Ярославны плачут

«Плачут серые дали об угасшей весне, плачут женщины, провожая мужей и возлюбленных на войну…» – говорит поэт и, приводя строки женщин-поэтесс, горячо откликнувшихся на трагедию, он естественно находит историческое, вековечное для России, сравнение: «Она поёт об оставшихся, плачет об ушедшем на войну и в этих слезах прекрасна, как Ярославна».


Героиня стихов Т. Щепкиной-Куперник шьёт любимому, ушедшему на битву, рубашку, и, как сочувственно признаётся Есенин: «Жутко становится от представления, как эту белоснежную холщовую рубаху смочит алая кровь, – и добавляет: – Но тихой, нежной лермонтовской колыбельной песней веет от слов:

Кто бы ни был мой воин безвестный,
Но с надеждой в работу мою
Я с молитвой Царице Небесной
Образок освящённый зашью».

Так на Руси женщины – матери и жёны – провожали на войну во все времена своих воинов. Так в «Слове о полку Игореве» «Ярославна, полная печали, / Как кукушка, кличет на юрý», обращаясь к любимому:

Улетят, развеются туманы,
Приоткроет очи Игорь-князь,
И утрý кровавые я раны,
Над могучим телом наклонясь.
(Перевод Н. Заболоцкого)

Так во время Великой Отечественной войны рыдали строки Ольги Берггольц, Анны Ахматовой, Натальи КрандиевскойТолстой, Маргариты Алигер, Марии Комиссаровой…

И во все времена этот молитвенный плач Ярославны, провожающей на войну своего любимого, отзывался в сердцах воинов, придавал им силы и мужества, напоминая о родном доме, помогал выжить, помогал приближать победу. Удивительным образом историзм, патриотический стержень поэзии фронтового поколения, духовно и психологически связан с этим поэтическим женским именем, олицетворяющим собою Россию, её судьбу, историю, спасительную надежду, о чём так гениально сказано у Сергея Наровчатова:

В своей печали древним песням равный,
Я сёла, словно летопись, листал
И в каждой бабе видел Ярославну,
Во всех ручьях Непрядву узнавал.

Участник войны Михаил Анчаров когда-то давно сказал: «Самые прекрасные девушки, которых я знал на свете, были девушки сороковых годов». Среди них были Ярославны, которых вспоминали поэты в своих стихах. Война была настолько страшной, что многие из них становились вдовами. Они старели, в бедности и трудностях доживали горькую одинокую старость. Сегодня уже никого нет из того поколения, но мы помним этих простых женщин, эти белые платочки вечных тружениц, наших матерей и бабушек. Особенно щемящей становится эта память, когда в нашем мире, обезумевшем от жажды крови, звучит марш «Прощание славянки», потому что:

Этот марш никогда не кончается –
В годы странствий, сражений, побед.
И с любимым славянка прощается
Столько лет... Столько лет...
(Ирина Дементьева)



Владимир Зотов (1913–1999)

Участник войны с белофиннами и Великой Отечественной войны. Был командиром сапёрной роты, всё время находясь на переднем крае, у Пулковских высот – в самых опасных местах в непосредственной обороне города. Был тяжело ранен.


Ярославна

С каждой почтою полевою
Уж не жду от тебя письма,
А всё жду, что лесной тропою
Вдруг ты выйдешь ко мне сама.
Выйдешь, вскинешь родные руки
И замрёшь на моей груди,
За четыре года разлуки
Мне прошепчешь: «Не уходи!»
Три зимы и четыре лета
Нас военный ветер несёт.
Я у ветра спрашивал, где ты,
Да ответа он не даёт.
Я не знаю, в каком Путивле,
На высокой белой стене,
Ты гадаешь по звёздам: «Жив ли?»,
Вспоминаючи обо мне.
Сняв простреленную фуражку,
Я гляжу на свою звезду –
Пусть порой мне смертельно тяжко,
Всё равно я к тебе приду!
1944 г.



Владимир Карпеко (1922–1993)

Участник Великой Отечественной войны.


Дорога под снегом

Короткой казалась дорога –
Её ограничила мгла.
Тревога, тревога, тревога
В щербатых воронках жила.

Казалось, дорога кончалась
В пятнадцати с чем-то шагах...
А низкое небо качалось,
Качалось на наших штыках.

В тумане, от зарева рыжем,
Прожекторов меркли мечи.
И – к черепу череп – булыжник
Мерцал перед нами в ночи.

Прошли мы пятнадцать, и двадцать,
И сотни, и тыщи шагов.
И небо устало качаться
На лезвиях наших штыков.

Не надо ни водки, ни хлеба –
Упасть и лежать на спине...
Привал. Но качается небо –
По небу идём на войне,

По звёздам идём и по солнцам,
Топча каблуком облака...
А чья-то звезда оборвётся,
И роте не хватит штыка.

И чья-то дорога короче,
Чем та, что осталась живым,
Чем та, что, быть может, пророчит
Такую ж судьбу остальным.

Такие же вихри косые
Могилы других заметут...
Но все Ярославны России
Надеются, плачут и ждут.

Надейтесь... (О пулю споткнётся!)
И плачьте... (Он рухнет ничком,
И горестно небо качнётся
Над этим последним штыком!)

«Дороге – конец...» – замирая,
Мелькнёт в голове у бойца.
Он так и затихнет, не зная,
Что нет у дороги конца.

Затихнет, не зная, что следом
Торопятся маршевики,
Шагают, упавшее небо
Успев подхватить на штыки.



Сергей Наровчатов (1919–1981)

Участник Великой Отечественной войны.


В те годы

Я проходил, скрипя зубами, мимо
Сожжённых сёл, казнённых городов,
По горестной, по русской, по родимой,
Завещанной от дедов и отцов.

Запоминал над деревнями пламя,
И ветер, разносивший жаркий прах,
И девушек, библейскими гвоздями
Распятых на райкомовских дверях.

И вороньё кружилось без боязни,
И коршун рвал добычу на глазах,
И метил все бесчинства и все казни
Паучий извивающийся знак.

В своей печали древним песням равный,
Я сёла, словно летопись, листал
И в каждой бабе видел Ярославну,
Во всех ручьях Непрядву узнавал.

Крови своей, своим святыням верный,
Слова старинные я повторял, скорбя:
– Россия, мати! Свете мой безмерный,
Которой местью мстить мне за тебя?
1941 г.



Михаил Найдич (1924–2005)

В 16 лет ушёл добровольцем на фронт. Служил в воздушно-десантных войсках, в артиллерийской разведке; принимал участие в боях на Украине, в Сталинграде. Демобилизован по ранению в 1944 году.


Старуха

Та женщина от старости сутула,
перегорело сердце, как в огне.
А всё её жильё – кровать, два стула
и пожелтевший снимок на стене.

Крив подоконник, проступила охра;
сидит старуха, взгляд куда-то ввысь.
Она от ожидания оглохла.
Придёшь с войны – сильнее в дверь стучись.



Пётр Реутский (1927–2004)

9 мая

Женщина погибшего на фронте
Спит у железнодорожных касс.
Вы её, пожалуйста, не троньте.
Пусть она не беспокоит вас.

Слышите, гремит салют в столице,
Как гремел он много лет назад.
Москвичей улыбчивые лица
Смотрят на торжественный парад.

Женщина сидит в тени от флага,
Завернувшись в шалевый платок.
На коленях – фронтовая фляга,
В ней, должно, спасительный глоток.

И лежит у ног её послушно
Старый пёс, не видевший войны.
На людей он смотрит равнодушно
Со своей собачьей стороны.

Что бы там такое ни сказали,
Разве только высунет язык.
Он привык к ночёвкам на вокзале
И к причудам женщины привык.

Всё, как есть на свете, понимая,
Одного лишь старый пёс не знал:
Ну зачем она с приходом мая
Каждый год приходит на вокзал?..



Ольга Фокина (1937)

* * *

Пожилая вдова, вдова
Рубит, рубит в лесу дрова.
Мужа нету ещё с войны,
Поразъехались все сыны,
И по вёснам вдовы топор
Одиноко стучит с тех пор.
...Дует ветер – будь проклят он! –
Дует, дьявол, со всех сторон.
«Посадил» он сосну на ель,
Начинается канитель:
Чтобы эту сосну сронить,
Надо ёлку сперва срубить.
...Сбился набок платок, платок,
Треплет волосы ветерок.
Ель седа, и вдова седа...
След вкруг ёлки – туда-сюда.
Подступилась, пошло: тюк! тюк!
Ёлка-матка, вались на юг!
Ствол накрéнился, затрещал,
Землю с небом перемешал.
Лес качнулся куда-то вкось,
Что-то в сердце оборвалось,
Затуманилась голова,
Закачалась, как ель, вдова.
Тихо ткнулась руками в снег...
Вот и кончился человек.

...От дороги – тропа, тропа.
На тропинке – щепа, щепа.
А в деревне – апрель, апрель!
Над крылечком вдовы – капель...
1965 г.

Поделиться