План невысокого гения

Поселившийся в Германии знаменитый копрофаг В. Г. Сорокин, находясь во временном творческом кризисе, не дающем ему создавать новые полнометражные произведения («Я ничего не пишу. Трудно, конечно. Но иногда нужно и помолчать»), гражданином тем не менее быть не перестает и регулярно выступает в западной прессе с острокритическими замечаниями о старой и новой России, выдержанными в духе «Lasciate ogni speranza voi ch’entrate».
Поравняться с великим флорентийцем, измыслившим надпись на вратах ада «Per me si va nella città dolente, per me si va ne l’etterno dolore, per me si va tra la perduta gente» — «Я увожу к отверженным селеньям, я увожу сквозь вековечный стон, я увожу к погибшим поколеньям», бесспорно, лестно: и в аду человек побывал, и лавровый венок стяжал. Не всякий может таким похвастать.

Замах на адоописание в газетных выступлениях В. Г. Сорокина (равно, как и в произведениях большого жанра, но сейчас он пришел к выводу, что нужно помолчать), несомненно, присутствует. В недавнем интервью немецкой Tageszeitung писатель указывает, что водка для русских является подобием брони — «Эта броня позволяет людям не подпускать к себе суровую повседневность и государство. В этом отношении столь же важен и мат. Это язык народа, на который государство просто не может повлиять. Водка и мат – это допинг русского народа».

Там же, где не властвуют крепкие напитки и скверноматерные ругательства, там владычествует всесильное государство — «Государственное пространство в России является чуждой, враждебной сферой. Между государственным и личным пространством существует ясная граница, что-то вроде чекпойнта Чарли. Люди оказываются в этом государственном пространстве сразу же, как только выходят из собственной квартиры. И в нем людям приходится постоянно быть начеку и бороться буквально за все».

Прогулки по Москве более не доставляет приятности, как то было в 70-х гг., при власти КПСС. «А теперь это больше невозможно, поскольку там везде стоят грязные машины. Да и вообще, Москва — это больше не город, это место, где живет власть» (в 70-е, очевидно, власть в Москве не жила).

«Кремль и Красная площадь сами по себе излучают угрозу. Можно на самом деле почувствовать, что это очень опасные места».
И не только в Кремле и на Красной площади — «В настоящее время в России воцарилась очень тяжелая политическая атмосфера и назревает тяжелый экономический кризис. Люди начинают понимать, что лучше уже не станет. Люди понимают, что в этой стране не будет нормального будущего. И они понимают, что и Путин не знает решения». Поэтому Россия распадется (более того, этот распад уже начался).

С картинами ада приятно контрастируют картины рая (вежливый гость никогда не забудет похвалить хозяина) — «Три года назад, к примеру, я купил квартиру в берлинском районе Шарлоттенбург, где я стал проводить больше времени, чем в своем доме в России. И в Берлине я, выходя на улицу, не испытываю чувства, что мне нужно чего-то бояться. Большая разница заключается в том, что в России человек служит государству, а в Германии государство — человеку».

Можно, конечно, говорить о фактических несообразностях текста. Практически все, по крайней мере, более или менее северные народы — англичане, немцы, шведы, финны, поляки etc. — знавали в своей истории (причем даже не очень давней) периоды массового и невоздержного пьянства. Это у них у всех было вызвано надобностью не подпускать к себе государство? Причем надобностью, странным образом отсутствовавшей у французов или испанцев.

Да, действительно на излете СССР пьянство приобретало гомерический характер. Советский быт 1980 г. вполне описывался хором из «Кармина Бурана» — «Пьет хозяин, пьет хозяйка, // Пьет и братия, и шайка, // Пьет и овый, пьет и оный, // Пьет невежда, пьет ученый, // Пьет монах и рыцарь тоже, // Пьет епископ и вельможа, // Пьет и трезвый, и пьянчужка, // Пьет и барин, пьет и служка etc.»

Но с давней юности В. Г. Сорокина прошло немало лет. С тех пор винопитие, с одной стороны, подверглось конкурирующим порокам типа разных препаратов, с другой — было придавлено звериным обликом капитализма. При капиталистическом строе веселая пословица социалистических времен «Если пьянка мешает работе, то ну ее к бую, эту работу» затруднительна в реализации. Что мы и видим на практике: именно пить, да еще и водку стали гораздо меньше, чем при коммунистах.

Обличение давно минувших пороков и неустройств вообще характерно для В. Г. Сорокина. Летом 2015 г. он сообщал газете La Repubblica: «Наше сельское хозяйство лежит в руинах. А эта страна когда-то была мировой житницей». При том, что «эта страна» как раз в последние годы показывает и серьезный рост с/х производства, и житница — не житница, но и изрядный рост хлебного экспорта. Глубокая продовольственная зависимость от заграницы — это опять же к позднему СССР.

В том и неудача писателя, что охота рисовать картины русского ада на потребу читателям западных газет у него есть, но при этом хвалебные пушкинские слова «единый план «Ада» есть уже плод высокого гения» к его творчеству вряд ли приложимы. План отсутствует, вместо него однообразные повторы из интеллигентских бесед за бутылкой времен позднего коммунизма. И мы там были, и мы о том беседовали, но сколько же можно столь уныло демонстрировать свой невысокий гений.

Это не говоря о том, что журналистика все-таки требует событийного повода. В сводке новостей сообщается, что вчера старушку изнасиловали злодеи под мостом или дружок В. В. Путина устроил в своем имении унитазохранилище — после чего, отталкиваясь от этого возмущающего душу факта и двигаясь ко все более генеральному обобщению, автор показывает, что это не случайность, но необходимое следствие пороков власти и народа и вообще все у них (нас) так. Причем уже тысячу лет как.

Более или менее профессиональные обличители так и работают.

Но писатель В. Г. Сорокин не понимает, что единожды произнеся окончательный вердикт — Россия есть кромешный ад, ничто в ней не заслуживает доброго слова и далее адская воронка будет только углубляться (хотя уж куда, казалось бы) — после этого снова писать про Россию то же самое и в буквально тех же выражениях уже не имеет смысла.
Вердикт Сорокина — это расстрел, высшая мера, а расстреливать два раза уставы не велят. Надо писать про что-нибудь другое или просто наслаждаться шарлоттенбургским раем и ничего не писать.

Правда, все вышесказанное относится к случаю, когда русский автор пишет для русской аудитории.

Положим, копрофагия, а равно и русофобия Сорокина есть явление глубоко русское — ведь известно, как широк русский человек, я бы сузил. Но здесь мы наблюдаем глубоко рыночный подход к окормлению нерусской, иностранной аудитории.

«Глотатели пустот, читатели газет» совершенно не нуждаются в том, чтобы хоть Сорокин, хоть кто иной, хоть русский, хоть немец сообщал бы им об истинном положении дел в России – будь это истинное положение дел ужасно, прекрасно, или середка на половинку. Они нуждаются в том, чтобы известный им русский шрифтштеллер в 257-й раз коротко и ясно изложил им некоторые и так известные им трюизмы о России. Трюизмы, о которых и так упорно долбит вся респектабельная пресса их страны.

Ценность Сорокина не в том, что он изложит новые и глубокие мысли, поразив читателей Tageszeitung высоким гением, могущим объять единый план «Ада» или «Рая», а равно и «Чистилища».

Ценность его, с точки западных СМИ, в том, чтобы знатный поэт-лауреат подтвердил некоторые давно и не им изготовленные стереотипы. Он их подтверждает и получает за это благоволение прессы страны пребывания. А с благоволением и жизнь в Шарлоттенбурге оказывается краше.

А уж соответствуют эти стереотипные повторения его миросозерцанию — это мало кого интересует. Надеемся, что соответствуют, и адская Россия косвенным образом способствует заработкам писателя на чужбине.
Автор
Максим Соколов
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе