В чем сила, «Медея»?

На 74-м Международном кинофестивале в Локарно показали «Медею», и ее уже называют одним из главных событий форума. Режиссер Александр Зельдович снимает по фильму раз в 10 лет. Для прошлых двух, «Москва» и «Мишень», сценарии писал Владимир Сорокин, а Зельдович их, стоит сказать, существенно переосмысливал. В этот раз сценарий написан самим Зельдовичем, и это переработка одного из самых ужасающих античных мифов.


Современная Медея — никакая не волшебница, а выпускница МИТХТ, профессиональный химик, родившаяся где-то за Уралом. По специальности девушка поработать не успела: встретила женатого и очень богатого Алексея (Ясона), от которого родила двух детей. Он снял Медее дом за городом и временами навещал ее с отпрысками. А потом вдруг решил уйти от жены и эмигрировать с Медеей в Израиль. Перед отъездом Медея жестоко расправилась с собственным братом, которого Алексей некогда пристроил в ФСБ и с которым у пары возникли разногласия по деньгам.

В Израиле Алексей первым делом сменил внешность: побрился налысо. А потом в качестве неудачной шутки над Медеей инсценировал свою смерть. Притворился, что утонул в море. Медея немедленно легла на песок и умерла. То ли по-настоящему, то ли нет, но это чувство ей почему-то очень понравилось. С этого момента кратковременная «смерть» наступает у нее каждый раз во время оргазма. Алексей отдаляется от всё более странной Медеи и понемногу интегрируется в иммигрантское сообщество, а Медея достигает смертельных оргазмов с другими мужчинами, уверяя себя и Алексея, что любит только его. Страсти накаляются, и известная всему миру развязка не становится сюрпризом.

Кинематографический пласт «Медеи» постоянно спорит с культурологическим, и первый находится где-то в Западной Европе, а второй — вмерз в российские 1990-е. Ослепительно красивые общие планы, где статичная камера отстраненно снимает кипение эмоций, — подобие театральных задников, одновременно и перенасыщенных деталями, и максимально естественных, иногда документальных. Улицы израильских городов благодарно впускают в себя персонажей греческой трагедии, чтобы те близко к тексту разыграли известный сюжет, а потом бросились бы импровизировать. Так, эротические приключения Медеи поданы в узнаваемом ключе актуального европейского кино про поиски женской идентичности, эмансипацию и, в конечном итоге, про превращение всего этого в угрозу для ослабевшего гендера, который ранее был доминантным. Медея, даже подвергаясь насилию, в итоге всегда оказывается победительницей, она сильна своей тайной, своей злостью, своим насмешливым равнодушием к мужчинам, с которыми делит ложе.

Тель-Авив, как многие западные столицы в кино, превращается в фильме в многонациональный Вавилон, где в итоге всё равно все говорят по-английски. Примечательно, что провинциалка Медея, несколько лет просидевшая одна в подмосковной глуши, довольно бойко владеет главным международным языком и не испытывает никаких трудностей с коммуникацией. При желании можно легко вписать героиню в тренды фемповестки — и она туда легко поместится. Это кино мирового контекста, живописное, жестокое, интеллектуальное, смело обращающееся с ключевым архетипом женщины, чувствующей себя брошенной любимым мужчиной. Откровенная, с большим количеством постельных сцен роль Тинатин Далакишвили («Звезда», «Заложники»), несколько пародийный образ Евгения Цыганова.

Но для отечественного зрителя все упомянутые черты не смогут затмить то, что в этом фильме красной нитью (Ариадны?) — через «Мишень» и «Москву» — проходит тема 1990-х, вернее, мифа о 1990-х, закрепившегося в нашем кино. Уже на старте сюжет вводит нас в контекст разборок «органов» и «олигархов» из-за «бабок», и убийство брата Медеи словно бы происходит не сейчас, а четверть века назад — тогда оно выглядело бы уместнее. Алексей уезжает из России явно не просто так: видимо, что-то с бизнесом, но мы так и не узнаем, чем он занимается. Даже Медея однажды восклицает, что понятия не имеет, как он зарабатывает на жизнь (а зарабатывает он немало). Мы знаем, что его друг производит бетон, что в разрезе 1990-х намекает не только на махинации в строительстве, но и на популярные методы пыток и умерщвления. В Алексее есть угроза, и он Медее, в отличие от Ясона, ничем не был обязан вплоть до убийства ее брата. Они стали подельниками поневоле только сейчас, на чужбине, и в этом — принципиальное различие с греческим мифом.

Русские за рубежом непомерно богаты, сорят деньгами и циничными афоризмами, развлекаются, беспечно ищут себя — это продолжение все той же «сладкой жизни» 1990-х. Они что-то «мутят» вместе, а что именно — никто не знает. Наивно играют с религией, цепляясь за цитаты из Библии. Имена Романа Абрамовича и Сергея Адоньева в начальных титрах фильма кажутся чем-то вроде эпиграфа к этому гламурному празднику, и даже то, что дети Медеи по традиции превращены здесь практически в статистов, иронично диссонирует со свойственной современности гиперопекой.

В каком-то смысле Александр Зельдович снял две «Медеи»: одну — для России, другую — для всего остального мира. Обе — очень качественные и сложные.

Поделиться