Платочки - белые, глаза - печальные

Наш колумнист вспоминает о ролях актрисы Валентины Талызиной

Талызина родилась в эпоху Красного Голливуда. Господствующим женским типом была тогда хохотунья-блондинка, душечка, мечта штабс-майора. Орлова с Ладыниной притворялись работницами, Серова с Целиковской даже и не притворялись, а были собою - звездами бомонда. На всех белокурых нимф была в то время одна Вера Петровна Марецкая в полушалочке, утверждавшая, что она «простая русская баба», и то с трибуны Верховного Совета. Ни Верховный Совет, ни штабс-майор Вале Талызиной не светили - и по окончании школы она подалась в сельскохозяйственный институт на экономиста. Но через год умер Сталин, и кино качнулось к действительности - признав, что мужскую, спортивную, героическую страну война сделала женской. Тип усталой бобылки с натруженными руками и сердцем возобладал, начали сниматься Нина Сазонова, Нина Меньшикова, Любовь Соколова, тетки на посиделках принялись звать друг друга «ой, девочки» - и пришел Талызиной черед сменить участь с аграрной на лицедейскую. Окончив в 58-м ГИТИС, она и стала играть ту самую простую русскую бабу: молчальницу, терпеливицу и тягловую единицу.


Завсегдатайшу общественного транспорта - обязательно зимнего. Отчего-то Талызина запомнилась строго в пальто - и в «Зигзаге удачи», где ее сватали за придиру Евстигнеева, и в «Следствием установлено», и, разумеется, в «Иронии судьбы». «Хорошие у тебя подруги», - сказал там Лукашин, оторвавшись от дамы сердца, вслед деликатно захлопнувшейся двери. Так вот хорошей-то, тактичной подругой была как раз она, а Ахеджакова, не сгреби ее вовремя за шкирку, так бы и пялилась умильно на рождение новой советской семьи.
Брыльска, кстати, разговаривала ее голосом - чтоб без акцента. Но это все знают.
Тем же голосом говорила мама Дяди Федора в цикле о Простоквашине.
Мам несовершеннолетних дядь Талызина и в большом кино переиграла бесчисленное множество. А если не мам, то училок, а не их - так поварих рейсовых сухогрузов, жэковских начальниц или тюзовских заведующих педчастью. И всюду-то ее героинь сопровождала крайне насыщенная личная жизнь: вечно она с кем-то за полночь прощалась и на цыпочках в общую комнату кралась. И дожидалась горько, и улыбалась слезно, и удивлялась на нежданный букет: «Мне, что ли?»
Лучшая ее в этом плане роль - судомойка Еленка из «Иванова катера» - дожидалась своего часа 15 лет: фильм пролежал под запретом с 1972 по 1987 год и вышел, когда актриса давно уже перешла в категорию наперсниц-наставниц одиноких подруг. А тогда еще бегала в ситчике по мосткам босиком и завистливо-благоговейно засматривалась на чужие свадьбы, живя во грехе с капитаном буксира.
Первые 15 лет кинокарьеры Талызина снималась в стерильно мужских коллективах: стажеркой прокуратуры в дебютном «Человеке, который сомневается», перевербованной радисткой в «Конце «Сатурна», инструкторшей по альпинизму в «Пока стоят горы» и горкомовской ехидной в «Обратной связи». От такого привалившего гендерного счастья у нее всегда был чуть приоткрыт рот - и в горе сердечных смут, и в упоении победой и результатом.
С годами лирическая героиня Талызиной пообтерлась и стала либо печальницей с ямкой на подбородке, либо халдой с губами в ниточку - то есть той же печальницей, только с дурным характером. Но заискивающе глядеть на мужиков так и не перестала - прекрасна в этом отношении мамаша из «Придут страсти-мордасти», переводящая пуганый взгляд с мужа на акселератов-сыновей и торопливо подхохатывающая их искреннему веселью.
Поучения товаркам насчет мужского характера и лебезятничество к носителям этих характеров совместила в купринской «Яме», играя бандершу Эмму Эдуардовну.
И в любой из своих ролей - от пустоцветки Алевтины до хозяйки веселого дома - могла произнести вечную бабью мудрость: «Каждой девушке счастья хочется, для того они и живут».
Разве что с интонациями разными. И гримасами - от прикушенной губы до ядовитой ухмылки.

Автор
Денис ГОРЕЛОВ
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе