И творчество, и миротворство

Осью нынешнего Крещенского фестиваля в театре «Новая опера» стали темы войны и мира (с интерпретации прокофьевской партитуры «Война и мир» фестиваль стартовал), коллизии «непреходящего» (вечного) и «преходящего» (земного), человеческой жизни и смерти, последнего суда над миром. В этом контексте в афишу вошли, в частности, «Реквием» Верди, оратория Франца Шмидта «Книга за семью печатями» (российская премьера) и другие сочинения. А открыла концертный блок фестиваля авторская программа дирижера Филиппа Чижевского в исполнении хора и оркестра Questa Musica, солистов «Новой оперы» и Молодежной программы Большого театра. Рассказывает Ирина Михалкина.


Точкой отсчета в программе Чижевского стала гайдновская «Missa in tempore belli» («Месса во время войны»), она же «Месса с литаврами», созданная в 1796 году. Это был тот год, когда в Австрии была объявлена всеобщая мобилизация в ожидании вторжения французской армии и правительство выпустило указ, согласно которому «ни один австриец не должен говорить о мире, пока враг не будет отброшен к своим обычным границам». Между тем запретное слово, хотя и на латинском языке, более сорока раз звучит в мессе Гайдна, ставшей для него своего рода «молитвой о мире». И этот месседж его сочинения, так же, как и его эмоционально приподнятый тон вопреки строгому канону богослужебного жанра, как оперная красота сольных партий (Гайдна не случайно упрекали в игнорировании принятого тогда стиля церковной музыки — stile antico), не просто очаровывали публику, но и до сих пор воспринимаются как гайдновское новаторство в этом жанре. У Чижевского месса прозвучала как живой, творческий текст, жанрово «открытый» и к опере, и к кантате. В гибком, быстром движении музыкальной ткани в исполнении Questa Musica были сбалансированы все компоненты — мягкая динамика, выровненный звук оркестра и голосов, трогательность и красота звучания хора, чистый, ясный ансамбль солистов (сопрано — Елене Гвритишвили, меццо-сопрано — Полина Шамаева, тенор — Георгий Фараджев, бас — Константин Федотов), радостно-приподнятый тон, утверждающий веру в жизнь, а не страх смерти. Финальные слова мессы в «Agnus Dei» — «dona nobis pacem» («даруй нам мир») — прозвучали как ликующий и взволнованный постулат, как формула твердой веры Гайдна в победу света и разума.

Второе сочинение программы Чижевского оказалось родом из начала ХХ века, из эпохи глобальных антагонизмов, обернувшихся в итоге Первой мировой войной,— «Friede auf Erden» («Мир на земле») Шёнберга на стихи Конрада Фердинанда Мейера (1907). Рефреном сочинения, написанного для хора a capellа и основанного на евангельском сюжете о Рождестве Христа, стали слова «Мир, мир на земле!» и вера в то, что «подобие правосудия существует / Среди убийств и ужаса». Труднейшая партитура, где у Шёнберга в гармонические фактуры встроена полифоническая техника — каноны, контрапункты, стретты, где аккорды заменены наслоениями звуков, требующими колоссальной хоровой координации и интонационной точности, прозвучала в первом авторском варианте — без оркестровой партии, которую Шёнберг приписал позже, чтобы облегчить трудности исполнителям. Четыре куплета «Мира на земле», повествующие о пришествии пастухов в Вифлеем к рожденному младенцу, об ужасах раздора, беззакония и кровавых делах людей, о вере в то, что на земле есть воля создать мир, были исполнены хором Questa Musica в повествовательном тоне, подобно баховским «Страстям». Вместо эмоций — тонкие динамические решения, а в полифонических сплетениях — почти осязаемая красота шёнберговской звуковой картины с ее контрастами сгущающейся тьмы, интонаций человеческого страдания и конечного торжества — многократно повторенного «Friede auf Erden» («Мир на земле»). Как всечеловеческой молитвы, увы, не спасшей мир от Первой мировой войны.

Посланием из следующей войны, охватившей мир, предстала знаменитая Вторая симфония Артюра Онеггера для струнного оркестра и трубы, написанная в оккупированном Париже в 1942 году. Эта партитура несет в себе отпечаток мрачной рефлексии о поражении Франции в войне (даже если сам Онеггер и не подразумевал такой трактовки). У Чижевского вступление симфонии звучало сумрачным, тягучим звуком, словно всплывая из глубин подавленного сознания. Вся драматургия этой части строилась дирижером на резких контрастах, где доминировал депрессивный фон и колющий, «безжалостный» звук взрывающегося напористого Аllegro. В пассакалии мрак и угнетенное настроение симфонии Чижевский сгустил еще больше, наращивая динамику не внешними средствами, а внутренним напряжением звука, давлением мрачного тона, достигавшего экспрессионистского воздействия. На контрасте дирижер строил и инфернальное, «вьющееся» движение третьей части — резкое, рубленное, почти механическое — как нашествие, перемалывающее звуки, на гребне которого прорезался твердый и аскетичный звук трубы. И поперек всего оркестрового массива — «хорал», возвещавший о мире и торжестве человечности. Именно об этом еще не раз будет звучать музыка на Крещенском фестивале.

Поделиться