мечтал попасть в «Артек». Море, фрукты, костры на берегу, пилотки, чистые рубашки и коротенькие штанишки, камушки по кромке волны...

культура: Удалось? 

Сухоруков: Нет, конечно. Приехал туда только в 50, но мечта-то была всю жизнь. И ради нее я много лет выписывал «Пионерскую правду», которая стоила копейку, — в ней проводился конкурс, разыгрывалась путевка в «Артек». А еще там печатались объявления: «На главную роль требуется мальчик». И я мчался в Москву... Это отдельная история. Удивительно, ведь еще в детстве понимал: я — некрасивый и не обладаю теми качествами, что необходимы будущему актеру. 


Фото vakhtangov.ru


культура: Но в ГИТИС легко поступили? 

Сухоруков: Сегодня уже можно признать, что меня профессор Всеволод Порфирьевич Остальский взял по блату. Сочинение написал на единицу. Почти все абитуриенты выбрали свободную тему «Вершины, которые я хочу покорить», а я рассуждал об образе Евгения Онегина, обозвал его подлецом и чистоплюем за то, что он проигнорировал влюбленную Таню Ларину. Остальский узнал об этом. За теми, кого выбрали на конкурсном экзамене, кто ему был интересен и нужен, он следил. И попросил поставить мне тройку. На устном по литературе и русскому языку я отвечал на пятерку, безупречно. Члены комиссии, помня мое сочинение, даже обалдели.

культура: Ваши однокурсники отмечают 60-летия. Почему Вы старше?  

Сухоруков: Я учился 11 лет: восемь классов и еще три в вечерней школе. Два года армии и год пропустил. Вечерняя школа — не халтура, туда шли те, кто жил трудно, чтобы иметь возможность работать, деньги добывать. У нас была большая семья, вот и устроился на фабрику, а учился в вечерней школе. Это было не исключением, а скорее нормой. 

культура: Еще студентом, в общежитии на Трифоновской, Вы витиевато рассуждали на самые разные темы, как бы примеряя на себя роль философа... 

Сухоруков: Да какой я философ — просто болтун.

культура: Одну Вашу фразу помню до сих пор. Мы говорили о конечности земного пути. Вы заметили, что в смерти нет ничего страшного, если она пришла к человеку тогда, когда он устал от жизни... Где-то вычитали или сами умозаключили? 

Сухоруков: Сам, конечно. Хотите расскажу, почему тревожили такие мысли? У меня была баба Дуня, частенько мне от нее доставалось, крепко обижала, но я почему-то именно к ней тянулся, с ней много связано в детстве: мы жили вместе. В старости из-за диабета ей отрезали ногу. И баба Дуня, нарожавшая огромное количество детей, которые растворились и где-то исчезли, сидела одинокая и одноногая на кровати. Я к ней приходил, мы немного говорили, пили чай, а потом она вдруг начинала ругаться: надоело жить, скорей бы помереть, и принималась горько плакать. Спрашиваю: «А плачешь-то ты что? Все же надоело». Она, продолжая всхлипывать, выдыхала: «Помирать-то неохота». Такое внутреннее противоречие. Уже угоревшая от тяжелой болезни, нарыдавшись от беспомощности, она набирала какие-то силы в место, освобожденное от слез, и твердила: «Пожить бы еще». 

культура: Ваше увлечение женским рукоделием — тоже от бабушки? Вышивать продолжаете? 

Сухоруков: Да что вы. Отказался от этого давным-давно и рад, что вы об этом вспомнили. Сам удивился, как сумел выбросить пяльцы, они были моим оружием. Я их приобрел, когда собрался бросить курить. Шли 90-е, однажды обстоятельства заставили меня стоять на Васильевском острове в очереди за пачкой «Беломора». И я вдруг подумал о том, как это унижает. К тому же обнаружилась язва желудка. В период отказа от курения кто-то сосет леденцы, кто-то грызет семечки, кто-то кодируется или колдует над собой, а я решил: дай-ка вышивать начну. 

культура: Неужели никто не подсказал? 

Сухоруков: Сам придумал. Жалею о том, что много вышивок уничтожил. 

культура: А пяльцы-то почему выбросили? 

Сухоруков: Уже не нужны. Больше не хочу этим заниматься, нет необходимости, пропало и желание. Как отрезало. Не курю, язвы нет, и настроение хорошее. А нитки остались, лежат в коробке на даче как реликвия, словно какая-то экзотика. 

Вышивание — прекрасный период в жизни. Когда надо мной хотели подшутить, то спрашивали: «Крестиком, наверное, вышиваете?» Нет, я работал гладью по чистому листу ткани. У сестры висит такая картиночка: храм на небесах, облако, с него падают капли дождя и превращаются в цветы, и в этой радуге красок летит ввысь жар-птица, а под морской волной плывет золотая рыбка. Вышивал десять лет, подарил Гале на юбилей. Занятие приятное, но требовало много времени, внимания, сосредоточенности.


«Бедный, бедный Павел»


культура: Вы сыграли немало исторических личностей и обо всех говорили много добрых слов. И все-таки Павел I, «русский Гамлет», представлен Вами с особой нежностью.  

Сухоруков: Когда Виталий Мельников предложил мне эту роль, то я, конечно, нырнул в книги, записки, источники. И столько узнал, что возник вопрос: «Почему же нам об этом никто ничего не рассказывал?» Первое, на что я обратил внимание, Павел — патриот, но был нелюб и в самодержавные времена, и при советской власти. Ему не дали возможности ничего построить, развернуться, да и взошел на престол он неожиданно, случайно, когда его мать Екатерина Великая, правившая три десятилетия, скончалась от инсульта. А с какой жестокостью его убили. И кто? Не бунтовщики, чернь какая-то или разбойники, а свои, олигархи, как сказали бы сегодняшним языком. Два вопроса я задал тогда режиссеру, рыдая над образом. Как они могли подняться на помазанника Божьего? Атеизма-то не было. И второе: как убийцы жили после этой жуткой расправы? 

Семейная жизнь Павла — величайший образец для подражания. Десять детей, один краше другого. Вы много знаете про этих детей? Знаем об Александре I, Николае I и Константине. Все. Про девочек и систему воспитания мало кому известно. Отец по вечерам подходил к каждому ребенку и над ним молился, потом шел в семейную церковь и вновь обращался к Всевышнему. Я к Павлу отношусь с глубочайшим уважением.

культура: Хотелось оказаться в той эпохе? 

Сухоруков: Пожить бы в пушкинское время. Со свечами, лошадьми, чистым снегом. Не думаю, что там легко — воротнички натирали шею. И тем не менее это эра рождения великого русского искусства.

культура: Наверное, замучили просьбами прокомментировать фразу Вашего героя Виктора Багрова по прозвищу Татарин о Севастополе из «Брата 2»? Она оказалась пророческой. 

Сухоруков: Ни разу никто не спрашивал. «Культура» — первая. Татарин говорит: «Вы мне, гады, еще за Севастополь ответите». Дальше выстрел в лоб — бандеровцу. А ведь перед этим была сцена в Чикаго и, послушайте, какой диалог. Мой герой обращается к парню: «Слышь, земляк?» В ответ: «Москаль мени не земляк». Я бросаю: «Бандеровец». 


«Орлеан»


Во время референдума был в Крыму — целый месяц снимался в Феодосии у Андрея Прошкина в фильме «Орлеан». Люди светились счастьем. Севастополь — наш. Крым — наш. Это выбор народа, и иных доводов я не признаю. Меня повариха в кафе от радости подняла на руки. Я просил: «Поставь на землю, не позорь», а она хохотала. Самое пессимистичное изречение в тот месяц я услышал от водителя автомобиля: «Хуже точно не будет». Это решение крымчан. И пусть будут санкции, проклятия, ненависть — все пройдет. Вода судьбы и времен смоет это. Но я надеюсь, что под какой-нибудь корягой, заросшей тиной, притаится стыд: как мы, действительно родные люди, так друг против друга ополчились. 

культура: Ленинскую тему для себя закрыли? 

Сухоруков: Давно. В 97-м году последний раз сыграл Владимира Ильича в эстонской картине «Все мои Ленины», но ее наша страна толком и не посмотрела. В тот же период шел в Театре на Литейном спектакль «Приезжайте к нам лет эдак через...» в постановке Юрия Мамина, там я представлял Ленина на сцене в пародийном ключе. Больше к вождю никогда не возвращался. 

культура: По-моему, Вы культивируете в себе некую странность, сотканную из обидчивости и горячности, шутовства и чудачества, стойкости и привередливости. Такую непредсказуемость что ли... 

Сухоруков: Русский характер это и есть непредсказуемость. Но не в смысле поведения медведя, просто мы всегда живем в ожидании и растерянности. Если вывести формулу, то получится: ожидание плюс растерянность равняется решимость. Тебя бьют по голове — ты отмахиваешься и поначалу шутишь: «Да ладно, больно, че ты, не надо, перестань». Потом — предупреждаешь, возмущаешься. И только после всех этих стадий бьешь в ответ. Русский человек никогда исподтишка не ударит. 


Фото: Владимир Федоренко/РИА Новости


Уникальная история из впечатлений моего детства. Мишка Рытов и Геннадий Данилов — друзья, одногодки. Барак. Драка — не на жизнь, а на смерть. Рычали как звери. Это было кровавое месиво двух молодых парней, они убивали друг друга. Уже никто не понимал — за что, почему. Никто не мог остановить их. Бабы только вопили, мужики кряхтели и урчали: «Не надо, перестаньте, прекратите». Через 45 минут они, раздутые от побоев, сидели на общей кухне, пили портвейн и разговаривали о футболе. Мне было семь лет, и я был в потрясении от этого сценария. Вот он — неожиданный народный характер. Поэтому, когда мы говорим: победили такие-то полководцы, стоит иметь в виду, что победил — русский человек. Самоубийца и жертвенник. 

культура: Как встретили Новый год, расскажите в канун Старого новогодья. 

Сухоруков: Люблю этот праздник. По традиции встречаю у сестры в Орехово-Зуево. Ванюшка — племянник, уже взрослый, человек служилый. Его сын Кирилл Иванович — большой мальчик, шесть лет, занимается карате. Семейный круг, елка, хороший стол, подарки. Посмотрели телевизор, посплетничали, поговорили. Нужно жить и не думать о кризисах, отбросить недостатки, забыть о комплексах. Понимаете, трудности-то мы сами себе придумываем, и уныние рождается внутри. Нас не награждают печалью, это наше отношение к тем или иным событиям и явлениям, которые, как нам кажется, — драма, трагедия, конец света. Конца света нет и пока не предвидится. Если мы его сами не совершим. Так что живите и радуйтесь. 


Фото на анонсе: Вячеслав Прокофьев/ТАСС

Поделиться