«Рай» православного атеиста Кончаловского

Так что можно было и поговорить с ним на пресс-конференции.

Так уж случилось, что семья Михалковых вызывает в народе сильные чувства. У одних — сильной любви, у других — такой же сильной ненависти. И что бы представители этой семьи ни сделали — их ярые сторонники и противники бросаются в социальных сетях стенка на стенку. Сейчас Никита Михалков с высказыванием о Ельцинском центре в Екатеринбурге старшего брата немного потеснил. Но вот еще совсем недавно от прогрессивной общественности доставалось как раз Андрею Кончаловскому.

Фильм «Рай», еще до проката названный кинокритиками его лучшей работой,  получил прекрасную фестивальную прессу и был выдвинут  от России на премию «Оскар» в категории «Лучший фильм на иностранном языке». Естественно, интервьюеры потянулись спрашивать режиссера о проклятых вопросах современности.

А он, которого многие либералы считали своим и вообще прозападником, возьми и скажи: «чем дольше Путин будет править, тем это лучше для России». «Россия сейчас единственная, кроме Китая, кто может помешать «трем толстякам» угробить планету».  «Мы живем в очень свободной стране. Гораздо более свободной, чем Запад, раз уж на то пошло».

И понеслось. Легко представить, какое волнение поднялось в соцсетях.

Я даже захотела узнать: зачем Кончаловский так откровенно троллит бывшую свою лояльную аудиторию. Да и у других журналистов были к нему вопросы.

Но прежде — несколько слов о самом фильме.

Да можно бы два: идите и смотрите.


Это прекрасный, очень стильный фильм, с почти забытой в сегодняшнем кино проработкой каждой детали:  звука (да, он еще получил приз за лучший звук), света — потому что цвета в фильме нет


Кончаловский посчитал невозможным добавить праздничную яркость красок  в рассказ об этих временах. И тонкая игра тени, легкая дымка, пыльца  времени придала фильму глубину и обьем, заставила нас всматриваться в лица, а не прыгать глазами по обстановке, создала флер не документальной подлинности, а подлинности душевной.

Пусть вас не пугают слова кинокритиков:  это черно-белый фильм об ужасах фашизма.

Нет там никаких физических ужасов.  Там трое героев — потом мы поймем, что мертвых — вроде проходят собеседование, исповедально рассказывают кому-то о себе (в самом финале мы узнаем, кому, хотя догадаемся раньше). А дело происходит во Франции в 1942 году. И русская эмигрантка-аристократка Ольга (Юлия Высоцкая), бывший редактор модного журнала Vogue, укрывавшая немецких детей, и молодой, любящий Чехова и Достоевского нацисткий офицер Хельмут (блестящая роль Кристиана Клауса),  и французский коллаборационист-полицай Жюль (Филипп Дюкен) сами пытаются понять, как дошли до жизни такой. Вернее, до такой смерти.

А мы видим картины из их прошлого и недавнего настоящего. Снятых оператором Александром Симоновым так виртуозно, так эстетически безупречно, что критики уже жалеют о том, что ему нельзя вручить отдельный приз.


Очень лаконичное по средствам, но богатое по мыслям и эмоциям кино


Правда, не массовое. Было раньше такое почти узаконенное название: кино не для всех. В данном случае — не для тех, кто любит погони и драки.

Единственное замечание — на мой взгляд актрисе Высоцкой для этого фильма не хватило глубины и эмоциональной теплоты. Живописности, точного попадания в рисунок роли — хватило. А вот чего-то сверх — нет.

Впрочем, фильм это не испортило. Он задевает тебя за живое, потому что говорит о глубинно важных вещах.  Про обаяние зла, которое рядится в добро. Про людей, которые выбирают каждый свой путь: тихо примкнуть к злу, как к чему-то более сильному, возглавить зло во имя деланья добра, или все же в последний момент перестать играть со злом по его правилам.

Серьезный выбор для нынешнего человечества.

Потому я первым делом и спросила Кончаловского:

— Вы сами назвали тему Холокоста банализированной. Вот уже даже на Ледовом шоу про нее танцуют. Почему же именно сейчас вы взялись за нее?

— Я не люблю разговоров об актуальности. В чем актуальность Баха, Шекспира?  Мне кажется, актуально то, что волнует. Волнует не головы, а волнует сердца. Мы же в кино ходим не думать.  Мы хотим плакать, смеяться, пугаться…

—  Ну, по крайней мере в Европе тема фашизма сейчас очень актуальна.  Здесь стало модным обзывать фашистами политических оппонентов, как было на недавних выборах в Австрии, представителей правых партий, которые выступают за контроль миграции, за сохранение христианских ценностей. Популярное стало слово…

— Фашизм — это серьезная тема. Мы живем в мире клише, наклеек, лейблов: фашисты, националисты, капиталисты, популисты и так далее.  И когда прикладывают наклейку, часто сами не знают, что она значит. Понятия размываются. Мы уже не понимаем, что такое демократия. Я представляю демократию несколько иначе, чем то, что происходит в мире. Потом мы убеждены, что демократия — самое лучшее. Никто этого не знает.


Демократию хотели сделать в Ираке, в Ливии. А  что получилось? Катастрофа


Это вообще большевисткая идея — большевики хотели везде демократию установить.  Я даже писал статью «Большевик Буш». Когда мы говорим сегодня о фашизме, критики даже не понимают разницы. Хиллари Клинтон в своем выступлении назвала Путина националистом, причем она назвала это как ругательство. А я считаю, что Путин — националист, но это — замечательно. Потому что есть огромная разница между национализмом и нацизмом. И после войны смешали два эти понятия. Нацисты уничтожали другие нации во имя своей, националисты занимаются только тем, что хорошо для их нации, не ущемляя других. Сейчас все понятия смешались. Мы привыкли жить в мире клише политической корректности. Хотя нет, мы, русские, слава Богу, нет. Мы не привыкли. Мы самая свободная страна в этом смысле. У нас можно ляпать что угодно.

Но свободу мы тоже понимаем по-разному. Когда мы смотрим прекрасные фильмы, созданные в советскую эпоху, мы видим. Как ни странно… Да нет, не странно. Свобода никакой гарантии шедевров не дает. Великие шедевры  были созданы в условиях диктатуры, инквизиции, страшной цензуры царской ли, советской. Шедевры! Цензура помогает художнику, а не мешает. Сейчас идет борьба: когда права человека поставили над его обязанностями. Это разрушительная философия. Обязанности человека выше, чем права, на мой взгляд.


А что касается ярлыка «фашизм» в политических спорах — это попытка дезавуировать все течения в Европе, которые не хотят подчиняться  диктату англо-саксонской философии


Которая, на мой взгляд, сейчас находится в кризисе.

— Человечеству опять грозит попасть под обаяние зла? У вас же об этом фильм: о том, как зло может даже умному человеку казаться дорогой в рай…

— Тема привлекательности зла меня давно интересует.  Но она не меня одного интересовала. Достоевского, например, тоже . Все «Преступление и наказание» — как раз желание  понять привлекательность  зла, его логику,  даже при совершении убийства. И в этом гениальность Достоевского:  показать, что зло часто рядится в одежды справедливости, демократии. Ради свободы, ради демократии можно стрелять, напалмом жечь людей…

Конечно, эта картина не началась для меня с мысли: а давайте-ка я поставлю фильм об относительности зла. Началось  с биографии русской женщины, княгини Вики Оболенской, русской аристократки, которая погибла в Берлине, потому что прятала еврейских детей. Многие русские эмигранты делали это. Все они погибли. Но героиня фильма — не Вики, это образ собирательный.

А пришло к тому — как несчастны люди, уверенные, что они творят добро, не понимая, что творят зло. Ведь нельзя сказать, что они все злодеи, фанатики. Большинство офицеров и солдат СС  не были сумасшедшими людоедами: это были булочники, аптекари, нормальные буржуа, они ходили по улицам, переводили через дорогу слепых. Обычные люди. Но когда они попадают в эту реку, этот поток, когда все делают ужасное, они становятся такими же. Вот это самое страшное и об этом я делал картину.

— Фильм уже собрал первые награды, но вряд ли станет массовым… Вы нарочно не стараетесь стать занимательным, как режиссеры  в Голливуде?

— Русское кино всегда было немножко другим, оно всегда было особенным и остается особенным. Начиная с Протазанова, Пудовкина, и через советское, через коммунистическое, шедевры авангарда…

После перестройки было желание воткнуть российское кино в общий тренд американского, и до сих пор есть такие попытки, но эти попытки вряд ли интересуют мирового зрителя. Они интересуют российскую молодежь, потому что благодаря легкомысленному отношению к американской пропаганде мы создали целое поколение американских кинозрителей, Молодым зрителям чего хочется: поп-корн и какое-нибудь американское кино. Но вообще-то русское кино сделано для зрителей, которые не жуют поп-корн,  так же как в театре и консерватории. Когда в консерватории начнут жевать, вот тогда караул…

Когда я снимал свою последнюю коммерческую картину, которая провалилась — «Щелкунчик» — мне продюсер американский говорил: надо погромче! Громче, делай громче!

Я говорю:

— Да почему погромче? И так невозможно кричат!

— Да потому что они ничего не слышат! Они жуют! У них хрустит все!

А ведь большое искусство, как правило, говорит шепотом.

— Вы потому в свое время и уехали из Голливуда?

— Да, вот интересно, никто не спрашивает, почему я уехал в Голливуд… Так же как никто не спрашивал, когда я ехал в Киргизию: ты вернешься?

Я уехал из Голливуда, так как я приехал в Голливуд уже на его закате. Правда, тогда Уолл-стрит еще не обратил алчного взора на те прибыли, которые Голливуд  может давать. В те годы еще существовало увлечение европейским кино. Снималось много картин и картины еще не были дорогими.  Но потом подключились профсоюзы Голливуда, начались забастовки, стали подниматься цены, все дороже становились съемки. А потом случилась катастрофа. Лукас снял «Звездные войны». Неожиданно одна картина принесла миллиард долларов, а стоила она 10 миллионов долларов. И Уолл- стрит понял, что это может быть огромная машина для печатания денег. И картины становились все более коммерческими, авторское кино ушло. Даже Скорцезе и Коппола вынуждены были с этим считаться. Сегодня Голливуд — это продукция для тинейджеров, там забыли про родителей, не говоря о дедушках и бабушках. В 40-е годы родители ходили в кино — и там появлялись великие режиссеры, серьезные фильмы.  Я уехал из Голливуда, потому что мне там места не осталось. И слава Богу, была перестройка… Да даже если бы не было перестройки, я бы уехал.

Я не верю, что красота спасет мир. Но на пять минут она может сделать человека лучше, и этого достаточно.

— Про российское кино еще говорят, что оно всегда затрагивает вопросы нравственности.  А как вы относитесь к тому, что церковь все чаще вмешивается в мирские дела, в том числе и художественные?

— Нам, русским людям, свойственно бросаться в крайности. Есть поговорка: в ухо Якову, в ноги Сидору. Или наоборот… Я думаю, Бог улыбается, глядя на наши попытки поделить все на черное — белое.

Про церковь — то же самое. Одни кричат: Церковь — это черносотенцы, кому они нужны! Другие — давайте нести свиные головы на порог МХАТа…

Нет середины.

Что нужно: везде внедрить или везде выкорчевать? И то, и то неправильно. Человеку вера необходима, потому что человеку нельзя научно объяснить, что такое чудо и добро, это понятия иррациональные, а значит, религиозные. А уж русскому человеку — хотим, не хотим, вера абсолютно необходима. Потеряв веру, человек становится скотом, как сказал Аксаков. Роль церкви может быть чрезвычайно полезна, потому что в школе  учит простым вещам:  о добре и зле. Лично я за то, чтобы детям в школе рассказывали, что такое грех и что такое хорошо, что такое плохо.


А самому мне нравится термин Сергея Капицы. Я — православный атеист. Это очень глубокая мысль


— На Вас сейчас из-за ваших высказываний в поддержку российской власти много нападок в интернете. Вашу семью вообще всегда очень яростно одни ругают, другие хвалят. Почему вы изменили свою позицию, обсуждаете ли вы дома эти вопросы, и как относитесь к суровой критике?

— Это опять в ухо Якову, в ноги Сидору. Вечный вопрос: против кого дружим. Я считаю, каждый человек имеет право поменять свою точку зрения в силу того, что умный человек учится. А когда ты учишься, свои точки зрения меняешь. Но у нас в России,  в русской ментальности  очень важно слово «принципиальность». Вот эта бескомпромиссность, принципиальность бывает иногда очень губительна. Я за аксиологию, за размышления. Учиться надо. Думать. И выводы делать. Обсуждаем ли мы то, что о нас говорят? Иногда да, иногда нет.  Я думаю, к нам такое внимание, потому что мы публичные фигуры, и некоторым образом  — по наследству. Уважение по наследству  не передается,  но публичность — может. Что почти во всех случаях  не позитивно. Поэтому я пытаюсь своих детей сделать максимально анонимными.

Что касается ругани, у Владимира Владимировича Путина есть прекрасная фраза: мы на посторонние раздражители не реагируем.


Фото: фрагмент афиши фильма А. Кончаловского «Рай»

Поделиться