Желтая весенняя лихорадка

Весной на российские экраны вышли три азиатских фильма, которые обязательно надо посмотреть: «Мать», «Жажда» и «Весенняя лихорадка» 

Азиатское кино давно перестало ассоциироваться со словом «экзотика», но пока еще рифмуется со словами «жестокость» и «страсть». Буйные 90-е были отмечены убийственной гонконгской волной и задыхающейся страстью Вонг Кар-Вая, потом на экраны выползли японские мертвые девочки и выскочил из темного мешка Такаси Миике, а в двухтысячных пришел кореец Ким Ки Дук и острыми крючьями вытянул из зрителей устаревшие представления о добром и прекрасном. Следующим азиатом, вошедшим в кинематографическую моду, стал Пак Чхан-Ук. Этого благословил сам Квентин Тарантино, выдав ему на Каннском кинофестивале Гран-при за «Олдбоя» - жестокий комикс, рассказанный с шекспировской яростью. Японское и корейское кино отправилось вслед за гонконгским на Запад, за ремейками, а на фестивалях титулы «актуальных» начали получать филиппинские и тайские ленты. 


В России азиатская волна тоже давно схлынула. Лет десять назад, чтобы попасть на фестиваль японского кино в Москве, надо было выстаивать длинные очереди, в которых можно было встретить всех модных московских персонажей. Три года назад на Московском кинофестивале корейский «Заложник» («Вторжение динозавра») Бон Джун-Хо был безусловным хитом, зрители толпились на лестнице и смотрели фильм по два раза. Сегодня Такеси Китано и Вонг Кар-Вай стали мэтрами, Ким Ки Дук уже воспринимается как классик, гонконгское кино - как привет из «старых добрых времен», а недавний фильм Бон Джун-Хо «Мать», который в этом году был выдвинут на «Оскар» от Южной Кореи, с 20 мая выходит в России спокойно, без большого ажиотажа. 

Это не «новая азиатская волна», это напор воды, взрывающий старый садовый шланг. Модная тенденция «любви ко всему азиатскому» распалась на отдельные хорошие фильмы. «Мать» - очень хорошее кино. 

Бон Джун-Хо интересуют семейные узы, границы сумасшествия и зависимость одного от другого. В «Воспоминании об убийстве», основанном на реальных полицейских документах времен военной диктатуры, режиссер разваливал полицейский триллер, рассказывая о разных способах расследования преступления и о том, на что имеет право человек, который знает правду. В фильме «Мать» режиссер выворачивает наизнанку историю об убийстве, объясняя, что правда ведет к безумию. 

То, что делает Бон Джун-Хо, - что-то вроде поп-обработки классических увертюр, сыгранных так не от неумения, а от полноты чувств. Он берет классические киносюжеты и рвет их на мелкие рингтоны, и в «Матери» это особенно заметно. Режиссер смотрит на своих героев или совсем издали, или приближаясь к ним вплотную, и «Мать» оказывается то психологическим триллером, то кровавой семейной драмой, то чернушной комедией, то сказкой о том, что счастливы могут быть лишь беспамятные. 

Это небольшая дурацкая история о матери-мученице и ее великовозрастном сыне-идиоте. Мать - знахарка, зарабатывает иглоукалыванием. Однажды сын, напившись, преследует школьницу, а на следующий день девочку находят зверски убитой. Сын же ничего не может вспомнить, даже подписав признание в убийстве. Что с него взять - дурачок. Мать, видя, что полиция уверена в виновности дурачка, любой ценой пытается доказать невиновность своего мальчика. Она сама ищет улики, забирается в чужие дома, разговаривает с друзьями убитой и делает все это с цепкостью загнанной лисицы. У дурачка к тому же есть друг, которого он всегда слушается. У режиссера к тому же есть Хичкок, который смотрит на все это издали. 

Можно забыть все - и Мать знает, куда вколоть иголку, чтобы память ушла, - можно не помнить, кто убийца и кто жертва, но безумный финальный танец Матери в автобусе с другими родителями на фоне заходящего солнца - одна из самых красивых и мучительных сцен мирового кино. 

Бон Джун-Хо рассказывает одну и ту же историю несколько раз, но совсем не так, как в классическом «Расемоне»: история одна и та же, только зритель воспринимает ее всякий раз иначе. Публика идет вслед за отчаявшейся героиней, которая постоянно находится на грани истерики, и медленный, сдержанный фильм, кажется, готов в любую секунду сорваться, пуститься в безумный пляс. 

Режиссер с уверенной жестокостью считает, что семейные узы - это слепая мощь. Мать в фильме - уже не совсем человек, это природная сила, как и водное чудовище в его «Заложнике», как и маньяк в «Воспоминании об убийстве», как и землетрясение в новелле Бон Джун-Хо из альманаха «Токио!». 

Другие азиатские фестивальные хиты последнего года - «Жажда» Пак Чхан-Ука и «Весенняя лихорадка» китайца Лу Е - тоже рассказывают о слепой силе. «Жажда», недавно вышедшая на российские экраны, - одновременно любовная история, религиозная драма и необычная экранизация «Терезы Ракен» Эмиля Золя. Пак Чхан-Ук исследует кровь как основу человеческой жизни и жажду как основную движущую силу человека. Довольно эклектичное кино с рваным ритмом, «Жажда» походя решает и вопросы веры, и вопросы жизни и смерти - и не в пользу людей. Герой - вампир-священник, который умеет прыгать по крышам, пьет кровь из самоубийц и считается чуть ли не святым. Он влюбляется в жену своего друга, а дальше режиссер то начинает разглядывать комиксы о супергероях, то метелит вампирские саги, то окрашивает в красный цвет классический сюжет нуара. Интересно, в корейском языке «любовь» и «кровь» так же хорошо рифмуются? 

«Весенняя лихорадка», еще один апрельский релиз, берет зрителей не только скандальностью темы - это гей-драма, - но и скандальной историей выхода. Китайское правительство запретило режиссеру Лу Е снимать кино за его «Летний дворец», историю любви во время событий на площади Тяньаньмэнь. Но Лу Е не внял запретам и сделал «Лихорадку» как совместный франко-гонконгский фильм, чтобы избежать цензуры. Говорят, что именно скандальность истории заставила каннское жюри в прошлом году дать «Лихорадке» приз за сценарий. Метания подозрительной жены, выясняющей, что муж изменяет ей с мужчиной, были крайне запутанными, и казалось, что все герои - это один и тот же человек, подцепивший любовный вирус. Фильм сделан в духе артхаусных драм, как бы напоказ, для европейцев, когда-то смотревших Кар-Вая: Лу Е зависает на мелких бытовых подробностях, тянется лапша из тарелки, вдох и выдох наполнены глубоким смыслом. Но и в этом фильме история рассказывается не о конкретных людях, влюбленных и ревнующих. Это фильм о природных явлениях, о том дне весны, когда становится теплее, и о том дне, когда просыпаются насекомые, и о том дне, когда кто-то умирает. 

Бон Джун-Хо любит рифмовать мертвые тела и жареное мясо, воду и кровь. Пак Чхан-Ук смотрит, как судьба пожирает героев, будто живых осьминогов. Лу Е растворяет любовь в весеннем воздухе, путая персонажей до полного неразличения. 

Возможно, популярность азиатского кино обусловлена, в частности, тем, что азиаты очень редко обобщают. Европейское кино чаще всего говорит о том, что бывает всегда и может произойти с каждым. Американское кино чаще всего говорит о том, чем каждый хотел бы быть. Лучшее азиатское кино последних лет - не об этом условном «каждом», а о конкретных, уникальных, пусть и несуществующих людях. Но в первую очередь - о силах, которые ими движут, силах, которым невозможно противостоять. Честь, месть, кровь, любовь. С персонажами невозможно идентифицироваться, потому что они больше и мощнее, чем любой зритель, ими можно только восхищаться. 

Люди ничего не делают сами, это ими что-то делает природа, и нет смысла ждать в финале появления «бога из машины». Единственное, что ожидает героев, - это восход солнца, или весенняя лихорадка, или, в самом лучшем и счастливом случае, беспамятство.

Ксения Рождественская

Русский Newsweek
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе