Ненастоящий Штирлиц

Название для своего нового фильма Сергей Соловьёв выбрал самое что ни на есть простое – «Одноклассники». Зато сам фильм, как обычно, получился исключительно запутанным: вопросы без ответов, ответы без вопросов. Жить без целей, ориентиров и критериев, конечно, легче и приятнее, чем с ними. Но не слишком ли увлеклись мы раскачиванием нашего хрупкого мира, в котором и так хаоса больше, чем порядка?

Предполагалось, что это будет короткометражная новелла для альманаха известного интернет-сайта. Сюжет простенький, без каких-либо психологических мотивировок, сочинила ученица Соловьёва – Соня Карпунина. Она же, кажется, и должна была его снимать. И название для него придумали вполне себе инфантильное – «Агу, или Одноклассники». Идея с альманахом провалилась, но процесс, по всей видимости, пошёл: мэтр уже обрёл новую юную музу и решил (разумеется, переписав сценарий и дав в нём музе главную роль) сделать для неё то же, что некогда сделал для Татьяны Друбич, – придумать настоящий киношный мир. Он, собственно, и не скрывает, что «Одноклассники» – это «Сто дней после детства» образца нулевых годов XXI века. Самому режиссёру «вторая Друбич» необходима. Как воздух. Он готов забыть о том, что копия всегда хуже оригинала.


Соловьёв до сих пор искренне верит, что всё самое важное и прекрасное у человека начинается лет в десять, а к двадцати уже заканчивается. Все последующие годы – лишь ностальгия по утраченному раю и плач над разбитыми надеждами. Поскольку не взрослеть в буквальном смысле слова у него не получается, он пытается остаться в этом временнoм диапазоне с помощью своих фильмов. Но по мере того, как увеличивается дистанция между идеалом и реальным возрастом мэтра, тем сложнее ему её преодолевать: всё явственнее прилагаемые усилия, всё эфемернее достигнутый результат. Так что судьба «Ста дней после детства» не светит «Одноклассникам» ни при каком раскладе.

Потому что пионерский лагерь советских времён, в котором ставят «Маскарад», реальнее выпускного бала на теплоходе, с борта которого вступающие в жизнь герои бросают в воду настоящий золотой слиток. И обморок Ерголиной потрясает сильнее взрезанных вен барышни, которой режиссёр даже имени дать не удосужился. Потому что жизнь – искреннее голой схемы, где помимо безымянной, но очень красивой (с точки зрения режиссёра) девочки есть ещё и два мальчика – не очень красивый и небогатый Стёпа (Аристарх Венес) и очень красивый и богатый Федя (Константин Крюков). А также наличествуют родители-толстосумы, против власти которых в меру своих сил и возможностей протестуют подросшие детки; обожающий Виктора Цоя бомж, в прошлом талантливый скульптор, а ныне – алкоголик (Михаил Ефремов, который, вероятно, решил, что при переходе из картины в картину перевоплощаться ему уже совершенно не обязательно); похожий на Бориса Гребенщикова некто, без пяти минут нобелевский лауреат, продолжающий искать смысл жизни (хороший актёр Даниэль Ольбрыхский, видимо, просто получавший удовольствие от процесса съёмок, но так и не понявший до конца, кого же он всё-таки играет). А ещё заплёванный питерский двор-колодец и шёлковый песок раеподобного острова Гоа. И маленький индиец, которого в финале поведёт по этому песку усыновившая его красивая девочка.

Кстати, глядя на Карпунину, трудно отогнать от себя назойливый вопрос: диалоги молодых героев она прописывала или это Сергею Александровичу оказались не по плечу трудности перевода собственных мыслей на сленг нынешних двадцатилетних? Взрослые персонажи изъясняются и внятно, и логично, и – что не менее важно – соответственно возрасту, зато одноклассники несут такую околесицу, что хоть из зала беги.

«Хочется какой-то связи – связи нет…» Это из песни про Штирлица некогда весьма популярной группы «Иван-кайф», звучащей в фильме. Похоже, в ней ключ ко всей картине. Как всегда, у Соловьёва связи между его героями и реальной жизнью нет. И не предвидится. Нет, я вовсе не призываю одного из самых сюрреалистичных режиссёров отечественного кино взять и в одночасье перековаться в сурового реалиста. Но этот вечный гимн бесцельности взрослой жизни от уважаемого мэтра, приближающегося к собственному семидесятилетию, уже начинает наводить на грустные размышления. Симпатии режиссёра полностью на стороне юных персонажей и двух обаятельных маргиналов, которые отличаются от них только возрастом, но никак не мировоззрением. А между тем если спуститься с небес на землю, то есть выйти из кинозала в реальный мир, то придётся признать: что бы там ни происходило с человеком до двадцати лет, по достижении этого порога ему уже хорошо бы понимать, не только чего он не хочет делать в этой жизни, но и что хочет.

Именно делать. В смысле – работать. То есть производить конкретные материальные или духовные ценности, получая при этом не только зарплату, но и удовлетворение от хорошо выполненной работы. Бунтовать против родителей сегодня не подвиг: складывавшиеся веками неписаные нормы семейной иерархии списаны с корабля современности. Можно без зазрения совести пользоваться родительскими деньгами, презирая при этом и деньги, и родителей, но отнюдь не себя, любимого, не отказывающего себе ни в каких земных удовольствиях, но при этом ничего стоящего в своей жизни пока ещё не совершившего. Сегодня можно искать себя хоть до пенсии, никто тебе слова не скажет. Наоборот, посочувствуют: такая тонко организованная личность не может существовать в грубой повседневности, ездить в час пик в метро и просиживать штаны в офисе. О том, чтобы водить грузовики, класть кирпичи на стройке или, упаси Господи, сеять хлеб и доить коров, речь, как вы понимаете, не идёт в принципе. Это – для настоящих Штирлицев. А мы – не настоящие. И гордимся этим.

Герои «Ста дней после детства» пытались соотнести свои идеалы с жёсткой реальностью. У одних это получалось, у других – нет, но посыл был. Им было важно не просто понять: кто они, какие они. Гораздо важнее разобраться, что с собой, таким, какой я есть, делать дальше – после детства. Вольно или невольно, но вопрос выбора цели взрослой жизни Соловьёв поставил, заставив зрителей ломать голову над ответом. И для самих себя, и для героев фильма. А в «Одноклассниках» вопрос этот отсутствует как таковой. Ибо растить усыновлённого (неизвестно каким образом и на каком основании) малыша героиня картины собирается на деньги, лежащие на карточке, которую через Стёпу передаёт ей Федя. Только вот деньги-то эти, что на карточке, заработал вовсе не Федя, а его «нехорошие» родители-толстосумы. В общем, а вас, Штирлиц, я попрошу...

Виктория ПЕШКОВА

Литературная газета

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе