«Мы стараемся, чтобы русские оперы пели русские исполнители — мне кажется, это правильно»

Насколько успешно Большой театр интегрирован в мировое культурное пространство? Что такое «живые» и «неживые» постановки? В чем заключается работа Попечительского совета театра? Ответы на эти и многие другие вопросы читайте в нашем интервью с Владимиром Уриным, генеральным директором Большого театра.

 

Попечительский совет

— Владимир Георгиевич, давайте начнем наш разговор с обсуждения деятельности Попечительского совета. Его работа изменилась как-то в последнее время?

— В этом году из Попечительского совета ушли все, кто представлял какие-либо ведомства. В Совете сегодня только те люди, которые вкладывают деньги в развитие Большого театра, те, кто платит членские взносы. Это было принципиальным и важным решением.

— В 2018 году Андрей Костин, глава банка ВТБ, был избран председателем Попечительского совета. Как это решение повлияло на работу Совета?

— Андрей Леонидович был достаточно активным его членом. Целый ряд замечательных проектов театра были поддержаны по его личной инициативе. Я хочу сказать, что, даже не являясь руководителем Попечительского совета, Андрей Леонидович играл большую роль в его работе. Возглавив Совет, он начал работу по привлечению новых членов. Кстати, недавно мы приняли еще одного участника — Дмитрия Пумпянского, председателя Совета директоров Трубной металлургической компании.

В настоящее время мы ведем переговоры и с другими бизнесменами.

— В чем заключается работа Попечительского совета?

— У Совета есть фонд Большого театра. В конце года проходит заседание, на котором театр предлагает программу своей деятельности, связанную с расходованием средств, поступающих от благотворителей и попечителей. Фонд существует достаточно давно, и работа Совета ведется многие годы. У нас выработанная практика: программа включает в себя как творческие мероприятия, например, помощь в выпуске новых постановок и в гастрольной деятельности театра, так и поддержку проектов социальной направленности. Причем бюджет социальных проектов не может превышать 30% общих расходов.

В ходе заседания идет активное обсуждение программы, которую мы предлагаем. Вносятся коррективы, предложения, изменения. Исполнение этой программы очень конкретное и реальное. Если речь идет о спектакле, то выделяется определенная сумма на постановку. И это решение обязательно к исполнению. Мы не имеем права что-либо изменить. Но если все же такая потребность возникает, то театр обязательно это согласовывает.

По окончании года мы отчитываемся перед Попечительским советом: выполнена ли программа. У нас существует ревизионная комиссия, которая внимательно следит за правильностью расходов и за точностью их направленности.


 

От идеи к премьере

— В одном из интервью вы сказали, что театр планирует репертуар на 4 года вперед. Когда мы говорим о распределении средств фонда, принимаются ли в расчет те постановки, премьера которых состоится через 3–4 года?

— Средства по программе мы распределяем только на год. Сейчас, на последнем заседании Попечительского совета, утвердили список мероприятий 2019 года.

— Почему именно такой период планирования, 3–4 года?

— 3–4 года — нормальный режим работы, он дает возможность заранее договориться с постановщиками, исполнителями и так далее, чтобы осуществить наши планы.

— Как долго длится процесс постановки спектакля?

— В оперном театре эскизы и макет спектакля сдаются приблизительно за год. Это очень серьезные объемы работ по изготовлению декораций и костюмов. И, если мы сдаем их за год, представьте себе, сколько времени требуется, чтобы договориться с постановщиками? Обычно два или три года. С исполнителями договариваемся за два года. Работа над постановкой̆ начинается приблизительно за 2–2,5 года.

— Ваши коллеги, руководители ведущих театров других стран, планируя репертуар, в первую очередь отдают предпочтение национальным музыкальным произведениям, то есть Ла Скала ставит итальянские оперы и только потом произведения, созданные композиторами других стран. Это общемировая практика? 

— Большой театр спокойно может обойтись в сезоне без немецкой, итальянской или французской оперы. Но сезона без русской оперы просто не может быть. Мы все-таки национальный театр, и поэтому ее постановка обязательна. В этом сезоне возвращается на Историческую сцену «Евгений Онегин», опера, заменившая другой очень интересный спектакль, шедший многие годы. Пока я не могу объявить репертуарные планы, но могу сказать, что будут сразу две русские оперы.

— В своих высказываниях вы упоминаете про «живые» и «неживые» постановки, а также про химию, которая возникает между зрителем и спектаклем. Но вы ни разу не сказали, что такое «неживой» спектакль.

— «Неживым» спектакль считается тогда, когда между ним и зрителем нет связи, не возникает эмоциональной вспышки. Я всегда говорю о том, что опера может быть самым скучным жанром в мире, но та же опера может стать и потрясающим жанром. Талантливо сделанная опера – это не только вокальное звучание, это еще, ко всему прочему, театр. Это современный театр с современным театральным языком, который зрительный зал обязательно должен воспринять, откликнувшись на новое решение, предлагаемое режиссером или дирижером. Мне кажется, если это происходит, то такая опера становится самой прекрасной вещью в мире. Конечно, это безумно сложно, но очень важно. Этим и надо заниматься – и ничем другим.

— Как вы понимаете, что связь между спектаклем и зрителем действительно есть?

— Иногда сразу оценить произведение искусства невозможно, но проходят годы, и вдруг оказывается, что автор (композитор, художник, писатель) создал настоящий шедевр, чего не поняли современники. В театре такого быть не может. Театр — это то, что происходит здесь и сейчас. И надо понимать, что создание произведения искусства — процесс живой и творческий. Мы можем пригласить на оперу замечательного режиссера или постановщика. У него может быть прекрасный художник. За пультом может стоять выдающийся дирижер. Но сам спектакль — не получится. Нет никаких правил!

Мало того, например, на репетиции режиссер рассказывает свой замысел, он кажется нам гениальным, и мы, открыв рот, его слушаем. Но после премьеры спектакля ничего не происходит: то, что хотел сказать режиссер, зритель не понял. И наоборот, режиссер очень косноязычен, он пытается донести до нас свою идею, но мы только разводим руками и думаем, что ошиблись с выбором. Но вот появляется спектакль, и мы понимаем, что он невероятно талантлив и интересен. Мы занимаемся творчеством, а оно непредсказуемо. Нет никаких лекал. Как мы понимаем, получился ли спектакль? Есть несколько критериев. Важнейшие из них — это зритель, его восприятие. Большая часть публики должна спектакль принять. Затем есть понятие экспертной оценки, профессиональной, например, мнение людей, знающих, как сегодня развивается мировой оперный театр. Для нас важно и зрительское восприятие, и мнение экспертов. Из этих составляющих мы определяем ценность своей работы. Хотя есть и третий показатель — наше собственное внутреннее мнение. Бывает и так, что широкая публика может спектакль не сразу оценить, но для развития театра и труппы он оказывается важен.




О развитии

— Каким вы видите будущее театра, например, через 25 лет?

— Я думаю, что могу сказать только, каким он будет через 2–3 года. На 25 лет я не замахнусь. Может быть, будут трансформации, которые кардинально изменят суть Большого театра. Театр очень внимательно должен слушать и видеть, что происходит вокруг. Вы абсолютно правы, говоря, что театр должен давать людям пищу для размышлений и поисков. Но если говорить о том, каким театр должен быть, то скажу следующее: высокопрофессиональным. Чтобы те спектакли, которые мы сегодня выпускаем, находились на высоком профессиональном уровне, чтобы за бренд Большого театра не было стыдно. Это очень трудоемкая работа. И в балете с постоянной труппой, и в опере, где много приглашенных артистов, такая работа должна строиться по-разному.

— Что изменилось в работе оперного театра в последнее время?

— К сожалению, сегодня иметь постоянную оперную труппу в том виде, как это было в советское время, практически невозможно. Певцы, обладающие хорошими вокальными данными, востребованы во всем мире, вне зависимости от национальности и места проживания. Российские певцы хотят петь не только у нас в стране, в Большом театре, они хотят иметь возможность участвовать в самых разных международных постановках. Что большинство из них и делает. В связи с этим и мы в организации работы оперы вынуждены — что и хорошо — в определенной степени приглашать певцов из других стран, и тогда принципы репертуарного оперного театра начинают меняться: у нас появляются проекты, когда одно название мы показываем несколько вечеров подряд.

— Вы говорите про интернациональность, а вначале мы обсуждали, что главное для национального театра — это сохранение национальной идеи. Как это может быть выражено? Только в постановке российских опер? Какие еще есть инструменты для выражения национальной идентичности в опере? 

— Давайте начнем с колоссального классического русского музыкального наследия. Какое количество гениальных композиторов Россия дала миру в XIX и XX веках! В этом смысле мы действительно уникальны. Осваивать это наследие очень непросто, оно невероятно привязано к времени, особенно к XIX веку. В нем много исторических сюжетов, что создает определенные сложности. Допустим, если есть легенда или какой-то мифологический сюжет, то ты можешь фантазировать все что угодно. Но если в центре внимания исторические характеры, то это меняет дело. Кроме того, есть понятие русской вокальной школы, оно включает в себя определенную манеру пения, тяготеющую, между прочим, к русской классике. Ее нам тоже важно сохранить. Но мы живем в XXI веке, и у нас есть возможность увидеть и проанализировать то, что происходит сейчас в мире. Не следить за мировыми тенденциями в искусстве мне кажется неправильным. Сегодня невозможно представить исполнение итальянской оперы на русском языке. Наоборот, нужно попытаться понять стилистику итальянской оперы, особенности итальянской вокальной школы. И вот если мы будем приглашать наиболее интересных певцов, носителей этой школы, и учить этим особенностям наших исполнителей, то останемся в мировом культурном контексте. Более того, сегодня большая часть мирового оперного наследия редко исполняется в России или не исполняется вовсе.

— Вы приглашаете иностранцев петь русские оперы?

— Такие случаи есть, но они редки. Мы стараемся, чтобы русские оперы пели русские исполнители. Мне кажется, это правильно. Хотя, еще раз повторю, есть иностранные певцы, которые замечательно владеют русским языком, чувствуют его природу и могут спокойно исполнять эти произведения.

— Возможно, в этом есть инструмент передачи русской культуры?

— Что касается передачи, то это прежде всего гастроли нашей труппы. Если мы едем на Запад с оперой, то везем именно русскую оперу. Что естественно. Этого ждет от нас зарубежный зритель. В отличие, кстати, от балета, в котором мы можем показывать все богатство (постановок. — Прим. ред.), которое у нас есть.

Поделиться