Люди слушают отраву и думают, что это музыка

Знаменитый русский пианист Валерий Афанасьев, живущий ныне в Версале, 19 ноября даст концерт в Берлине. Накануне выступления в столице Германии артист дал мастер-класс и концерт в рамках фестиваля «Дебюсси и его время» в Москве, где с ним встретилась корреспондент «Известий». — Ваш мастер-класс — редкое событие. — Я давал их всего четыре раза в жизни. Первое, что я говорю: «Если вы хотите сделать карьеру, то идите домой. А если хотите кое-что узнать о музыке — оставайтесь».
Сейчас бессмысленно говорить о музыке, убеждать, что есть нюансы, что не надо рвать фразу, делать эмоцию из каждого такта. Например, пианист Ланг Ланг — это же черт знает что. В одной фразе он чувствует весь мир и запредельный космос. Публика довольна, визжит от восторга, но музыка забыта. О ней сейчас никто не думает, за редким исключением. А если музыкант думающий, то его не хотят. Публике нужно другое.

— Что же?

— Энергия. Публика должна видеть эмоции, уши уже атрофированы. Нас заморили с бесконечными растяжками, рекламой. Недавно один из самых крупных концертных менеджеров в мире на вопрос, почему у него везде играет одна плохая пианистка, ответил: «Кто сейчас думает о музыке? Лишь бы артистка была sexy». Если бы такой же вопрос задали менеджеру 30 лет назад, то он бы ответил: «Почему плохая? Мне нравится», а 15 лет назад — «Да, плохая, но важна харизма». При этом страшно не только то, что сейчас бездарности становятся знаменитыми, но и то, что действительно талантливые люди не могут никуда пробиться.

— Как понять, талантлив ли музыкант?

— Профессионалы чаще всего сходятся в мнениях. Есть критики, которых никто не слушает под предлогом, что они — неудавшиеся пианисты, сами играть не умеют. А к критикам надо прислушиваться, это профессиональные музыканты. Вторая проблема — люди боятся говорить. Даже Горовиц боялся и всех хвалил, хотя в частной беседе он мог сказать, что Бенедетти Микеланджели (известный итальянский пианист. — «Известия») — сумасшедший идиот.

— Вы говорить не боитесь?

— Нет. Надо служить музыке, а в искусстве — вездесущие образы «хорошего парня». Например, я никак не могу согласиться с одной фразой, которую сказал Ростропович. Его спросили, с каким из оркестров лучше всего играть, и он ответил, что у каждого оркестра есть свой конек. Все оркестры сразу почувствовали себя хорошо: «А, у нас кое-что есть, вот мы позавчера сыграли «Бабу-Ягу» Лядова, так что вообще». А меня не интересуют достижения посредственностей, путь у них даже вдруг что-то получилось. А вот на провалах больших артистов действительно можно поучиться. К музыке надо относиться серьезно. Если играет слепой пианист, а они сейчас в моде, не думайте о том, что он слепой, слушайте музыку. Я понимаю, что с их стороны это подвиг. Приглашайте их на коктейли и говорите им, какие они мужественные и прекрасные. Но нельзя ходить на их концерты только потому, что они слепые. Не надо использовать музыку. Преступление, что конкурс Чайковского показывали по телевизору с репетициями. Люди слушают эту отраву и думают — вот она, музыка будущего. Это стереотип, что победители конкурса Чайковского не могут быть плохими. Могут, и в основном они плохие и есть. Из-за коррупции, из-за спонсоров, которые определяют, какой стране надо дать премию. Если висит растяжка — это не значит, что концерт будет хороший. Это значит, что есть спонсор, который за это платит.

— В литературе сейчас дела лучше?

— Тоже кошмар. Все, что сейчас популярно, — это ужас. Коэльо — буддизм для бедных. Мураками — сюрреализм для бедных: один параллельный мир откуда-то выскочил и дальше 40 страниц бездарной прозы. «Код да Винчи» — просто плохая книга, ровно как и «50 оттенков серого». Я считаю, что главу преступления против человечества надо расширить и людей, которые говорят, что музыка не важна, надо судить в Гааге. Многие говорят, что 21 декабря будет конец света. Будем надеяться, что это будет поворотный пункт и люди все-таки вернутся в нормальное состояние, ведь речь идет о человеческом достоинстве. Человек — это звучит гордо. А когда ты слушаешь плохие концерты и читаешь плохие книги — это вообще перестает звучать.

— Пару лет назад вы говорили, что будете писать меньше.

— А стал писать больше. Сейчас закончил сборник русских стихов — я решил выпускать их каждые два года. Еще написал книгу о Марии Антуанетте, книгу о греческой философии и поездке моей в Камбоджу. Всего в этом году — 4–5 книг, в прошлом — тоже. Думаю, сейчас немножко приостановлюсь. Хотел бы начать писать книгу о своем увядании, постепенно когда-нибудь же я начну умирать. Интересно записывать это состояние.

— В судьбу вы верите?

— Не совсем. У меня трезвая самооценка, и я не могу заниматься тем, что у меня не получается хорошо. Я хотел быть математиком — не получилось, хотел быть шахматным чемпионом — меня обыграл деревенский мальчишка. Но когда услышал «Тристана и Изольду» в исполнении Фуртвенглера — музыка меня победила. Я даже забросил литературу и почти перестал читать, стал играть оперы по партитурам — хотел быть дирижером. Без творчества моя жизнь была бы просто смешной. Наверное, мне даже не захотелось бы ходить в рестораны и пить вино.

— Вина продолжаете собирать?

— Сейчас это делать труднее, старых вин, до 1961 года, осталось мало. Из новых я иногда что-то покупаю, но в основном — пью. На старые вина сейчас безумные цены. То, что я покупал за €50, теперь стоит €500–600. Моих вин мне хватит еще на 20 лет.

— Вы не пользуетесь мобильным телефоном. Почему?

— Не хочу брать на себя обязательства. Мобильный телефон надо носить с собой, не ответить просто так нельзя. А если мне звонят домой, можно сказать, что меня нет. Потом я перезваниваю через месяц и говорю: был в Египте, пирамиды — это прекрасно. Да и вообще, у Прохорова же, например, нет мобильного телефона.
Фото: ИТАР-ТАСС/Елена Мулина
Известия
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе