«ЛЮБОВЬ СО СТРАДАНИЕМ СВЯЗАЛ ВСЕВЫШНИЙ»
- Виктория Самойловна, отмечаете ли день рождения?
- А как же! Собираемся в ресторане в Москве. Гостей много. А самый почетный - мой правнук, ему 4 года. Он и подарок уже приготовил - расскажет мне стихотворение, которое выучил наизусть.
Виктория Токарева: «Ненависть - это костер, на котором мы сжигаем прошлогодний хлам»
- Если 4-летний малыш стих выучил, то вам сам бог велел что-то новое написать.
- Я и написала - готовлю новую книжку. Замечательную. Это будет сборник рассказов, очень для меня самой приятных.
- А вы какую-то новую тему, кроме любви, отношений мужчины и женщины, там будете раскрывать?
- Конечно! У меня там полно нового - тема милосердия, например, меня сейчас очень волнует. Любовь-то там тоже есть, но это не влюбленность мужчины и женщины, когда цветы - конфеты - секс. Там я о более широких вещах рассказываю.
- А вы и правда в последнее время как-то очень пессимистично говорите о любви. Помнится, говорили, что она сильно людям жизнь осложняет и вообще не всегда она благо. Это было минутное настроение?
- Нет, ну конечно, любовь она и украшает, и усложняет жизнь. Любовь со страданием связана, как два конца одной палки. Так устроил Всевышний.
- Ой, сдается, вы не очень религиозны.
- Я не скажу, что не верую, такого про себя никто, положа руку на сердце, не скажет - ни один отпетый циник, как бы ни хотелось ему покрасоваться. Дело в том, что мое поколение воспитывалось в атеизме. Но тем не менее какие-то вопросы у меня все время возникают, которые наталкивают на уверенные мысли о присутствии Бога, такие вопросы есть даже у ученых, у физиков например. Я думаю, что Бог - это, скорее всего, мировой разум, компьютер.
- А какая у него, у такого Бога, главная опция или программа?
- Размножение. У человечества это главная миссия или программа - как в стиральной машине. Только наша форма жизни отягощена каким-никаким рассудком. Но вообще в нас мощнейшая программа - и от нее никто не может отклониться. Когда я была беременна, а потом и моя дочь ждала ребенка, мы ходили к врачам. Я всегда поражалась, когда доктора все время говорили: «Развитие плода совпадает со сроком беременности». То есть какая-то программа заложена, которая отсчитывает этапы, нанизывает одно на другое.
В две недели беременности у плода появляется что-то одно, в четыре - еще что-то, в шесть - жабры отпадут и что-то третье разовьется. То есть постоянно прибавляются какие-то функции. В полгода, сообщают врачи, такой-то вес набран - и все соответственно сроку. Значит, программа какая-то запущена и работает. Потом, через 9 месяцев, человек рождается, в 14 лет он созревает, в 50 он перестраивается на старость. Потом, все по той же программе, умирает. Мы запрограммированы, как роботы, кем-то созданные.
«МНЕ НРАВИТСЯ, КАК Я РАЗМНОЖИЛАСЬ»
- Выходит, просить у Бога что-то бесполезно?
- Я у него не прошу ничего, потому что он и так ко мне очень хорошо относится. Как я размножилась, мне нравится. Только мало. У меня есть дочка, двое внуков и правнук. А мне бы хотелось больше, интересно было бы иметь несколько детей, чтобы в их рожицы взглянуть, какие они получились, что они взяли, что дальше понесут в мир. Они у меня, знаете, все очень красивые, какие-то выставочные. Могли бы быть и косорылые - и я бы их тоже любила. Я пустила в мир красоту. И я за это благодарна - кому хотите, природе или Всевышнему.
Однажды я стояла на Мертвом море - пошла вечером купаться, темно было уже. И около меня бормотала какая-то голова. Я спросила: «Это вы мне?» Голова говорит: «Нет, это я молюсь». Я: «А как вы молитесь, как обращаетесь к Богу?» И голова мне: «Никак, у нас нет обращения». В иудаизме действительно нет именного обращения к Богу. «А какая это молитва?» - спрашиваю дальше. И он мне говорит: «Господи, спасибо за все, что ты мне дал», - и начинает перечислять маму, папу, сестру, брата, тетю, дядю, - «и пусть все останется как есть». А нельзя, говорю, попросить, чтобы было лучше? Нет, говорит, нельзя, это нескромно. Вот за то, что дал, скажи спасибо, а договариваться и торговаться с Богом нельзя. Только благодарить. Я однажды слышала, как жена Караченцова Людмила Поргина, обращаясь к Богу, говорила: «Твоя воля, делай так, как ты хочешь, но если можно, дай Коле здоровья». Я сама, когда на кого-то сильно злюсь, могу попросить наказать моего недруга. Но Он никогда не наказывает! И люди, которых я хочу наказать, живут все лучше и лучше. Так что не надо этого делать. Все как положено, так и случится.
- Значит, враги все же есть у вас?
- Очень мало, прямо скажем.
- А почему человек приучен стыдиться таких чувств, как злость, ненависть? Это же большая движущая сила. И даже ненависть может быть прекрасной.
- Ну в общем, да. Если ненависть - это костер, на котором мы сжигаем прошлогодний хлам.
- Какой же хлам вы сожжете сегодня, в день рождения? От чего избавитесь?
- Хлам останется. Я хочу избавиться от него, но не избавлюсь, к сожалению. Мне не хочется ничего бередить, как не хочется шуровать по дну озера палкой, чтобы оттуда поднимался всякий ил. Пусть лежит и меня не тревожит.
- Что же вам пожелать?
- Мне, кроме здоровья, ничего не надо. Все остальное у меня есть - книга на столе, мир в душе и мой сад в виде моих внуков, который невиданно хорош.
ОТРЫВОК ИЗ СБОРНИКА ВИКТОРИИ ТОКАРЕВОЙ «КОРОТКИЕ ГУДКИ»
ВСЕ ИЛИ НИЧЕГО
Ира - это не женщина, а мужчина. Полное имя - Ираклий Аристотелевич. Фамилию Ираклия произносили редко. Ее просто невозможно было выговорить... Он приехал в Москву из города Сочи, чтобы поступить в Институт кинематографии на режиссерский факультет. Конкурс был большой, но Ира поступил благодаря заиканию. Его замыкало на согласной букве, лицо перекашивала ученическая гримаса, он не мог перескочить через «т» или «д». Комиссия ждала минуту, другую и в конце концов махала рукой: ладно.
Ира получил место в общежитии, но ему там не нравилось. Из чего состояла молодая жизнь: честолюбивые мечты, романы, нищие застолья, запах жареной картошки, неутоленный аппетит. Как говорил Пушкин: «прожорливая младость». Все вокруг пили, совокуплялись, обожали Тарковского. Ира не пил, здоровье не позволяло... Он был невысокий, худой, как подросток, с узкими плечами и крупной головой, которая покачивалась на тонкой шее. Его дразнили «сперматозоид» именно за большую голову с несоразмерно узким телом.
Красивыми у Иры были глаза: большие, мерцающие, карие и теплые. Однако глаза не спасали. Ира не нравился девушкам. И даже самые страшненькие, интеллектуалки с киноведческого, - даже они не обращали на Иру внимания.
Он не пил, не совокуплялся. Ему оставалась только жареная картошка и монологи об искусстве. Эти монологи никто не слушал. Ира заикался. Ни у кого не хватало терпения дождаться, пока он завершит слово. Ему помогали.
- Самое г-г-г-г... - начинал Ира.
- Говно, - подсказывали окружающие.
Ира тряс головой.
- Грубое, - помогали девушки.
- Н-нет, - отмахивался Ира. - Г-г-г-лавное... Все облегченно вздыхали.
- Т-т-т... - продолжал Ира.
- Труд...
- Талант...
Ира тряс головой. Все уставали смотреть на его лицо, сведенное судорогой заикания, махали рукой и расходились, так и не узнав, что самое главное...
Ира делал вид, что не обижался. Он приучил себя прощать и сглатывать обиду. Но жестокие комплексы терзали его душу. Он жаждал реванша и компенсации.
По ночам Ира не мог заснуть. Слушал стоны сладострастия. Его сосед Мишка приводил иногороднюю девушку с актерского. Они занавешивались простыней и...
Ире оставалось только слушать и завидовать. С ним не считались. Он не удивился, если бы кто-то стал мочиться на его голову.
Иногда к Ире приезжала мама, с редким именем - Анатолия. Это была смуглая черноволосая женщина средних лет. Она привозила с собой изысканные кушанья, накрывала стол. Студенты сбегались, как голодные псы, и начинался праздник. Утолив первый голод, ставили музыку... Студенты танцевали с девушками, а Ира с мамой. Она обожествляла своего сына и не видела его некрасоты. Он казался ей принцем. И ни одна из окружающих девушек его не стоила. Ни одна. Хотя девушки с актерского факультета - самые красивые в стране и самые тщеславные. Другие просто не идут в артистки.
...Анатолия проводила с сыном несколько дней, а потом уезжала восвояси. Студенты какое-то время смотрели на Иру доброжелательно, как будто видели на нем отсвет материнской любви. Но постепенно все возвращалось на круги своя.
Все равно Ира был похож на сперматозоид. Все равно его тягостно было слушать.
- С-с-с... - начинал Ира.
- Смысл, - подсказывал Мишка.
Ира удовлетворенно кивал головой. Соглашался. Потом снова начинал по новой:
- С-с-с...
- Соус, - подсказывали девчонки. - Салат оливье...
- С-с-с... - свистел Ира.
- Самоусовершенствование! - выкрикивал Мишка. Ира устало кивал головой. Да, смысл жизни - самоусовершенствование. Так же считал их кумир Андрей Тарковский. Но Тарковский не заикался, хотя и грыз ногти, как говорят.
Мишка стал приводить в комнату Машу Шарапову с третьего курса. Маша - красавица в стиле Кармен, с черной лакированной головкой и пышным ярким ртом, как роза. Ира ее и раньше видел в коридорах института и буквально балдел, наблюдая издали. А тут ее привели за занавеску и обладали ею в трех метрах от Иры.
Ира съехал из общежития на съемную квартиру.
Квартира оказалась на улице Горького...
Читайте рассказ целиком!
Анна БАЛУЕВА
КП-Ярославль