Концерт для кота и чайника

Может ли музыка победить одиночество городского жителя

Дмитрию Гороховскому неважно, сколько зрителей придет к нему домой. Иногда он огорчается: неудобно говорить уже пришедшему музыканту, что на него никто не захотел посмотреть. Но квартирник — это не гонка за количеством проданных билетов. Его смысл — где-то между рыжим котом, сидящими тут же музыкантами, пирожками, старым радио на рояле и атмосферой «для своих». Корреспондент «РР» провел несколько дней с самым известным питерским директором «концертов на дому», пытаясь выяснить, что заставляет его проводить 710-й, 711-й и 712-й квартирник/

***

Понедельник, 19.37. Никого нет. Но надо стоять.

Каждый раз в день концерта с 19.30 до 19.45 Дмитрий Гороховский стоит на станции метро «Елизаровская» и смотрит на эскалатор. На груди у него бейджик «Квартирники.рф. Дмитрий Гороховский». Это опознавательный знак. Но на него никто не обращает внимания. Мимо нас проносится толпа людей — приехал поезд, все спешат домой. Человеческая река огибает Дмитрия, протискивается в двери и выплескивается на улицу. Мы снова одни в вестибюле.


— Не знаю, сколько придет сегодня: музыкант у меня впервые, — говорит Дмитрий.

— А часто так бывает — раз, и никто не пришел?

— К сожалению, да. Вот был у меня музыкант из Нижнего Новгорода. Я оповестил всех, сделал рассылку, повесил объявление на сайте и в группе. Прихожу сюда встречать людей, стою пять минут, десять, на часах уже даже девятнадцать пятьдесят… В общем, никто не пришел.

— И что, отменили концерт и отпустили ­музыкантов?

— Да нет. Посидели, поболтали. Они поиграли. Получился один из самых душевных квартирников.

Коммунальное зимовье

— Я не был знаком ни с кем из музыкантов, не крутился в этой среде, — рассказывает Гороховский. — Просто слушал музыку. Русский рок.

— И все?

— В один момент увлекся группой «Зимовье зверей». В эпоху до социальных сетей мы просто сидели у них на сайте в чате с такими же слушателями, как и я. И в какой-то момент болтаем там с одним человеком, и вдруг он говорит: «Представляешь, как было бы здорово сделать квартирник “Зимовья”?!» А для нас тогда это же звезды. «Ну, давайте попробуем». Написали им письмо. А музыканты согласились.

Тогда, в 2003 году, Гороховский жил в центре Питера, в большой коммуналке на Невс­­ком проспекте. Главным аргументом для проведения концерта именно там стала площадь комнаты — целых 35 квадратных метров.

— В этой квартире еще жили мои родственники до революции, — говорит Дмитрий. — Бабушка рассказывала, как прадедушка с прабабушкой там устраивали музыкальные вечера. Мне хотелось попрощаться с квартирой, в которой жили мои предки.

— Почему попрощаться?

— До ее расселения оставалась пара месяцев, и мы всей семьей — я, моя сестра и мама — буквально сидели на чемоданах, — Дмитрий на секунду замолкает. — Вообще, если бы тогда коммуналку не расселяли, я бы побоялся устраивать квартирники. Понимание, что это можно делать, не скрываясь и не боясь, пришло значительно позже. Что можно рекламировать и звать незнакомых людей.

— Почему?

— У нас в стране не очень хорошо работает правило «что не запрещено, то разрешено». И раньше, в советские годы, их гоняли.

— Но ведь это был уже 2003 год!

— Да, но в головах людей, выросших в СССР, это сидит очень глубоко.

Квартирник-прощание организовывали месяц. Выносили из комнаты мебель, холодильник, делали скамейки из коробок с книгами. Купили чай, сласти, печенье. Зрителей звали через друзей друзей.

— Тогда квартирник был явлением редким, а тем более такой группы, как «Зимовье зверей». Вход был, наверное, рублей 200. Билеты делала сама группа, у них были бланки, куда впечатывались дата и цена, — вспоминает Дмитрий. — Для меня это было — боги сыграют в моей квартире. На самый первый квартирник пришли 30 человек.

— Как он прошел?

— Не помню, — говорит Дмитрий. — Я волновался страшно. Сами песни даже не послушал. Только смотрел: все хорошо? Чаем напоили? Все ведут себя хорошо? Кто-то пришел с алкоголем? И что делать? Но обошлось, ничего не сломали, не испачкали.

Всего в старой коммуналке Дмитрий сделал четыре квартирника. Потом семья Гороховских переехала в «сталинку» на «Елизаровской». Сперва концертный зал был жилой комнатой, и перед каждым выступлением из нее выносилось все подчистую, а после возвращалось обратно. Потом сестра вышла замуж и уехала к мужу, а в квартире остались Дмитрий с мамой, и он приспособил комнату сестры специально под квартирники.

Сейчас на подготовку к концерту Гороховскому надо около часа. У себя в комнате он одновременно и звукорежиссер, и осветитель, и разнорабочий. Кладет доски на металлические каркасы и накрывает их тканью — сиденья для зрителей готовы. Выключает люстру, поворачивает галогеновый светильник и включает бра — это освещение сцены. Приносит небольшой микшер — это режиссерский пульт. Вворачивает какую-то скобу в дверной косяк — это крепление для видеокамеры. Заливает воду в бачок для кипячения — в антракте будет чай с печеньем. Включает старое радио и настраивает его где-то между Берлином и Нью-Йорком — для антуража. Концертный зал готов.

Борьба с попсой

— Вот вы журналист. Бывает, что устаете от общения?

Мы идем от метро домой к Гороховскому. За нами человек двадцать. Среди них режиссер с фестиваля «Послание к человеку», девушка с парнем, пара женщин в летах, одетая по-офисному девушка, взрослая супружеская пара, бородатый парень с синяком под глазом. Идут парами: кто-то с кем-то знаком, кто-то кого-то видел раньше на концертах. Друг с другом не разговаривают.

— Бывает, конечно, — говорю я. — А вы? У вас же дома постоянно куча чужих людей.

— Ну, иногда устаю, — отвечает Дмитрий. — Но они же не постоянно. Два часа концерт — и все. Правда, когда по три-четыре квартирника в неделю, тогда, конечно, утомляюсь.

Приходящие на любой квартирник платят, как на больших площадках, при входе в зал. Выстраиваются в очередь в коридоре. Расплатившись, проходят в комнату. Музыканты ­начинают концерт.

— Меня зовут Виталий Гуткин. А девушку — Лена. Просто Лена. Она будет играть на флейте и всячески украшать мое безобразие. Чтобы показать, как делается босанова, мы взяли известную песню с известной мелодией и как бы перенесли ее на пляжи Копакабаны.

«Лыжи у печки стоят, гаснет закат за горой. / Месяц кончается март, скоро нам ехать домой». Советский Алтай Юрия Визбора действительно превращается в какое-то Рио-де-Жанейро с лыжами, пляжами, девушками в карнавальных костюмах и буржуйкой в углу. Я оглядываюсь: все улыбаются и пританцовывают. Мне кажется, они все здесь ­заодно. Сбегаю на кухню.

— У меня концерт слетел. Вот, оповещаю всех.

Дмитрий сидит на кухне с ноутбуком и ­делает рассылку с объявлением об отмене. На кухне в это время командует Маша. Она режет апельсины, заваривает чай, раскладывает печенье. Маша снимает здесь комнату. Сейчас ей ищут соседку — через страницу Гороховского «ВКонтакте». Все переговоры и обмен важной информацией у этой компании все равно происходят в интернете.

— Квартирники — не очень выгодная история? — интересуюсь я.

— Прожить на это нельзя, — отвечает он.

Одну комнату Дмитрий сдает жильцам, в другой проводит концерты. На это и живет. Раньше он работал инженером — занимался системами вентиляции и кондиционирования и ремонтом бытовой техники. Теперь его основной заработок — сдача квартиры.

—А разве нельзя днем работать, а вечером устраивать концерты?

— Я пробовал. Но каждый концерт — это пять часов организаторских усилий в день. Договориться с музыкантами, сделать анонсы, рассылку, ответить на вопросы слушателей.

— Билет, допустим, стоит в среднем 250 руб­лей, — прикидываю я. — Приходит зрителей двадцать-тридцать. Музыканту — 10%…

— Нет, музыкант получает от семидесяти. Я ни разу не подсчитал, сколько я заработал на квартирниках за месяц. Пока я не обременен семьей, я могу себе это позволить. Мне жалко тратить полжизни на то, чтобы заработать деньги, а потом поесть на них.

Дмитрию Гороховскому за тридцать. «ВКонтакте» в его статусе написано: «В активном поиске»; на фотографии — одинокий романтик, глядящий куда-то вверх. Мы молчим. Гороховский мешает сахар в чашке и смотрит на фотографию пожилой женщины в траурной рамке. Алина Эдуардовна умерла два года назад.

— Мама?

— Да. Она была на пенсии. К каждому концерту пекла пирожки — по сто штук, — вспоминает Гороховский. — В основном пирожки с капустой. Осенью с яблоками, с повидлом. А когда играла Настя Макарова, то и с картошкой. Мы шутили: треть публики приходит кота погладить, треть — пирожков поесть. Мама была душой квартирников. Ей зрители приносили и дарили ангелочков.

Сейчас в квартире Гороховского шумно, играет музыка. В антракте будет общее чаепитие. Потом гости уйдут. Останется только кот Микки, соседка Маша и 30 пар тапочек в коридоре.

— Жалеете, что квартирники не приносят денег? — спрашиваю я.

— Нет. Может, иногда грущу, что занятие ­музыкой не может обеспечить нормальных денег ни музыкантам, ни организаторам. В Питере каждый день десяток концертов. Их много, денег мало, времени мало. В Москве попроще: у людей денег побольше, да и более развита привычка пойти куда-нибудь вечером. Я часто сталкиваюсь с такой ситуацией — звоню друзьям, зову на очень хорошего музыканта, а они: «Не, я в этом ­месяце уже сходил на Комарова»… А те, у кого остался нормальный заработок, стали работать допоздна. Я до кризиса еще думал звать музыкантов первого эшелона…

— А что мешает вам сделать это сейчас?

— Во-первых, после кризиса стало понятно, что люди не готовы покупать билет на квартирник за большие деньги. А во-вторых, ну сделаю я тысячу рублей — и что? Это уже будет не студенческая история — а студенты больше всего ходят, — а для тех, кто хорошо зарабатывает. И потом, люди, готовые заплатить такие деньги за концерт, уже хотят и условий других: комфортно за столиком посидеть, покурить в зале, обслуживание официантами… В общем, за такие деньги ­получится далеко не квартирник.

То ли из-за пирожков, то ли из-за атмосферы и кота, то ли из-за удобного расположения квартирники у Гороховского стали брендом. Список музыкантов впечатляет: «Зимовье зверей», «АукцЫон», Олег Сакмаров, Владимир Рекшан и группа «Санкт-Петербург», Алексей Рыба (Рыбин), Настя Полева, Дядя Миша (Михаил Чернов, экс-ДДТ), Александр Чернецкий (группа «Разные люди»). Всего за десять лет здесь было больше 700 квартирников и больше 14 тысяч человек. Году в 2005-м Гороховский впервые услышал такой диалог: «Я не слышал эту группу. Что, пойдем туда?» — «Раз это у Гороховского — значит, хорошее».

— Сейчас такое не услышишь, — жалуется он.

— Почему?

— Получить живые отзывы сложно. Раньше как было? Есть концертная площадка, у нее есть гостевая книга на сайте, и там сотни ­отзывов. Те, у кого не было интернета, говорили все лично. А сейчас люди пишут у себя на страничках «ВКонтакте», в твиттере, в «ЖЖ»… Отзывы размываются и пропадают.

— Вот вы любите ругать интернет — мол, он убивает живое общение. А квартирники он не убьет?

— Нет. Квартирники — это те же музыкальные дворянские салоны. Потом были барды, которые играли на кухнях, рокеры. А сейчас идет третья волна. И страсть к живому общению никуда не денется. Так что если у меня что-то и будет меняться, то только по форме. Например, сделаем онлайн-квартирники. То есть зритель смотрит концерт у себя дома, а музыкант видит своего слушателя…

— А вы не думали вообще прекратить эти концерты у себя дома?

— Думал. Но решил: я нашел себя в этом деле. Мне это доставляет удовольствие. Я могу сам себе сказать: то, чем я занимаюсь — важное и нужное дело. Это мой вклад в культуру, в борьбу с серостью и попсой.

Для своих двоих

— Мяв!

Рыжий кот Микки возмущается, ему только что вкололи шприц с лекарством.

— Извини, извини, мой хороший, — утешает его Дмитрий.

Кот почти ровесник квартирников, ему ­восемь лет. Он всегда встречает гостей, провожает в зрительный зал и уходит обратно в коридор. Если верить его страничке «ВКонтакте», он «хозяин и главное действующее лицо квартирников». У него 850 друзей и более 300 фотографий. Зрители обожают тискать его, гладить и фотографировать. Он взаимностью не отвечает и на руки ни к кому не идет.

Микки и Дмитрий обычно слушают концерты из коридора. Они садятся рядом на стулья у прохода: кот — поджав лапы под себя, человек — закинув ногу на ногу. Кот дергает ушами, шевелит усами в такт музыке. Дмитрий под гитару кивает головой, качает ногой и дирижирует рукой.

Когда музыканты уходят на антракт, весь квартирник протискивается через коридор в маленькую кухню — музыканты, зрители, кот, хозяева сидят все вместе. Чокаются чашками с чаем: на концерте — никакого алкоголя.

— У меня сначала не было строгого запрета. Но у людей почему-то сидит в голове, что квартирник — это всегда алкоголь, — рассказывает Гороховский. — Я просил: выпейте, но чуть-чуть. А потом стало понятно, что сказать нашему человеку «выпей, но немножко» невозможно. Я даже знаю, что из-за этого потерял часть публики…

— Мы записывались недавно на студии «Мелодия»… — говорит флейтистка Лена собравшимся на кухне.

— И где результат? — спрашивают зрители.

— Скоро будет диск, — отвечает она. — На самом деле там лучшие условия, какие можно себе представить. Плюс абсолютный слух у звукорежиссера. Я играю, а он: «Там был соль бемоль». Я думаю: «Ого, вот это слух!»

— Да, не каждый музыкант это поймет: «Простите, в чем я играл?» — говорит кто-то из зрителей.

Кухня смеется. По парам уже никто не сидит, все перемешались. Бородатый парень с фингалом болтает с фестивальным режиссером, офисная девушка — с женщинами в летах. В углу Гороховский рассказывает мне о роли квартирников в индустрии.

— Во-первых, это возможность выступить ­начинающим музыкантам. В начале 2000-х в городе и в стране появилось много маленьких клубов и выступать было где. Но сейчас коммерческая составляющая стала очень важной. Клубы тщательно отбирают музыкантов, на которых люди закупятся в баре, которые заведомо соберут кассу. А во-вторых, это возможность музыканту из группы ­поиграть одному, обкатать новые вещи, ­получить обратную связь. В клубе музыкант отгорожен сценой, светом, зрители от него далеко. А для зрителя важно ощущение ­сопричастности. В клубе человек все равно один. А тут — в компании единомышленников, в гостях.

— То есть квартирник — это не концерт, а возможность пообщаться?

— Это островок живого общения.

— А вокруг как будто темень…

— Нет. Просто люди все больше сидят у компьютеров, общаются виртуально, мало куда выбираются. А здесь они попадают в атмосферу, где это сделать просто.

— Ой, тут диктофон, и он записывает! — вдруг громко говорит один из зрителей.

Бурлящая разговорами кухня мгновенно замолкает. Все смотрят на красный мигающий огонек диктофона, а потом на меня. Наконец кто-то громко и четко говорит в диктофон:

— Ничего нам не надо, все у нас есть, и вообще слава КПСС!

Все снова смеются, но уже не так уверенно. Кто-то вспоминает, что надо позвонить. Другой торопится в туалет. Третий уходит в зал. Четвертый начинает тискать кота. Все общее, что здесь было, снова распадается на парочки: зрители разбегаются к тем, с кем пришли. А кто пришел один — мечется, но не находит себе компании.

***


Четверг, 19.40.

Эскалатор выдает новую порцию спешащих с работы. Мы снова стоим и ждем зрителей. Но в этой толпе нет места тем, кто идет на концерт. Идущий на квартирник никогда не спешит: он плавно поднимается, неторопливо подходит к Дмитрию, здоровается. ­Сегодня таких нет. Все спешат.

— Вы можете определить своего зрителя на эскалаторе? — спрашиваю я его.

— Зачастую.

Я тоже пытаюсь высмотреть тех, кто на концерт. На горизонте появляется девушка — в ­самый раз для сегодняшней «скрипки с испанской гитарой»: у нее большие наушники, смешная красная шапочка, африканские косички и куча фенечек на руке. Спрашиваю у Дмитрия взглядом: она? Он, подумав, кивает. Девушка проходит мимо, улыбаясь и подпевая какой-то своей Испании в наушниках.

19.41. Никого нет.

Вдруг сбоку к Дмитрию подходят две девушки.

— А это вы Гороховский?

— Да, — поворачивается он к ним.

Девушки молчат.

— А это все? Оба зрителя будут в зале? — они шутят, но больше все же с подколом. Дмитрий на подкол не обижается.

— Для первых пришедших — лучшие места, — отвечает он.

Григорий Набережнов

Русский репортер

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе