Пьеса Стоппарда впервые была поставлена в 2006 году в профильном для всякой свеженаписанной драматургии лондонском театре Royal Court, с тех пор играли ее и на Бродвее, правда, недолго, в Канаде, в Америке – в нескольких театрах, разумеется, в Праге, даже в Турции, теперь вот и в Москве имеется свой спектакль. Поставил его Адольф Шапиро, почти что ровесник Стоппарда (Шапиро моложе британского драматурга на два года), и при желании, кстати, можно обнаружить в их биографиях кое-какие существенные пересечения, объединяющие подробности. Один – не совсем британец, другой вот – не целиком и полностью русский, Стоппард полвека из своих 70 с лишним живет и работает в Великобритании, Шапиро много лет жил и работал в «советской Европе» – в Латвии. Стоппард пишет про рок-н-ролл, который не вписывался в ограниченные советские рамки и разрушал социалистическую Чехословакию изнутри, может, похлеще диссидентов (этому посвящен отдельный разговор в пьесе), для Шапиро этот самый полуподпольный, андеграундный рок – часть жизни, когда концерты нынешних «неравнодушных рокеров» проходили по квартирам. Кого-то потом задерживали, кого-то склоняли к сотрудничеству с органами, как Яна, героя пьесы (Петр Красилов).
Как многие пьесы Стоппарда, «Рок-н-ролл» разворачивается в нескольких временных и географических точках. В Праге и Кембридже 1968-го, в тех же городах, но уже на излете 80-х, последняя точка, означающая всемирно-историческую победу рок-н-ролла – 1990 год, когда «Роллинги» дали концерт на Страховском стадионе в Праге. В связи с научными интересами одной из героинь, супруги кембриджского профессора Макса (Илья Исаев) Элеоноры (Рамиля Искандер), нелишней оказывается имеющаяся в программке информация про Сапфо, которая, оказывается, родилась около 620 года до н.э. Студентки Элеоноры изучают Сапфо. Она – их учит, умирая от рака. Во втором акте ее уже нет, а актриса играет свою повзрослевшую дочь.
По ходу пьесы не раз звучат песни, не только чешских «Пластиков», самые разные, на ржавую конструкцию, в которой находится место и Кембриджу, и Праге (художник – Александр Шишкин), проецируется бегущая строка перевода. «Я – слизь, вытекающая из твоего телевизора» – одна из самых экспрессивных, потому и откладывается в памяти, другие – проще. Большинство текстов в переводе на русский выталкивают из памяти сцену из «Взрослой дочери...» Виктора Славкина, где герой с удивлением узнает, что в культовой их песне, в общем, пелось-то про ерунду, про какой-то поезд на Чаттанугу, а забойное ча-ча – и вовсе ничего не значило!.. Примерно о том же говорила и героиня спектакля Лепажа «Липсинк»: «Но ведь это банальность!» «Это жизнь», – успокаивали ее другие. Ржавеющая конструкция социализма – пожалуй, одна из самых ярких деталей спектакля, ее, во всяком случае, интересно разглядывать, удивляясь, как художнику пришло в голову квартиру Яна превратить в пенал, куда через какую-то крышку-заглушку еле-еле пролезает тело, туалет – и тот просторнее, правда, он совмещенный с умывальником и душем. В игре актеров такого второго-третьего дна и объема почти нет, почти ни у кого. Лучше, интереснее – Илья Исаев, Дарья Семенова, Рамиля Искандер, впрочем, сама история, слова не дают пространства для игры изобретательной, разнообразной, не плоской.
Нет, кое-что, конечно, запоминается. Кое-какие фразы. «Вчера на избирательном участке голосовать было абсолютно не за кого...» – в зале смеются, кого-то еще это, оказывается, у нас волнует. «Едят дерьмо, слушают дерьмо, потом две недели отдыхают в Турции и всем довольны...». Но в целом, кстати, перевод Аркадия и Сергея Островских оставляет – на слух – ощущение какой-то поспешности. Просто Стоппарду повезло (или наоборот – не повезло) с переводами на русский, ведь «Розенкранца и Гильденстерна...» перевел Иосиф Бродский. К тому же нынешняя мода, которая почему-то многих уверила в общедоступности перевода, в том, что достаточно знать – в данном случае – английский, вряд ли на пользу театру. В данном случае – не на пользу Стоппарду. Но дело, вероятно, не только в переводе, вероятно, и сама пьеса не очень энергична и изобретательна. Во всяком случае, «лирические отступления» о Сапфо публика, это заметно, выслушивает с вежливым нетерпением, пережидает. Как слабость воспринимается и то, что автор безжалостно отдает героиню в лапы неизлечимой болезни – для сюжета так, наверное, проще и лучше, но, конечно, вызвать сочувствие поступками и словами здоровых людей всегда сложнее.
Григорий Заславский
Независимая газета