И свою маму тоже

В прокат выходит «Чрево» – дурная и скандальная фантастика про клонирование любовников и всепобеждающий секс 21 января 2011, 15:40

Перевести слово «womb» как «чрево» можно только из любви к изящной словесности. Если же по совести, данная работа венгерского режиссера Бенедека Флиегауфа должна называться «Матка». Тем более что по завершении просмотра что-то вроде «Матка боска!» и хочется вскричать. Эх, широко мыслят венгры, недаром во времена холодной войны их вотчина числилась «самым веселым бараком» Восточного блока.

Просто так голую задницу на рекламный постер не поместят – это должна быть порнуха. Порнуха в жанровом, качественном или социально-философском смысле. «Чрево» можно отнести к третьей категории, хотя сюжетно она перекликается с легендарным представителем первой – порнолентой «Табу» от Кирди Стивенса.

Британия. Недалекое будущее. Холодный пляж. О чем-то важном молчит океан. Младшеклассники Ребекка и Томми влюбляются друг в друга со всеми вытекающими – первый неловкий чмок, игры-пряталки, гостевые ночевки. Родителям на детскую привязанность, конечно, наплевать, и Ребекка (Ева Грин) вернется на этот пляж только спустя 12 лет. На радостях Томми покажет ей свой член и побежит бултыхаться в зимних волнах. Режиссер как бы намекает, что прежние чувства вспыхнули с новой силой, правда, возникает вопрос: почему повзрослевший герой ведет себя как умственно неполноценный.

Вскоре выяснится, что Томми стал радикальным экологом-активистом, и вопрос отпадет: радикальные экологи-активисты традиционно не дружат с головой. Славная могла бы выйти оплеуха «зеленым», но такой задачи режиссер себе не ставил, и когда Томми погибнет, мы все поймем, каким он парнем был – сугубо положительным. Его все любили. А Ребекка больше всех.

Фильм построен на жидковатом замесе из инцеста, педофилии и ксенофобии. Режиссер определяет его жанр как «сказка»

Мучимая то ли комплексом вины, то ли этой самой любовью, она закажет эксгумацию трупа, чтобы родить даже не от Томми, а самого Томми – его клон, точную копию. Родная мать возражает, общество порицает, но тяга к самопожертвованию у героини столь сильна, что она обрекает себя на жизнь в рыбацкой лачуге потому лишь, что Томми «любил море». Дальнейший сценарий выписан мазками, между которыми – пробел то в месяц, то в десять лет. Вот Ребекка сидит у врача. Вот гладит раздувшийся живот. Вот выгуливает коляску. Вот снаряжает маленького Томми в первый класс. Вот дарит ему на день рождения заводного динозаврика. Вот Томми зачем-то хоронит динозаврика под слоем песка, а он дрыгается и пищит, как живой.

Смешно сказать, но фильм «Чрево» не столько про любовь, сколько про фашизм. А еще – про эксперименты в области сексуального. В среде европейских леволиберальных киношников это темы знаковые, и венгерский режиссер Бенедек Флиегауф окучивает сразу обе. Чтоб два раза не вставать.

За чьи только права не боролись в так называемом независимом кино, кому только не сопереживали, в кого только не тыкали перстом с криком «будьте к ним толерантны»: и в сектантов, и в сумасшедших, и в проституток, и в террористов, и в транссексуалов, и в наркоманов, и в мутантов, и в зверей лесных, и в птиц небесных – во все многообразие Господне. В геев – вообще через раз. Флиегауф же занялся проблемой нетерпимого отношения к клонам: мурло фашиствующего мещанства, что задирает несчастных «копирок», показано им очень убедительно. Как обычно, больше всех страдают дети. Оградите детей от фашизма.

С сексуальностью все сложнее, но в то же время проще: ежу понятно, что речь о Фрейде. И чтобы это понимать, читать Фрейда не обязательно. Из всего наследия великого психоаналитика обыватель вынес две вещи: огурцы и морковки суть овощи неприличные, а сыновья любовь к матери отнюдь не чиста. Сам Фрейд назвал этот феномен «эдиповым комплексом». Вокруг оного комплекса, вокруг инцеста да идиомы MILF (если не знаете, что это такое, то лучше и не знать) Флиегауф и пляшет. Нехорошей педофильской пляской пляшет. Сначала Ребекка пялится на половые органы нынешнего малолетки – бывшего любовника, а потом ребятенок шутейно завалит «маму» на песок, прижмется к ней носом и скажет: «Теперь я могу сделать с тобой все, что захочу».

До Флиегауфа ребяческие забавы с половым актом рифмовали и Кен Рассел, и Бернардо Бертолуччи (у него в «Мечтателях», кстати, и дебютировала Ева Грин), но по части наглости венгр переплюнул многих, включая и Винченцо Натали. Его психосексуальная провокация «Химера» тоже рядилась в фантастику, но содержала и продуманные диалоги, и актерскую игру, и спецэффекты. У Флиегауфа вместо всего этого – выжженное поле и бесконечное желание быть продвинутым за три гроша.

К примеру, будущее в фантастике принято отображать через гаджеты, однако Флиегауфу сие не интересно: людей клонировать – это пожалуйста, но в кадре нет даже мобильников, хуже того, графика компьютерных игрушек, в которые режется Томми, застряла в начале 90-х. Со временем венгр вообще обошелся, как с воздухом: оно вроде и есть, но ничем себя не проявляет. 30 лет минуло в кадре, а все те же домишки, все та же одежа, все тот же океан – дешев и сердит. Параллельно сэкономили на кастинге – и семилетнего, и десятилетнего Томми играет один и тот же пацан (чтобы зритель не возмутился, на «семилетку» натянули свитер – головы не видать), а также на гримерах: за четверть века героиня Евы Грин не изменилась ни на морщинку. Объяснения этому нет, но для инцест-замысла вечная молодость совершенно необходима: «сорокалетняя» Ребекка выглядит много свежее и привлекательнее девиц, которых Томми раз от разу пользует на полу своей комнаты

Меж тем жанр «Чрева» сам Флиегауф определяет как «сказка», отметая тем самым любые претензии по части допущений: и насчет «молодильных яблочек», и насчет того, что копировать личность человека через клонирование нельзя (помимо генотипа есть еще и фенотип, и «фактор среды») – сказка же. Злая сказка про инцест и про недостаток толерантности. Кстати, современные психиатры подтверждают: да, есть такая проблема – боязнь клонов и клонирования, и даже термин специальный есть – бионализм. Бионалисты уже заняли свое место в одном ряду с ваккафобами (боятся коров), фалакрофобами (боятся лысых), тетрафобами (боятся числа 4) и гипомонстрэскуипедалофобами (боятся произносить длинные слова; сие не шутка). Так что актуальную проблему режиссер поднял, а сколько их еще осталось!

Травля барсуков-гомосексуалистов ведь актуальна не менее. Социальная незащищенность раков-отшельников тоже волнует зрителей. Одноногие филателисты-огнепоклонники сами просятся в кадр. Еще есть барабашки, шишиги, чудь, пиренейская выхухоль, а уж исследовать сексуальность можно еще лет сто – всем хватит, непаханое поле. Можно ли трахаться с суррогатной матерью? Этично ли насиловать роботов? Любовь с деревьями – за или против? Словом, за наличие тем для современного кино можно быть спокойным, а вот за подававшего прежде большие надежды режиссера Флиегауфа не вполне. Как-то уж слишком часто мелькают в его фильме оголенные детские животики. И как-то не к месту вспоминается, что постановщик то ли вывел любовь оправданием всего вообще, то ли приравнял её к банальной химии и животной случке.

А итог один: после просмотра зубы почистить тянет.

Прошу понять правильно: режиссерам положено и провоцировать, и скандалить, и чудить, но это не отменяет того простого факта, что в унылой, местами тошнотворной картине «Чрево» все герои вроде как страдают, а жалко только механического динозаврика.

Дмитрий Дабб

Взгляд

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе